Кандидат филологических наук Сергей Наумов: Церковнославянский язык – это надежный якорь, заброшенный в Небо

Я человек робкий, интроверт, преподавателем быть не собирался. Хотел сидеть и работать в библиотеке: одни книжки читать, другие писать. Но жизнь развернула все по-своему и поставила меня на это конкретное место. Интровертом же я при этом быть не перестал и робким тоже – я особо не всматриваюсь в людей, которые передо мной в аудитории сидят. Боюсь, знаете ли, своим «пяленьем» доставить им неудобство. И когда они со мной на улице здороваются, я тоже редко кого помню в лицо. А если какой-то подарочек принесут к празднику – не поднимая глаз говорю «Большое вам спасибо!», беру пакет и не рассматривая кладу в рюкзак, а уж «гужуюсь» (по выражению Шухова из «Одного дня Ивана Денисовича») дома, поминая добрым словом не запомненного мною дарителя. К слову, даритель, остающийся инкогнито и не получающий персональной благодарности в этой жизни, стяжает, таким образом, благодарность в пакибытии, что тоже, согласитесь, неплохо. Бывает, что между печеньками и апельсинками дарят что-то ценное, тогда приходится на следующем занятии отдельно высказываться: «Мне кто-то что-то подарил, еще раз большое спасибо!»

Но Вы все-таки стали преподавателем, причем ярким и разносторонним – у вас ведь помимо очных курсов есть курсы по Skype, есть циклы радиопередач и авторская программа о церковнославянском языке на телеканале «Союз»?

– У меня перед глазами был пример моего учителя и старшего товарища Нины Павловны Саблиной, почившей в 2007 году. Нас познакомил мой духовник, и именно у нее я, уже после университета, научился, как надо заниматься церковнославянским языком. Нина Павловна умела донести сложные вещи простым и красивым языком и не отказывалась преподавать ни в какой аудитории – будь то студенты консерватории, школьники или приходские бабушки – не боялась «растратиться». Она – ярчайший представитель первого перестроечного поколения исследователей и преподавателей церковнославянского языка, которые столкнулись с огромной зияющей дырой – ведь в советское время церковнославянский язык был не просто исключен из преподавания, он был еще под запретом как объект научного изучения. И вот они не убоялись начать латать эту дыру буквально самими собой. Нина Павловна – это был локомотив, и я некоторое время был ее «вагончиком», впитывая ее бесценные опыт и стиль. Во многом тому красочному и увлекательному, что есть на моих занятиях, я научился у нее, хотя, конечно, у нее было еще красочнее и еще увлекательнее. На «Православном радио Санкт-Петербурга» ее передачи по поэтике Псалтири вошли в золотой фонд радиостанции. Она и меня привлекла к сотрудничеству на радио, и я даже прочитал там лет 15 назад небольшой курс по праздничной гимнографии, который теперь, наверное, буду перезаписывать, ибо он несет на себе печать ученичества, а сейчас есть возможность преподать то же, но уже без этой печати. Есть еще мысль продолжить не законченный Ниной Павловной курс по языку Литургии.

Если Бог даст и согласуются все технические моменты, то в этом году запустится моя авторская передача «Читаем по-славянски» на епархиальном радио «Град Петров». Есть мысль превратить интересные церковнославянские книги в аудиокниги, по возможности представив пример научно отрефлексированного церковнославянского произношения. А книги действительно интересные, подчас с сюжетами, от которых дух захватывает настолько, что весь голливудский экшен меркнет, пустеет и дешевеет. Думаю, и Нина Павловна с удовольствием бы послушала.

Конечно, она не единственный мой учитель, многие университетские преподаватели научили меня (не специально, а просто в силу того, что я смотрел, как они делают, и перенимал) всяким приятным преподавательским тонкостям. Например, еще в бытность мою заочником, как-то мы во всего потока пришли на лекцию Елены Ивановны Греховой по языкознанию втроем – я и две девочки. Дело было зимним вечером 1994-го года, на улице темно, в аудитории (большой зал), скажем так, нежарко. Ну, думаем, запишет нас, что мы хорошие, и отпустит. Ага, сейчас. Рассказала она нам про Александра Блока, который зимой 1918-го года читал лекции по японской поэзии, и как-то раз к нему на лекцию пришел один человек, и тем не менее Блок прочитал лекцию от и до, а человек тот все время лекции грел на животе чернильницу, чтоб чернила не замерзли. Короче, поняли мы, что и наша лекция состоится – нас ведь вообще трое пришло. И прочитала она нам лекцию от и до. Чернила, правда, не замерзали, но сидели мы в куртках. С тех пор количество слушателей в аудитории никак не отражается на моих лекциях. Бывало, и неоднократно, что читал одному человеку. Слава Богу, в совсем пустой аудитории читать пока не приходилось.

