Народный артист России Олег Погудин: Вера – суть жизненного пути, а наполнение жизни, ее исток и конец, ее бесконечность – Христос Спаситель

Олег Погудин – российский певец, известный исполнитель романсов, заслуженный артист России, «серебряный голос» нашей страны.

Родился в Ленинграде в 1968 году, с десятилетнего возраста был солистом хора Ленинградского радио и телевидения. После окончания школы поступил в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии имени Н.К. Черкасова, который окончил с отличием. Три года проработал в Санкт-Петербургском академическом Большом драматическом театре имени М. Горького. В 1991 году вышел дебютный альбом Олега «Звезда любви», а уже год спустя Погудин провел два больших тура по Швеции. Далее следовали успешные гастроли и записи альбомов, которых за эти годы насчитывается более двадцати.

С 2012 года Олег Погудин – член Совета при Президенте Российской Федерации по культуре и искусству. Олег удостоен звания «Глас ангельский России» и награды «Ангел трубящий» премии «Триумф»; он – лауреат Царскосельской художественной премии за постижение души русского романса; награжден общественным орденом Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского, серебряной медалью Первоверховного Апостола Петра и памятной медалью «Митрополит Лавр».

В интервью моим коллегам Вы неоднократно говорили, что считаете себя представителем эстрады, но выступающим на академическом уровне. Неужели Ваше творчество относится к развлекательному жанру, каковым несомненно является эстрадное искусство?

Дело в том, что жанр не виноват, когда его низводят до исключительно развлекательной степени. С точки зрения предназначения творчества и творческого деятеля, точно так же может быть профанировано и оперное искусство, чему немало примеров сейчас, когда отменена духовная доминанта, которая безусловно присуща опере, ведь как по жанру музыкальной трагедии, так и по отношению к труду – это серьезный и тяжелый труд. Но отменена не только духовность, но и творческая совесть, когда режиссер на первое место ставит собственное самовыражение. Так что дело не только в жанре.

Конечно, я представитель эстрадного жанра, но стараюсь исполнять эстрадный материал в академическом плане. Как певец, я должен спеть тот материал, который выношу на сцену. Как обученный драматический артист, должен предъявить на сцене жизнь человека, героя и сделать это на хорошем уровне. И уже в пятую или десятую очередь возникает развлекательный момент, ведь, конечно, наше посещение каких-то зрелищ – и театров, и концертов – это в каком-то смысле развлечение.

Важно, чтобы развлечение не становилось главным, иначе оно превращается в позор – данное слово я употребляю в славянском значении, где «позором» называли собственно само зрелище. В славянских странах, например, в Чехии, можно увидеть надписи: «Позор! Позор! Позор!», что всего-навсего означает «Внимание!». Слово «позорный» в славянском языке по отношению к актеру означает того, кто участвует в зрелище. Интересно изменение смысла этого слова от древности и до нашего времени: сейчас «позор» мы воспринимаем исключительно в негативном ключе. Если обращать искусство в одно лишь развлечение, оно волей-неволей профанируется и идет к такому неприятному концу, который можно назвать «позором».

Конечно, мы говорили о крайних вещах, но эстрада – это жанр, наиболее близкий к слушателю: именно здесь можно разговаривать душа в душу, от первого лица, распахнув свои душу и сердце, и в полной мере отвечать за все, что делаешь. В театре ты можешь спрятаться за ансамбль, в музыкальном спектакле – за оркестр, декорации, освещение, костюмы, наконец. В жанре, когда на сцене находится один лирический певец, спрятаться невозможно, и нужно отвечать за все, что делаешь. Если ты задаешь высокую идейную и творческую планку, тогда очень легко и здорово существовать.

У Вас действительно высокая планка. На Ваш взгляд, нужно ли вводить жесткую цензуру в деятельность нашего шоу-бизнеса или все-таки «искусство не знает границ»?

Искусство знает границы, и давным-давно сказано, что искусство – это в первую очередь мера. Искусство – прежде всего форма, бесформенное и хаотическое искусством быть не может, посему у него есть границы. Как есть границы в исполнительском мастерстве, есть границы таланта – в искусстве много разных границ.

Если говорить о моральных границах – я против цензуры в искусстве, ведь вопрос всегда в том, кто будет судить. Хорошо, если судить о том, что можно и что нельзя, будут талантливые люди с чистым сердцем и любовью и к искусству, и к другому человеку. Тогда это могло бы быть, но в таком случае мы выходим в область святых, а святые судить бы и не стали, но, скорее всего, предпочли бы отказаться.

