Дикон Андрей Кураев, профессор Московской духовной академии «Спор двух академий»

 Письмо 10академиков против сотрудничества Церкви и образования — это нормальный шаг в гражданском диалоге. У людей есть свое видение ситуации, свои надежды и опасения.

Боятся они нас, православных священнослужителей. Если заведомо неглупые люди(среди авторов письма — два нобелевских лауреата) испуганы нами, значит, какой-то повод к этому дали именно мы. Например — не нашли времени, сил и аргументов,чтобы объяснить нецерковному обществу смысл некоторых наших действий, распространяющихприсутствие Церкви за пределы наших храмов.
 Есть реальнаяпроблема — вопрос об образе и границах влияния Церкви в светском обществе.
 Есть наши— порой удачные, а порой не очень — попытки определить и изменить эти границы.
 Есть реакция— порой адекватная, а порой не очень — светских (постсоветских) людей на изменениепривычного или желаемого для них культурного ландшафта.
 И есть взаимныепопытки демонизации оппонентов. То академик Гинзбург полемически скажет про «сволочей церковных». То церковные апологеты обзовут академиков пенсионерами,врагами России и «агентами влияния».
 Христа ради— простите, Виталий Лазаревич, что мы Вас так раздражили, что до «сволочей»довели. Но, может, пора спокойно поговорить? Во всяком случае я в кармане не держу никаких обвинений и подозрений в Ваш адрес и в адрес единомышленных с Вами академиков. Для меня эти академики — хорошие люди, великие ученые, принесшиеславу русской науке. Их личное неверие меня не «напрягает».
 И хотя ответна «антиклерикальное письмо» 10-ти ученых очень хочется назвать классически— «Против академиков» (с аллюзией на труд блаженного Августина), я этого делатьне буду. Я пишу не против академиков, а за них. И призыв мой не к обскурантизму,а к большей научности: уважаемые академики, ну будьте вы более академичны! Достойнымукоризны в обсуждаемом письме мне представляется именно нарушение принциповнаучного поиска и диалога самими академиками, вроде бы защищающими интересынауки.
 Хороший ученыйвсегда знает границы своей компетентности. Он знает границы приложимости своегометода. И он готов учиться — анализировать новую информацию, приходящую к немус соседних «делянок». Вот что меня удивляет в академике Гинзбурге: уже с 1998года Виталий Лазаревич регулярно и публично дискутирует с тем, что ему кажется«клерикализмом». Это уже не случайный эпизод в его замечательной биографии,а целая страница и, пожалуй, основная форма его выхода в публичное пространство.Но взял ли он на себя труд знакомства с этим новым для него миром — миром религиознойжизни и мысли? Появились ли на его рабочем столе труды не богословов, нет, но хотя бы классиков мирового религиоведения XX века? Ознакомился ли он всерьезс правовыми нормами (и с практикой их применения), регламентирующими церковно-государственныеотношения в демократических странах и в России?
 Свежайшийпример: «Письмо 10» утверждает, будто «Конституция Российской Федерации провозглашаетпринцип отделения церкви от системы государственного образования». Тут академикиспутали норму советских конституций с современной правовой реальностью. В КонституцииРоссии ни слова не сказано про пресловутое ленинское «отделение школы от Церкви».Это не означает, что система гособразования в России должна быть церковной,или клерикальной, но все равно — зачем же ссылаться на несуществующую норму?
 И какое отношениек Конституции имеет «все возрастающая клерикализация российского общества»?Если слово «клерикализм» употребляется как ругательство — тогда протест и обращениек «гаранту» понятны. Мол, символ всего темного и злого, гнетущего нас. Но колитак — письмо академиков из голоса научного сообщества превращается в страничкубульварно-ругательной партийной журналистики.
 А если авторыписьма отдают себе отчет в смысле употребляемых ими слов, то их протест оказываетсянеуклюже-неуместным. В словарях поясняется, что «клерикализм» — это «идеологическоеи политическое течение, стремящееся к укреплению и усилению влияния церкви в политической и общественной жизни». И о чем же тогда письмо? Одна группа гражданжалуется президенту на то, что другая группа граждан «расширяет свое влияние»?Так это вообще нормальный жизненный процесс. Всегда чье-то влияние растет, чье-то умаляется.