Лет 10 преподавал я английский язык в Санкт-Петербургском государственном университете культуры и искусств на факультете информационных технологий и медиадизайна, и там мне очень пригодился опыт моего преподавателя немецкого – Юрия Петровича Петрова, в частности, введенная им система «долгов», когда каждый студент к концу семестра оказывался «должен» Юрию Петровичу набор из упражнений, контрольных работ и страниц домашнего чтения, а иначе зачет не получался. Систему домашнего чтения я тогда отточил, без ложной скромности скажу, до совершенства: секунду пропустил – букву получил. За получасовое опоздание набегает страница (1800 знаков), за полностью пропущенное занятие очки удваиваются – это уже не три страницы, а шесть (бывало, студент заглядывал в аудиторию просто рукой помахать и напомнить, что ему не шесть страниц, а три). Не сделал домашнее задание – получай страницу «призового домашнего чтения», не принес материалы – страница, баловался – страница за каждый акт баловства. В конце семестра выдавался оригинальный текст на английском (Оруэлл, Хемингуэй, Хаксли, Голдинг и т.п.), соответствующий «натикавший» за семестр отрезок которого нужно было письменно пересказать в масштабе 1:20 (20 страниц текста – страница письменного пересказа). Думаю, в «призовом домашнем чтении» я превзошел своего учителя, но главное – что эта система была не «душная», а как у Юрия Петровича – с огоньком – ведь количество страниц домашнего чтения напрямую зависит от работы самого студента, и кроме того, если в конце семестра он не наберет хотя бы 10 страниц – его ждала вожделенная конфета в качестве поощрительного приза от преподавателя. Конфета также полагалась за ответ на какой-нибудь заковыристый вопрос. Юрий Петрович в свое время не боялся рисковать своей трехкомнатной квартирой, но я ограничивался конфетами, постепенно повышая ставки по мере того, как ответа на вопрос не появлялось. Случалось килограмм грильяжа потом приносить студентам. Конечно, не все из наработанного на преподавании английского или русского как иностранного можно перенести на преподавание церковнославянского, но вот, скажем, «веселенький» пример «Дядя Федя съел медведя» для иллюстрации субъектно-объектных отношений именно своей «веселенькостью» позволяет не снижать градус грамматической нагруженности занятия, ибо вызывает у слушателей ощущение легкости изложения и тем самым снимает психологический барьер перед достаточно сложными синтаксическими конструкциями.

Готовых рецептов, как преподавать церковнославянский, нет – уж к счастью или к несчастью, не знаю. В церковнославянском языке сейчас куда ни обратись – везде будешь первопроходцем. Полные трехуровневые курсы церковнославянского (орфография, грамматика, комментированное чтение текстов) у нас первые в городе и одни из первых в стране. Курсы церковнославянского по Skype, позволяющие обучать кого угодно где угодно (из запомнившихся навскидку мест – Франция, Казахстан, США, Чехия) – опять первые. Школа уставного чтения и курсы церковных чтецов на базе библиотеки Александро-Невской лавры – снова одни их первых. Радиоуроки опять одни из первых. Практически любой медийный проект будет первым – например, «Кирилло-Мефодиевские бдения», организуемые Академией государственной службы. Передача на телеканале «Союз», задуманная как «полный курс церковнославянского языка от новичка до мастера» – тоже первая.

С «Союзом» вышло совершенно случайно. Когда в Санкт-Петербурге открылся корпункт, его начальник Антон Станиславович Пепеляев пришел в образовательный отдел Санкт-Петербургской епархии: нам бы передачу по церковнославянскому языку. До этого пытались они уже делать передачу по церковнославянскому, но все не складывалось: то организационно, то формат не тот, то стиль изложения не тот. У нас ведь, у преподавателей церковнославянского языка, есть предрасположенность к занудству. Бывают у представителей разных профессий разные предрасположенности. Например, продавцы в торговых точках предрасположены к курению, водители – к прослушиванию шансона. Это не значит, что там «все такие», это значит, что «не такого», возможно, найдешь не сразу. Я по мере сил с собственным занудством борюсь. И вот отец Илия Макаров, который курирует катехизаторские курсы, ответил Пепеляеву, что, мол, есть у нас тут кадр – и на меня показал, я как раз координирую Церковнославянский семинар при Отделе религиозного образования и катехизации. Так что с человеческой точки зрения – совершенная случайность. Антон Станиславович ведь мог куда угодно пойти, необязательно в образовательный отдел. Да и о. Илия мог не делегировать этот вопрос, а взяться за него лично – он ведь и сам преподаватель церковнославянского. И руководство канала могло мне «спустить разнарядку», о чем и как говорить. Но нет: все сложилось так, как сложилось. Говорю о чем хочу и как хочу, иллюстративный аудиовизуальный ряд подбираю сам, расписывая монтажеру, что, как и на какой секунде появляется в кадре и звучит за кадром. В итоге образуются эндорфины и от процесса, и от результата.

Как Вам удается так захватывающе преподавать предмет, традиционно даже у филологов считающийся лидером среди самых скучных?