Поскольку я помню советское время, в которое еще успел поучиться в театральном институте и начинал работать в театре, то знаю, что бывает, когда судят те, у кого нет ни особого таланта, ни – подчас – ума, и совесть находится в сложном состоянии, а главное – это продвижение по карьерной лестнице или боязнь напугать вышестоящих. Либо бывает, что все в порядке и с совестью, и с талантом, но главным становится тренд, когда сейчас нужно что-то воспевать, а что-то ругать – тогда начинается катастрофа... Довольно часто напоминаю себе это и браню себя, поскольку я далеко не безгрешный в этом смысле человек, но хотел бы обратиться к соратникам по цеху и вообще людям искусства со словами о том, что нужно помнить Бога. Мы с вами люди одной Православной веры и могли бы довольно четко говорить в ее рамках, но далеко не все люди одинаково представляют свои взаимоотношения с Богом, при этом почти нет, да и не может быть ни одного творца, который бы не верил в высшего Творца, не верил бы в Бога.

Простите, что повторю общеизвестную вещь, но это необходимо прояснять для себя и для других творцов: религия – это общение с Богом. В общении с Богом всякий творец, пока он жив, пока хоть немного честен, понимает, что хорошо и что плохо, что можно и чего нельзя. Чем больше он творец, тем вернее понимает, где начинается профанация, где начинается святотатство, оскорбление святыни. Если художник идет на это сознательно, это большая беда и горе, но это в первую очередь его личная беда, потом он сам будет пытаться выяснить с Богом: или умолять о прощении, или закроется от Божией любви.

Время такое, что в нем очень трудно разобраться, и цензура здесь – очень опасная вещь. Бог есть любовь, наша с вами вера – вера в Бога, Который не карает: когда апостолы спросили не хочет ли Христос, чтобы огонь сошел с неба на самаритян, которые не приняли Его, Он сказал: «Не знаете, какого вы духа, ваше дело не губить, а благовестить». Наше дело – благовестить, утешать человека, наше дело – показать хотя бы отражение Божественной любви. Все запрещения, осуждения, все войны – возможно, иногда нужны и полезны, но всегда сопряжены с нарушением этой главной доминанты. Конечно, если Господь поставит человека, подобно Архангелу Михаилу, отсекать зло, тогда это возможно. Но не так много таких людей, которым Господь дает это право и эту обязанность, и лучше к этому не стремиться. Конечно, я не имею в виду войны по защите отечества, когда любой человек должен защищать то, что ему близко и дорого. Но в искусстве можно просто молча встать и уйти из зала, если на сцене происходит что-то кощунственное, и это вызовет гораздо большее понимание у автора, что он сделал не так, чем открытое противостояние – плакаты и прочее.

При этом я должен сказать: то, что сейчас происходит с постановками в оперных театрах, кощунства или просто хулиганство творческих людей на религиозные темы меня лично и оскорбляют, и раздражают, и огорчают. Но я всегда напоминаю себе, что, во-первых, не поставлен судить и, во-вторых, что прежде всего надо думать о своих собственных грехах.

К сожалению, много людей неверующих, и в мире искусства такие люди есть, что будет ограничивать их?

К сожалению, я грешен многословием, за которым могло потеряться то важное, что я хотел сказать, но я как раз говорил об этом: совесть есть даже у человека, не представляющего свои отношения с Богом как-то четко. И совесть всегда говорит, что можно и что нельзя. Другое дело, что религиозному человеку труднее переступить границу, которая отделяет от того, что нельзя. Свидетельствовать о том, что дурное дурно, мы должны. Если нас спросят, надо высказать свою точку зрения, но желательно сделать это аргументированно: почему это пошло, почему бездарно и почему для человека культурного, человека с совестью (не только религиозного) недопустимо. Весь путь Православной Церкви как раз подчеркивает это: когда, казалось бы, со всех сторон гонения и ложь, апостасия и отступление, все равно тихий, но очень точный голос Церкви, в конечном итоге свидетельствуя о правде, ее утверждает. И подчас этот голос побеждает потому, что в нем течет кровь мучеников. Христианин может пожертвовать собой, но не ближним своим.

Ваша сегодняшняя программа называется «Молитва». Расскажите, какое место в Вашей жизни занимает вера, и когда появилась потребность в молитве?

Даже на православном телеканале я бы не хотел говорить об этом открыто, а значит, у кого-то может сложиться ощущение некоторой неискренности. Опыт богообщения у каждого человека не только индивидуальный, но интимный. Это та часть жизни, которая не должна быть общедоступной, кроме тех моментов, когда Господь призывает к исповедничеству. Ведь даже священник соблюдает тайну Исповеди. Мы же никому, кроме близких людей или тех, кому хотим помочь в трудной жизненной ситуации, не открываем того, что говорили на Исповеди.