 С тем жеуспехом писатель Иванов может жаловаться Президенту как гаранту Конституциина то, что спрос на книги писателя Сидорова больше. Не менее логична будет и жалоба фанатов «Спартака» на то, что нападающие «Зенита» весь матч не давалипокоя спартаковскому вратарю. Так у них работа именно в этом и состоит. Для священников естественно стремиться «к укреплению и усилению влияния церкви в политической и общественной жизни». Столь же естественно аналогичное стремлениеи у других «групп влияния» — в том числе и Академии наук. При чем тут Конституция?Конституция запрещает «влиять»? Тем более на «общественную жизнь»? (В политическуюжизнь Церковь как раз не стремится войти).
 Другое (и более точное) определение термина «клерикализм» — это «передача государственногоуправления священнослужителям (теократия)». Вот это точно было бы нарушениемКонституции России. Однако единственное, что может наводить на подобные подозрения— это рясы, в которые облачены члены верховных судов. Неужто ж взгляд ученыхстоль обманывается внешностью, что полагает, будто в Конституционном суде сидятсплошь иереи, принявшие рукоположение от Патриарха?
 Вот священник-капелланпоявился в воинской части. Это клерикализм? Священник будет приказывать командиру?Московская Патриархия подменит собой Генштаб? Капелланы есть в армии США. Значит ли это, что в США — теократия, и свобода совести подавлена там вооруженным путем?
 Но раз насподозревают в стремлении взять в свои церковные руки рычаги управления государством,то стоит процитировать документ весьма высокой церковной авторитетности — принятыеАрхиерейским Собором 2000 года «Основы социальной концепции Русской ПравославнойЦеркви»: «Церковь не должна брать на себя функции, принадлежащие государству:противостояние греху путем насилия, использование мирских властных полномочий,принятие на себя функций государственной власти, предполагающих принуждениеили ограничение. В то же время Церковь может обращаться к государственной властис просьбой или призывом употребить власть в тех или иных случаях, однако праворешения этого вопроса остается за государством… Принцип свободы совести оказываетсяодним из средств существования Церкви в безрелигиозном мире, позволяющим ейиметь легальный статус в секулярном государстве и независимость от инаковерующихили неверующих слоев общества… Церковь должна уделять главное внимание не системевнешней организации государства, а состоянию сердец своих членов. Посему Церковьне считает для себя возможным становиться инициатором изменения формы правления,а Архиерейский Собор Русской Православной Церкви 1994 года подчеркнул правильностьпозиции «непредпочтительности для Церкви какого-либо государственного строя,какой-либо из существующих политических доктрин»… Условиями церковно-государственноговзаимодействия должны являться соответствие церковного участия в государственныхтрудах природе и призванию Церкви, отсутствие государственного диктата в общественнойдеятельности Церкви, невовлеченность Церкви в те сферы деятельности государства,где ее труды невозможны вследствие канонических и иных причин».
 «Клерикализм»— слово жесткое и пугающее (потому что нерусское и непонятное). Современныецерковно-государственные отношения в России не дают поводов к тому, чтобы этимсловом пугать и пугаться. В 2006 году в селе Ладовская Балка Ставропольскогокрая главой сельской администрации был избран священник Игорь Шевердин — такепархия его немедленно за это лишила сана…
 И от себялично также скажу, что я един с моими высокими оппонентами в желании видетьРоссию государством светским, с разделением служений Церкви и государственнойвласти и со свободой совести.
 Еще однаочевидная ошибка автора текста, подписанного академиками (и, увы, не замеченнаяи не оспоренная ими), — это претензия на «монополию материалистического видениямира». «Видение мира» — это мировоззрение, идеология. И будь оно «материалистическим»или «пантеистическим», «гилозоистским» или «теистическим» — все равно, по КонституцииРоссии, оно не может быть монопольным. «Никакая идеология не может устанавливатьсяв качестве государственной или обязательной» (Ст. 13, 2).
