Протоиерей Виталий Ткачев: Воспитать ребенка можно только отдав ему часть собственной души

(Окончание. Начало в №4)

– А правда ли необходимо при первом же сигнале забирать ребенка из семьи, чтобы не стало хуже, или все-таки родителям нужно оставлять шанс и помогать?

– Естественно, если можно помочь этой семье – нужно помогать. Наш опыт говорит, что семьи, даже пошедшие по пути социальной деградации, могут остановиться, вернуться в нормальное положение при благоприятных условиях. Современная практика говорит, что если есть вред здоровью или угроза жизни ребенка, тогда нужно ребенка защитить, оградить; эта грань очень тонкая. Да, бывают вопиющие случаи, но, на мой взгляд, семью надо стараться сохранить.

– А учитывается мнение самого ребенка?

– С 10 лет, по законодательству, мнение ребенка учитывается.

– Это формально до 10 лет, в девять с половиной с ребенком общаются, спрашивают, что происходит в семье?

– Естественно.

– Насколько важно то, что скажет ребенок, при принятии решения?

– В большинстве случаев это важно. В моем опыте не было таких случаев, как в Финляндии, когда по заявлению совершенно постороннего человека изымали детей из семьи, и дело решалось не в пользу матери и отца. У тех органов опеки, с которыми мы работали, я видел только разумный подход, и дети изымались только в самых исключительных случаях.

– А в этих случаях ребенок понимал, почему это происходит?

– Зависит от возраста, уже после 6–7 лет, естественно, ребенок понимал.

– И он соглашался с этим?

– Я не могу за детей судить, в большинстве случаев дети это как-то более смиренно воспринимают, чем взрослые.

– А у детей появлялась ненависть к родителям в таких ситуациях?

– Были такие случаи, когда дети действительно не хотели возвращаться к родителям, не хотели видеть мать, но потом этот порог как-то переступали.

– На сегодняшний день какие варианты есть, куда ребенок попадает?

– Детский приют, детский дом, приемник-распределитель.

– Какова дальнейшая судьба ребенка?

– Все зависит от того, какую позицию займут органы опеки: или они будут проводить процесс лишения родительских прав, или временно куда-то поместят этого ребенка, посмотрят, пока в семье ситуация не нормализуется. Тут уже разные могут быть сценарии развития.

Дети должны чувствовать, что их любят

– Вы – директор и духовник православного детского социального реабилитационного центра. Это приют?

– Да, это приют для детей, оставшихся без попечения родителей; в большинстве своем это социальные сироты, которые имеют родителей, но по каким-то причинам процесс лишения родительских прав не завершен или приостановлен, или не начат. И здесь дети находятся до определения их судьбы, статуса.

– Как выглядит их жизнь в приюте?

– В нашем приюте есть некая особенность. Мы понимаем, что самая лучшая форма воспитания ребенка это все-таки семья, и пытаемся создать модель именно такой большой семьи. Да, может быть, не хватает на каждого ребенка времени, но каждый ребенок воспринимает окружающих его в приюте людей как одну большую семью. Это очень важно для того, как ребенок будет развиваться. Я не знаю, считают ли они меня отцом или не считают, но такое ощущение, что как отец им. Вот моя супруга-матушка, она им как мать, постоянно о них заботится, знает проблему каждого ребенка. У нас не такой большой приют, около 20 воспитанников. Нет никакого деления на какие-то группы, на определенные возрастные категории, то есть это все единое целое. Мы стараемся помощников, воспитателей подбирать по принципу того, насколько они могут дать ребенку именно тепло семьи, которого ему не хватает. Основная масса детей 9–11-ти лет, в этом промежутке, это 3–5-й класс, они уже перестают явно проявлять свои чувства по отношению к маме, к папе. Но когда были помладше, то постоянно искали в каждой приходящей женщине маму. И само собой получилось так, что мы старались дать им чувство, что у них есть семья, и мы видим, насколько ребенку легче жить. Ведь они приезжают в основном из государственных детских приютов или из других подобных учреждений, и мы видим настороженное отношение к жизни, страх в глазах... не агрессивность, но ожидание чего-то нехорошего.

И вот в атмосфере, которую мы стараемся поддерживать, они могут раскрепоститься, почувствовать себя детьми, почувствовать себя защищенными, нужными, любимыми. Только в такой вот атмосфере удается сохранить их детство, сохранить то, на что каждый ребенок имеет право.