– Во-первых, мне этот предмет очень нравится и всегда нравился. Помню, еще в школе товарищи разрисовали мою тетрадь: «Тетрадь для работ по истории болезни психбольного 11 «А» палаты 192-й психбольницы Наумова Сергея. Диагноз: славянская письменность» – я ведь все конспекты записывал славянским полууставом – и ничего, успевал за преподавателем. Мне тогда в руки попал один из начальных томов «Памятников литературы Древней Руси», где и про благодатный огонь было написано, и про многие вещи, бывшие в то время (том вышел в 1980-м году) под запретом – а в рамках древнерусской литературы можно было что-то издавать. Повезло смолоду припасть к такому живоносному источнику.

Во-вторых, я осознаю, что такое церковнославянский язык, зачем он нужен, и насколько это важно. А от этого осознания многое зависит. Можно одну и ту же землю одной и той же лопатой копать по-разному в зависимости от того, откапывает ли человек клад или роет могилу. В моем случае – это клад. Поэтому и копается мне радостно.

Ну, и, в-третьих, я не использую никаких образовательных технологий. Что я знаю, то и рассказываю – и этому я тоже научился у своих учителей. И хотя курс методики преподавания нам на филфаке читали несколько раз – в отношении разных дисциплин – как-то специалистом в области образовательных технологий как совокупности приемов, неизбежно и гарантированно приводящих к достижению заданного результата, таким вот специалистом я себя ни разу не ощущаю. Поэтому и ученикам своим ничего не гарантирую. Знаете, у обучаемого часто есть искушение попутать обучение с сеансом массажа: дескать, я тут полежу, а вы сделайте все как надо, чтоб я ушел с результатом. Справедливости ради скажу, что и у преподавателей есть искушение аудиторию представить в виде газовой котельной: повернул краник, и все работает само. А на деле нужно «вкалывать» и преподавателю, и ученику – тогда и будет достигнут результат.

Так все-таки зачем нужно изучать церковнославянский язык?

– Глубинная цель изучения церковнославянского языка – воцерковление. С этой целью он был создан и существует. И иной быть не может. Все остальные возможные цели подобны тому, как вирусологи изучают вирусы – без любви и привязанности – вирусы для них навсегда остаются врагами. Или как если бы мы Пушкина изучали как чиновника. Он же чиновник был по должности, причем не блестящий. Но тогда мы бы с вами ничего о Пушкине не поняли. Также и с церковнославянским языком: если наша цель воцерковление, то нам все будет понятно. А использовать церковнославянский язык не по назначению – это как ноутбуком окошко подпирать, чтоб не хлопало – зачем? При этом церковнославянский язык надо именно изучать, так как изначально он создавался как богослужебный, а не разговорно-бытовой, и с самого начала (в нашей стране – с 988-го года) он был именно учебным предметом – в принципе первым и иногда единственным.

То есть учить церковнославянский язык лучше все-таки не самостоятельно, а с преподавателем?

– В чем-то, конечно, можно разобраться и самому. Но тысячелетняя практика нам свидетельствует, что на горизонте должна замаячить фигура преподавателя. Когда Кирилл и Мефодий приехали в Моравию, они первым делом набрали учеников и учили их грамоте. А грамота была какая? Церковнославянская. Когда Владимир крестил Русь, то одновременно с открытием храмов он открывал школы, в которых также учил детей. Опять-таки церковнославянской грамоте. Как видите, преподавательской традиции церковнославянского языка уже 1000 лет. И прерывалась она только когда язык выкинули из школьной программы в 1918 году. И до сих пор, кстати, не возвращают.

Кажется, даже и дискуссия на эту тему затухла?

– Честно говоря, я не держу руку на пульсе этой проблемы, но у меня такое ощущение, что коллеги уже смирились с этим и решили ставить реальные задачи: не получается церковнославянский язык вернуть в школу, тогда давайте возвращать его в школы. Там, где мы трудимся, там он и будет. Хотя все мы понимаем, что по уму нужно церковнославянскому языку обучать не в гетто и этнокультурных резервациях, а на общегосударственном уровне. А все разговоры о том, что массово преподавать церковнославянский сегодня просто некому, мне напоминают совершенно чудесный пассаж из учебника по вождению – о зеркале заднего вида: делать его панорамным или плоским. То есть так, чтобы оно показывало все, но искаженно. Или чтобы оно показывало как есть, но не все. Автор предлагает выбирать самостоятельно, но при этом говорит, что для него лично лучше видеть все, чем чего-то не видеть вообще. Вот именно так стоит рассуждать и в отношении любого школьного предмета, а не наоборот: а вдруг его будут плохо преподавать? Ну, так это проблема номер два (давайте тогда математику не будем преподавать – вдруг плохо получится?) А проблема номер раз, будут ли его вообще преподавать. Это все равно, что сказать: а вдруг у этого человека судьба неважно сложится, давайте лучше его сейчас расстреляем. (Окончание следует)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475