 Академикизадают вопрос, которым им кажется риторическим — «Так на что же нам предлагаютменять «монополию материалистического видения мира»?». «Монополию» менять не надо. Клин клином тут вышибать не следует. Один тоталитаризм заменять другиммонополизмом не стоит.
 Вместо монополииматериализма как философии в образовании должны быть: а) просто наука; б) знакомствос культурой в многообразии ее языков и мировоззренческих моделей; в) методологическаяясность, которая будет четко различать научные факты от научных теорий, а последние— от научных гипотез.
 В этой связихорошо бы пораньше сообщать студентам о зависимости фактов от теорий. О том,что нет ни одной стопроцентно доказанной научной теории и теоремы (см. теоремуГёделя), но в науках есть свои критерии, по которым та или иная теория «терпится»даже с присущими ей недостатками. Об аппроксимациях. О том, когда, при какихусловиях и почему общепринятая теория все же начинает отстраняться. О том, что научные гипотезы неоднородны: они бывают разного качества и разной степени признанности…
 Именно этои хотела бы Церковь слышать на школьных уроках биологии. Не изгнания эволюционизмаи дарвинизма из школы мы хотим. Хорошо бы встретить в учебниках биологии суждениятакого типа: «Теория Дарвина — научная гипотеза, подтвержденная лишь косвеннои частично. Есть серьезные вопросы, на которые дарвинистская гипотеза (можетбыть, только пока) не дает ответа. Не все феномены живого мира она может объяснить.По этой причине в современном научном сообществе неодарвинистская модель эволюциине является общепризнанной. Есть другие эволюционистские модели (финалистские;теория номогенеза Берга и т.д.), в которых предполагается участие Разумногофактора в развитии живого мира. Есть и ученые-креационисты. Есть и вненаучныеспособы самопонимания человека и антропогенеза. В частности — библейский рассказ.Люди библейской культуры выносили из этого рассказа следующие важные для нихсмыслы… Кстати, есть такие трактовки библейского текста, которые не будут противоречитьэволюционистской модели. Поэтому не стоит сложные и творческие отношения между современной наукой и религиозным мировоззрением загонять в жесткие рамки взаимоисключительности».
 На вопросакадемиков — «Что же в школе изучать — научные факты или «библейское учение»о сотворении мира за семь дней?», ответ очевиден: и то, и другое. Но с необходимымуточнением: все собственно научные суждения (от фактов до гипотез) надо отличатьот их мировоззренческих истолкований. Даже в хорошо знакомой академикам советскойфилософии проводилось четкое различие между научными и мировоззренческими суждениями.Не одно и то же научный факт и идеологические обобщения, возлагаемые на него.
 Нет прямойи необходимой связи между естественно-научным суждением и навязываемой ему философскойинтерпретацией. Если каждый из десяти авторов письма сделает по десять научныхоткрытий, установит по десять новых глубинных причинно-следственных связей в материальном мире, то неужели появятся сто новых доводов в пользу атеизма? Дажеесли эти десять умов сделают именно такой вывод из этих своих открытий, для меня эти их открытия станут сотней новых доводов в пользу Творца, который такпремудро и логично устроил мир…
 Так что ни работа в науке, ни ее выводы не требуют быть атеистом. А потому всеобщее уважениек науке и к труду ученых не должно превращаться в мировоззренческое подчинениефилософским взглядам одной из групп ученых, исповедующих атеизм. В своих научныхотраслях они могут быть «монополистами», но в философии монополия любезногоих сердцу атеизма должна быть оспорена.
 Если бы академикинастаивали на монополии просто научного знания – в этом случае они были бы сциентистами.Мол, наука безо всяких идеологий, философий и мировоззрений приведет человечествок счастью… Это позиция культурного нигилизма и дегуманизации — навязывание человекутолько одного способа познания себя и мира. Зауживание человека лишь до одногообязательного языка — языка математики.
 Но академики,памятуя, наверно, что сциентизм считался ересью даже в марксистко-ленинскойфилософии, настаивают на необходимости мировоззренческих тезисов. Значит, онипризнают право на существование за другими формами человеческой мысли, нетождественнымиестествознанию. Хорошо. Но напрасно они считают, что сие право распространяетсялишь на те из этих форм, которые связаны с естествознанием, и уж совсем необязательносчитать, что с наукой может быть связана лишь материалистическая философия.Ни исторически, ни логически этот тезис недоказуем. А с правовой точки зрениятребование такой жесткой связки между школьно-университетским преподаваниеми одной из философских школ просто некорректно.