Я не знаю, может быть, есть много других православных приютов, где свой подход, при монастырях – один, при других храмах – другой, но вот у нас приют – это модель многодетной семьи, когда младшие находятся под неусыпной помощью старших, когда старшие отвечают за младших, когда они живут вместе.

У нас дети живут в разных комнатах по два-три человека, обязательно старшие, кто-то из девочек живет с более младшими, как брат с сестрой. У нас есть и братья, и сестры, но иногда родным братьям и сестрам бывает ужиться труднее, чем с неродным. Иногда просят: «Переселите меня, я не могу с родной сестрой жить, я поживу с кем-то другим». И когда видишь глаза этих детей, понимаешь, что они такие же домашние, такие же семейные, такие же родные, как и свои кровные дети.

– Что вы можете сказать про их самостоятельность?

– На первых порах, шесть лет назад, когда мы открывали приют, то немножко перестарались с опекой детей, и когда поняли свою ошибку, то стали давать возможность решать самим свои бытовые проблемы, и это им очень понравилось.

Это превращено в нашем приюте в такую игру, которая очень интересна детям. Никогда не ставится вопрос: ты должен сделать то-то и то-то, это как бы ставится в разряд привилегий. Да, есть определенные обязанности – слушаться старших, учиться, вести себя хорошо и правильно, но все остальное в разряде привилегий. То есть покормить животных живого уголка – это привилегия, не обязанность, убраться в комнате – это тоже привилегия, ничего не стоит позвать уборщицу, которая наведет порядок, но тогда дети лишаются этой привилегии, и они сами стараются поддерживать порядок.

Да, есть отдельные дети, которым это тяжело в силу их характера, но, глядя на остальных, они тоже включаются в эту игру. За счет этого, мне кажется, они более приспособлены к жизни, чем некоторые семейные дети. Общаясь с семейными детьми, понимаем, что вот эта девочка себе завтрак не приготовит, наши же девчонки спокойно себе приготовят завтрак, спокойно накормят малышей, для них это не проблема.

Главное – дать нравственный стержень

– А как с нравственным воспитанием, все-таки дети вышли из семей определенного социального уровня?

– Это самая большая проблема для приюта, как их привести в определенный нравственный порядок. Над этим мы работаем постоянно.. Нам в этом смысле немножко повезло, потому что не было случая, когда к нам приходило сразу много детей. Первыми были 2–3 человека, потом привезли сразу пятерых, это был единственный случай. С ними мы няньчились, возились, большинство из них были маленькие – 4–5-ти лет А теперь сформировавшийся костяк задает тон. Когда ребенок попадает в этот коллектив, он понимает, что есть то, что нельзя сделать здесь, это нехорошо, не потому что взрослые запретят, а потому что сверстники, которые его окружают, скажут: «Ты как себя ведешь? Ты где находишься, почему ты так делаешь?». И это гораздо более важно для ребенка, чем какие-то воспитательные меры со стороны взрослых. Он понимает, что ему нужно подстроиться под коллектив, который его окружает. Это первый шаг в выравнивании его отношения к каким-то вещам: нельзя ругаться, нельзя ссориться, нельзя обижать младших, нельзя выставлять себя напоказ, то есть этот тон задается детским коллективом.

И если какие-то эксцессы бывают, какие-то ссоры между детьми, мы всегда стараемся разобрать, понять причину этих ссор, какова мотивация ребенка, не просто наказать его, а именно понять самого ребенка.

Очень много помогает участие детей в православной духовной жизни. Дети у нас ходят в храм, как правило, – это где-то раз в неделю, многим девочкам очень нравится ходить чаще, старшие девочки с удовольствием читают на клиросе. Причем нужно очень хорошо себя вести, заслужить, чтобы тебя взяли на клирос читать или звонить на колокольне со звонарем. Кто читать не может, могут звонить, это тоже привилегия, которую далеко не все могут получить. Но зато когда они начинают читать на клиросе, они гораздо чаще бывают на богослужениях, не только в воскресенье, но и в субботу, им дают что-то почитать на службе. Для них это интересно и важно, они понимают, что это такая их своего рода самореализация, а внутренне, конечно, может, они этого и не осознают, участие в богослужении дает некое внутреннее питание их духовности.