Чем замечательно искусство, когда к нему относишься всерьез, – и об этом я пытался говорить сегодня на сцене – оно дает возможность исповедаться, не нарушая при этом тех границ, за которыми начинается профанирование самого таинства. Можно поэтически, художественно раскрыть все уголки своего сердца, при этом можно людей чему-то научить, в чем-то убедить, даже ужаснуть, но это все равно останется в рамках приличности, когда мы не разрушаем самого главного – святыни.

Отвечая на ваш вопрос, достаточно было бы сказать, что я церковный человек и не очень хороший христианин, потому что нередко нарушаю то, что нарушать нельзя. Но через свои пути – и физические (ногами, поездами, самолетами), и мысленные (через свои ошибки, претыкания, падения) я все больше пытаюсь запомнить, что человек – существо несовершенное, и его надо жалеть и любить, потому что сам хочу, чтобы меня жалели и любили. Абсолютное, опытное знание о том, что тебя простят и тебя любят, прежде всего в храме, в таинствах Исповеди и Причастия.

Мне бы чаще следовало бывать в церкви как в силу своей кочевой жизни, так и в силу работы, которая требует быть постоянно здоровым и хотя бы отчасти отдохнувшим (пение – это в первую очередь физическая работа). К сожалению, в храме я бываю реже, чем хотелось бы. Но молитва – это главная область жизни, сама жизнь, и если ты сможешь войти в нее, переступив свои хотения, желания, самомнение, то поймешь, что без этого невозможно. Все остальное – желанное и нежеланное, страхи, хотения, удачи и неудачи – все это, на самом деле, не достигает той радости, того дыхания, которого достигаешь в молитве.

Людям, которые молятся, бывают в храме, причащаются, не надо рассказывать того, о чем я сейчас говорю. Наша аудитория как раз не нуждается в подобных высказываниях. Если только говорить ради того, чтобы, как это бывает со мной, когда я вижу, что у человека в счастье происходит то же, что у меня, и это подтверждает мой собственный выбор, мои приоритеты, когда мне тяжело. Может быть, в эти моменты нужно услышать, что с кем-то происходит то же, что и с тобой, и что-то для него столь же драгоценно, как и для тебя. В остальном я совсем не уникален.

Среди прихожан храма, в котором я уже, слава Богу, 21 год, я знаю людей, которых мог бы назвать святыми. Правда, они на меня очень бы рассердились, если бы я сказал это при них. Наблюдая за их жизнью – просто последовательной христианской жизнью в течение 20 лет, я понимаю, что на этих потаенных от чужих глаз (видят лишь самые близкие) людях держится сама правда, на них держится жизнь, и я держусь за счет их, их молитвой. Всякий раз когда я прихожу в храм, вижу их там, и в этой ровной, молитвенной жизни они и существуют. Они всегда улыбчивы, всегда готовы помочь, никогда не вызывают у тебя напряжения, хотя я порой вижу, что ноги едва держат этих уже пожилых людей. Когда они случайно обмолвятся, я понимаю, сколько у них настоящих, серьезных жизненных проблем, но они всегда в храме, и прикасаясь к ним взглядом, понимаешь, что они молятся и за тебя.

Вера – суть жизненного пути, а наполнение жизни, ее исток и конец, ее бесконечность, как я надеюсь, желаю и молюсь – это Христос Спаситель.

Олег, Вы очень светлый и очень искренний человек. Наша программа выходит на Страстной неделе – это время душевного очищения и раздумий. Что бы Вы могли пожелать телезрителям нашего канала накануне главного православного праздника – Светлого Христова Воскресения?

В этом году на Страстную Седмицу выпадает Благовещение, поэтому она, наверное, будет немного иной, наполненной особой радостью Благовещенского праздника. Желаю себе (говорю так, потому что сам держусь за это, когда совсем не остается сил) и каждому верующему во Христа – Пасхи бесконечной и вечной, чтобы она никогда не проходила стороной, чтобы Воскресение Христово, когда-то коснувшееся наших сердец, осталось в них навсегда, какие бы события с нами не происходили. Чтобы Господь позволил нам после ухода из земной жизни быть с ним в Невечернем свете Его Царствия, где Пасха продолжалась бы бесконечно.

Если говорить о сердцевине сердца, святой святых той жизни, которую я себе представляю, то это и есть Воскресение Спасителя и Пасха.

Олег, мы желаем Вам крепкого здоровья, душевных сил и да храни Вас Господь.

Спаси Господи.

Расшифровка:
Юлия Подзолова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475