 Академикиговорят: «Мы не можем оставаться равнодушными, когда предпринимаются попыткиподвергнуть сомнению научное Знание, вытравить из образования «материалистическоевидение мира». Вот эта заглавная буква в слове «Знание» говорит о вполне религиозномотношении авторов письма к предмету своих интересов. Заглавные буквы не терпятконкурентов. Они на вершине пьедестала почитания.
 Задевшийакадемиков призыв из резолюции XI Всемирного Русского Собора (Москва, март 2007)о прекращении «монополии материалистического видения мира в российской образовательнойсистеме» не означает «вытравливание» этого мировоззрения из школы и университета.Разрешение деятельности КПРФ не означает же травлю «Единой России».
 Кроме того,такой призыв является следованием Постановлению Верховного Совета СССР от 1октября 1990 г. (№ 1690–1). Пункт пятый постановления «О введении в действиезакона СССР «О свободе совести и религиозных организациях»» гласил: «ПоручитьСовету Министров СССР обеспечить пересмотр программ обучения в государственнойсистеме образования с целью приведения их в соответствие с Законом СССР «О свободесовести и религиозных организациях»». Сам же текст закона установил: «Ст. 5.Государство не финансирует деятельность религиозных организаций и деятельностьпо пропаганде атеизма. Не допускаются ограничения на ведение научных исследований,в том числе финансируемых государством, пропаганду их результатов либо включениеих в общеобразовательные программы по признаку их соответствия или несоответствияположениям какой-либо из религий или атеизма».
 Что — в СоветскомСоюзе тоже был клерикализм? Даже советник академика Гинзбурга по религиознойтеме Лев Левинсон в 1990 году был достаточно взросл, чтобы помнить и тот закон,и постановление о вводе закона в действие. Тем более, что тогда он был еще православнымхристианином (а не адептом всех сект сразу, как он заявил на судебном процессепротив А.Л. Дворкина). И что же это тогда за избирательное отношение к правовымнормам? Нет, я не требую жить по Закону СССР 1990 года. Но при разговоре о монополииматериалистического мировоззрения в школе вспомнить о нем вполне естественно.
 Позиция авторовписьма вполне понятна и логична. Она логично вытекает из их мировоззрения. Но от людей высшей академической культуры ожидается умение критически относитьсяк самим себе, к собственным «интуициям». Мое мировоззрение, мои «предрассудки»— это очки. Очки полезны. Неполезно забывать о том, что ты видишь мир не прямо,а через определенные очки. Неполезно не делать поправку на субъективную искаженностьсвоего воззрения на мир. Академики, ставящие знак равенства между «материалистическимвидением мира» и «знаниями, накопленными наукой», расписываются в собственнойфилософско-методологической наивности.
 От их письмавеет дискуссией между «физиками» и «лириками» 60-х годов прошлого века. Последняяфраза письма — тому подтверждение. «Никакой альтернативы этим знаниям, добытымсовременной наукой, не существует».
 Почему разговоридет только в терминах конфликтологии — «вытравливание», «альтернатива»? Неужтоневозможны отношения дополнительности?
 Сложностьчеловеческого мира лучше отражена в поступке другого Нобелевского лауреата —академика И.П. Павлова. Отвечая на анкету, присланную от архиепископа Кентерберийского,на вопрос «Верите ли Вы в Бога или нет?» Павлов написал — «Нет, не верю». Следующийвопрос интересовался — «Считаете ли Вы религию совместимой с наукой или нет?».И ответ Павлова на этот раз звучал: «Да, считаю». Когда ученики подступили к нему с вопросом, как же согласуются эти ответы, он объяснил: «Целый ряд выдающихсяученых были верующими, значит — это совместимо. Факт есть факт, и нельзя с нимне считаться».
 Аксиологиявполне может и должна восполнять позитивные знания. Естествознание говорит о фактах; аксиология, философия, религия — о смысле. «Что это значит для меня»— вот вопрос, который нельзя закрыть методами естествознания.