– Но ведь бывают случаи, когда воспитанники приюта возвращаются в семью?

– Да.

– Образ жизни в приюте как-то сказывается на взаимоотношениях с родителями?

– Да, безусловно. Но у нас, к сожалению, нет возможности отследить всех наших воспитанников, которые вернулись из приюта в семью. Но по тем, кого знаем и какой-то контакт имеем, мы видим, что во многих семьях дети потихоньку в какой-то степени начинают подтягивать взрослых. Даже был такой случай, когда девочка приезжает на каникулы и говорит: «Мама, сегодня воскресенье, нужно идти в храм», мама удивляется, но говорит: «Да, дочка, пойдем, раз ты так привыкла».

Большинство детей воспринимают тот моральный стержень, который закладывается у нас, очень глубоко и серьезно.

Будущее выбирают сами

– Какова дальнейшая судьба выпускников приюта?

– На сегодня у нас только две выпускницы; надеюсь, будут еще, но на следующий год по возрасту никто не будут выпускником, но обе выбрали православные вузы.

– Самостоятельно?

– Да, у них был выбор. Одна девочка закончила школу неплохо и, глядя на жизнь в приюте, захотела быть педагогом, учителем начальных классов, соответственно пошла по педагогической линии, выбирала из трех вузов: РУДН, педагогический институт и Свято-Тихоновский институт. В итоге самостоятельно выбрала именно Свято-Тихоновский институт, где сейчас и учится. Вторая девочка поступила в Свято-Дмитриевское сестричество милосердия, где сейчас учится.

Мы ни в коем случае не давим на ребенка при выборе жизненного пути. В 16–17 лет он сам определяется, как ему дальше жить. Единственное, мы стараемся за то время, пока дети находятся у нас в приюте, заложить некий стержень, который будет потом вести их правильным курсом.

– А пока дети маленькие, у них уже есть пожелания или предположения, кем стать в дальнейшем?

– Предположения всегда есть, начиная со школы. Есть определенные способности у детей, и мы стараемся их развивать. Дети занимаются музыкой, рисованием, лепкой, есть много направлений. Детям очень нравится, например, возиться с животными. У нас появилось небольшое подсобное хозяйство, и не из живого уголка. Живой уголок отдельно: птички, хомячки, рыбки и тому подобное… А тут подарили козу, и за четыре года появилось небольшое стадо, 15-16 коз, потом куры появились, гуси, перепелки, кролики. Общение с животными настолько детей вдохновило, что они наперегонки бегают кормить. Ухаживать – громко сказано, но вот за кроликами они ухаживают полностью – и клетку почистят, и покормят. Вырабатывается очень серьезное отношение к жизни.

Здесь очень интересно наблюдать за наклонностями, за способностями детей, чтобы им потом в будущем подсказать, куда двигаться.

– Сейчас существует довольно много различных форм взаимоотношений детей с их попечителями, но есть ли идеальная схема воспитания детей вне семьи?

– Идеальная схема – это опять же то, что напоминает семью. То есть когда ребенок, особенно младшие дети, воспринимают воспитателя или воспитательницу именно как родителей, а когда идет постоянная смена лиц, обслуживающих детей, то это очень болезненно. В древности, на селе во всяком случае, было общинное воспитание сирот, какая-то семья брала сироту к себе в дом, и все это воспринималось как его семья, то есть это естественный путь, когда ребенок находится в социальной связке со взрослыми, которая напоминают семью. И я считаю, по моему опыту, противоестественно большое учреждение с большим количеством детей, разделенных на какие-то группы, классы, которые не воспринимают приходящих взрослых как своих родных.

– Как Вы считаете, что нужно сделать, чтобы возродить эту традицию, когда община брала на воспитание в случае необходимости?

– Очень много.

– Возможно ли это вообще?

– Не знаю. Нужно возродить нравственность, поднять ее до такого уровня, чтобы каждый ребенок без родителя воспринимался человеком как своя собственная боль, как своя собственная проблема.

Смотрите программу «Беседы с батюшкой» на православном телеканале «Союз»: ежедневно 22-00 (кроме субботы) - прямой эфир, ежедневно 13-00 (кроме воскресенья) - повтор. Время Екатеринбурга (+ 2 часа к московскому). Телефон прямого эфира: (495) 781-49-54

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475