Евгения Смольянинова: И песня несет слово Божие

Евгения, Вы через песню погружаете слушателей в ту эпоху, откуда родом эта песня, и в те же чувства. Хотя, наверное, чувства людей во все времена очень схожи – мы все любим, все страдаем, но эпоха накладывает все же свою печать? Как Вы считаете?

Конечно, скажем, романсы пушкинской поры звучат иначе, чем романсы конца XIX и тем более начала XX века.

А Ваш любимый романс?

Знаете, все. Я очень люблю все, что пою. Если я что-то недолюбливаю, то и не пою. Очень люблю песни Александра Николаевича Вертинского: всякий раз переношусь необыкновенный артистизм, в какую-то игру, и она мне так приятна. Она такая не злая, такая неагрессивная, такая интеллигентная. Я очень люблю романс «Белой акации гроздья душистые». Очень люблю, разумеется, «Побудь со мной», «Я ехала домой». Это такие романсы, которые… Ну не знаю, прямо целые романы – не романсы! Это часть повествования, история чьей-то жизни, может быть, маленький оттиск большого-большого события, но в этом оттиске все событие отражено.

А Вы сами себя не ощущаете женщиной XIX века? Мне кажется, когда много в материале эпохи живешь, и сам начинаешь жить этой эпохой?

У меня как-то со временем плоховато... Даже с часами и месяцами...

То есть такое время параллельное – время Евгении Смольяниновой?

Да, что-то в этом роде!

То есть собственная вселенная, собственный мир со своими собственными часами?

Пожалуй, так...

Наверное, сложно так существовать в нашем мире?

Думаю, артистичные натуры всегда чем-нибудь да удивят.

Вы бы сами хотели жить в XIX веке, веке расцвета русской культуры?

Только если бы с Александром Сергеевичем Пушкиным познакомиться, тогда да! К преподобному Серафиму Саровскому приехать… Конечно! Если пофантазировать по-детски… Глинку я бы послушала. Романс не может быть самостоятельной единицей!

Оторванной от времени?

Да, конечно, от эпохи, от... Как бы сказать… Романс рядом с театром, рядом с литературой, с живописью, – не просто рядом, это составная часть, единый поток. В голове ассоциативный ряд возникает, твой собственный, а на самом деле это опыт твоих воспоминаний, твоих переживаний. Вот что очень важно!

Я знаю, что Вы поете еще и на клиросе. Давно Вы стали петь в храме?

Первый раз это случилось, по-моему, в 94-м или 95-м году, в деревне.

Как это произошло?

Был праздник, день Преображения Господня. Я хотела всегда петь на клиросе, но у меня такой голос… Скажем так, меня всегда слышно, поэтому в классические клиросные хоры я не могла поступить. И я пришла в деревенский храм, это было в Ленинградской области. Пришла вечером, накануне Преображения на службу. И там увидела батюшку, регента, которые были одеты по-рабочему, потому что что-то докрашивали к празднику. Нельзя было понять кто есть кто, батюшку только по бороде и по взгляду особенному, священническому можно было отличить. И регент меня спросила: «А кто вы по образованию? Не музыкант, случайно?». И я говорю: «Да, я певица». Тут такое было: «Какое счастье! Господи, ты послал нам певицу! Приходите к нам на клирос». А я, надо сказать, вообще ничего не знала, ни одного песнопения, ни гласа. Я всю ночь, конечно, не спала, все ворочалась. И подумала: ну я же буду портить, если ничего не знаю. И себе сказала, что приду, упаду на колени и скажу: «Простите меня, люди добрые, я буду вам портить все, но все-таки вы меня не выгоняйте». Но мне не дали, слава Богу, так поступить, и с этого все началось. Пели там, с точки зрения внешней гармонии, ужасно. С точки зрения внутреннего, неслышимого, это была для меня очень серьезная школа, потому что я чувствовала, что пение неразрывно связано со службой, с тем, что происходит в алтаре, с молитвой. Кроме того, были на клиросе три женщины, две из них живы, слава Богу, одна уже нет…Царствие Небесное ей. Как она читала Псалтирь! Я больше никогда не слышала, чтоб так читали Псалтирь. Звали ее Любовь. Когда она читала Псалтирь, открывались все смыслы. Причем это было так красиво, так легко, не надо было мучиться, чтобы удерживать свое внимание...

У Вас в репертуаре – монастырское, духовное пение… Это из церкви вошло в Ваш репертуар?

Не совсем.Через народных исполнителей. Но это все-таки духовные стихи, как бы апокрифические песни. Их много, сейчас огромное количество изданий. В свое время этого практически не было ничего, и я начинала с двух-трех-четырех записей, которые у меня были. Это было очень давно, далеко до клироса еще мне было. Первые такие песни где-то с начала 80-х годов я начала петь на закрытых концертах. Когда чувствовала, что можно уже спеть что-то такое, то пела стих про грешного человека.

Там о том, что, как помрем мы, грешные люди, и ничего-то нам не надо, а надо только один сажень земли, две ручки к сердцу, четыре доски. И как нас подымут, грешное тело понесут в церкву, зазвонят все звоны. И все время: «Слава Тебе, Боже!» Я так радовалась, что у меня есть такая песня, что я могу все время припевать: «Слава Тебе, Боже!». То, что я могу это спеть, как-то по людям я чувствовала, и пела. (Продолжение следует)

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз»: http://tv-soyuz.ru/peredachi/veruyu-moskva-vypusk-ot-27-aprelya

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475