 Кроме того,жесткие слова об отсутствии альтернативы могут рассматриваться как оскорблениегуманитарным ученым. Как гуманитарная культура может быть «альтернативой» нанотехнологиям?Ведь возмутившие академиков теология и культурология христианства являются частямигуманитарного знания.
 Признают ли подписанты за гуманитарными исследованиями, не прибегающими к математике,право считаться наукой? У гуманитарных наук есть свои методы. И этими методамимогут исследоваться даже сны и фантазии, параноидальные порождения и стихи,музыка и мифы. Научность исследования определяется не его тематическим полем,а методом.
 Что и признается(и нормируется) Государственным образовательным стандарте по специальности 020500«Теология», утвержденном приказом Министерства образования Российской федерацииот 02.03.2000 № 686: «Теология — это комплекс наук, которые изучают историювероучений и институциональных форм религиозной жизни, религиозное культурноенаследие (религиозное искусство, памятники религиозной письменности, религиозноеобразование и научно-исследовательскую деятельность), традиционное для религииправо, археологические памятники истории религий, историю и современное состояниевзаимоотношений между различными религиозными учениями и религиозными организациями.Изучение теологии в системе высшего профессионального образования носит светскийхарактер».
 Мне представляется,что отличие теологии от религиоведения состоит в том, что теология призванареконструировать внутренний смысл религиозного текста — так, как он переживаетсяадептами (автором и читателями) внутри данной религиозной традиции, а не анализироватьего с точки зрения современной (и сиюминутно-ангажированной) «психологии религии»или «социологии религии».
 Все методысовременной теологии не имеют отличий от тех методов, что используются в другихгуманитарных науках. Собственно, гуманитарные науки — от археологии до психологии— не занимаются ничем иным как устанавливают смысл текстов, учат людей пониматьдруг друга. Установление авторства текста, обстоятельств и причин его возникновения,способы его фиксации, транслирования, особенности восприятия разными кругамичитателей, реконструкция его внутренней логики и смысла (в том числе через обнаружение«зон очевидностей», идеологем и стереотипов, некритично воспринимаемых самимавтором из взрастившей его культуры и субкультуры)…
 Правы академики— «любая научная дисциплина оперирует фактами, логикой, доказательствами». Предположим,в ученый совет Духовной академии поступает диссертация на тему «Святитель ИоаннЗлатоуст о частной собственности и стяжательстве». Задача диссертанта — в огромномморе текстов, связанных с именем Златоуста, отличить подлинные тексты от спорныхи от несомненно псевдографических. В подлинных текстах собрать суждения Златоустана тему частной и личной собственности. Показать социальную, этическую, аскетико-религиозную,эсхатологическую аргументацию, привлекаемую Златоустом для обличения стяжательства.Проследить, есть ли во времени эволюция взглядов автора на эти вопросы, есть ли колебания и нюансировка в его позиции, и если есть, то какими обстоятельствамиони были вызваны. Показать и объяснить границы златоустовского критицизма. Поставитьзлатоустовские суждения в контекст предшествующей и последующей традиции церковногоучительства на эту тему (от Евангелия и «раннехристианского коммунизма» до «теологииосвобождения» и современных социальных концепций Русской Православной и Римско-КатолическойЦерквей). Показать, как и почему в те или иные периоды своей истории церковныеиерархи и проповедники забывали, или, напротив, актуализировали эту грань златоустовскогонаследия. В заключение можно даже сравнить суждения Иоанна Златоуста и академикаЖореса Алферова (как члена КПРФ).
И эти задачи должны быть достигнуты диссертантом с помощью именно и только «фактов,логики и доказательств».
 Видел ликто-нибудь из авторов академического письма хоть одну современную диссертациюпо теологии? Убежден, что нет.
 Наши оппонентыпишут, что «теология — совокупность религиозных догм, оперирующая верой». Да,теология исследует догмы, а православная теология исходит из них. В переводена язык науковедения «догма» — это «нормативное суждение». Но «исходить» не значит «сводиться».
 Кроме того,теология как раз будет исследовать историю догмы, образ ее выявления, фиксации,трансляции, понимания, ее вариативности в рамках ортодоксии и логику появлениягетеродоксальных воззрений. Пусть академики возьмут труд В.В. Болотова «Историябогословской мысли» (4-й том его «Лекций по истории древней Церкви») и скажут– научное это исследование, или нет.
 А еще по секрету скажу, что число догм в Православии весьма невелико: их список умещаетсяна одной тетрадной странице (это называется «Символ веры»). Причем в число догматовне входит ни утверждение о том, что Земля плоская, ни вера в то, что Солнцевращается вокруг Земли, ни даже тезис о создания мира за шесть суток по 24 часа.Даже про «мировую черепаху» у Церкви нет догмата. А жаль.
 Кроме того,«догматическая теология» — лишь одно из направлений теологических исследований.А ведь есть еще библеистика, патрология, история Церкви, церковное право, церковнаяархеология…
 Требования,предъявляемые к соискателю богословской ученой степени, представлены на сайтеМосковской духовной академии: «Диссертация, представленная на соискание ученойстепени кандидата богословия, должна быть самостоятельной исследовательскойработой. Соискатель должен владеть навыками научно-богословской работы, методологиейбогословского творчества, методами получения, обработки и хранения научной информации,обладать фундаментальной научной базой. Исследование должно проводиться всесторонне,объективно, вдумчиво, осмотрительно и беспристрастно. Главное достоинство научнойработы заключается прежде всего в достижении новых результатов, которые реальнообогащают церковную науку, а не повторяют уже достигнутое, не отличая вечно-истинноеот устаревшего и ошибочного… Обзор литературы по теме должен показать основательноезнакомство диссертанта со специальной литературой, его умение систематизироватьисточники, критически их рассматривать, выделять существенное, оценивать ранеесделанное другими исследователями, определять главное в современном состоянииизученности темы… Во «Введении» дается характеристика основных источников полученияинформации (официальных, научных, литературных, библиографических)… Автор диссертациидолжен логично, аргументировано и подробно выявить в этой части то новое и оригинальное,что составляет главную ценность его работы».
 Как видим,жонглирование догматическими цитатами в теологии не приветствуется. Если на ученом совете Духовной академии диссертант начнет ссылаться на видения, голоса,интуицию сердца и «духовный опыт» — его защита окончится провалом.
 Отсюда –мой вопрос к уважаемым академикам. Представьте, что в ВАК поступают два текста.Оба написаны одним и тем же человеком. Методика их написания одна и та же. Однадиссертация — о Плутархе. Вторая — об Афреме Нисибинском. Чем исследование биографии,мысли и литературного наследия одного автора научно-предпочтительнее, нежелидругого? Второй менее известен? Тем более — значит, в научный оборот вводитсяновый материал. Но на самом деле второе имя гораздо более известно, чем имяПлутарха. В более привычных озвучке и титуловании оно звучит как «преподобныйЕфрем Сирин». Святой православной Церкви, чья молитва переложена Пушкиным («Отцыпустынники и жены непорочны»).
 Да, забылназвать имя автора обоих исследований — С.С. Аверинцев. Член-корреспондент РоссийскойАкадемии наук.
 Так отчего же один труд признается заслуживающим внимания ВАКа, а второй — нет? Из-за национальности,имени, веры исследуемого автора? Или из-за того, что исследователь соглашаетсяс мировоззрением исследуемого им писателя? Пушкинистам, значит, запретим соглашатьсяс Пушкиным, исследователям творчества Толстого запретим соглашаться с ЛьвомНиколаевичем, а тем, кто изучает Достоевского, запретим выражать согласие с Федором Михайловичем? Вывесим на дверях ВАК объявление — «Диссертанты не имеютправа солидаризироваться с мировоззренческими суждениями исследуемых ими авторов»?Снова хотите ввести мировоззренческую цензуру?
 А точно лисогласие со взглядами исследуемого писателя есть препятствие к научному исследованиюего жизни и творчества? Или, напротив, помощь?
 По убеждениюавторов письма, «вообще-то все достижения современной мировой науки базируютсяна материалистическом видении мира. Ничего иного в современной науке простонет».
 Вот эта фразаи есть главная и непростительная (с научной точки зрения) ошибка академиков.Ибо этой фразой они выдают свое глубинное убеждение в тождестве понятия «естествознание»и «наука». А ведь объем понятия «наука» много шире, чем «естественные науки».«Современная мировая наука» — это и гуманитарные дисциплины. А в мире гуманитарныхисследований мы найдем немало ученых, чья мотивация, приведшая их к исследованиюименно этого тематического поля, была именно религиозной. Мировоззрение многихученых (порой сложившееся в ходе их научных поисков, а порой к этим поискамих и обратившее) бывает живо-религиозным. И христианским, и буддистским, и мусульманским,и просто философско-идеалистическим.
 Так не толькоу гуманитариев, но и в медицине. Ученый медик может упорствовать в своем научномпоиске, исходя именно из своего религиозного убеждения. Переживая свою помощьлюдям как свой религиозный долг.
 Да и не всякийсовременный физик-математик согласится с тотальной формулой наших постсоветскихакадемиков. «В грандиозном напряжении, с каким наша эпоха работает в этой области(физика занимается не фундаментальными частицами, а фундаментальными структурамиприроды), выражается человеческий порыв проникнуть в интимнейшую суть вещей.Я не виноват, если эта суть не материальной природы, если нам приходится иметьдело скорее с идеями, чем с их материальным отражением», — исповедуется в своем«антипозитивистском грехе» В. Гейзенберг. А однажды Гейзенберг сказал почтисловами Ф. Бэкона: «Первый глоток из сосуда естественных наук порождает атеизм,но на дне сосуда ожидает нас Бог». Да и создатель кибернетики Норберт Винервынужден признать, что «наивный реализм физики уступает место чему-то такому,с чем мог бы охотно согласиться епископ Беркли».
 Полагаю,что авторы письма согласны с теорией расширяющейся эйнштейновской вселенной.Но неужели и ее автор — бельгийский священник Жорж Леметр — тоже «базировалсяна материалистическом видении мира». И как можно после этого уверять, будто«ничего иного в современной науке просто нет»?
 Но вновьвернемся в правовое поле. Отказ ВАК в признании теологических дипломов означаетнарушение международных обязательств России. Есть Лиссабонская конвенция «О признании квалификаций, относящихся к высшему образованию в Европейском регионе»от 11 апреля 1997 года (ETS №165). Она ратифицирована Россией 25 мая 2000 и вступила в силу (для России) 1 июля 2000 г. Согласно этой конвенции, Россияпризнает дипломы европейских университетов. Но во многих из этих университетовесть теологические факультеты и кафедры. В университете Страсбурга, например,целых два теологических факультета (католический и протестантский). Мне личнодоводилось читать лекции на теологических факультетах Софийского, Белградского,Бухарестского университетов.
 Европа признаётэти дипломы. Значит, признаёт их и Россия. Но тут уж начинается некая дикость:диплом португальского теолога Россия признаёт, а свое, российское, не ценит.Что еще «страннее» — если мы отправим семинариста на учебу к европейским теологам,то российское государство признает его диплом и степень. А его однокурсник,отучившийся и защитившийся здесь, останется для родной страны псевдоученым.
 Академикисомневаются, будет ли научным образование, полученное не в их, а в нашей, Духовной,академии. Законное и уместное сомнение. Но ведь Церковь не говорит: «Мы, молбудем учить по-нашему и не скажем чему, а вы потом эти изготовленные нами черныеящики примите на работу к вам!». Церковь предлагает государству (в лице ВАКи Министерства образования и науки) разделить ответственность за образованиеи судьбу религиозной молодежи.
 Мы открываемдля государственного контроля часть нашей жизни: качество, методику и содержаниенашего теологического образования. Пусть у государства будет принятый и разработанныйим образовательный стандарт по теологии и оно проверяет, исполняем ли мы его.Но, соответственно, и вы тогда признайте свою ответственность за результат вашихпроверок. Если государство само признает, что качество нашей образовательнойи научной работы соответствует принятым государством же стандартам, то пустьне пугается этих дипломированных вами наших выпускников, и, если те пожелаютсотрудничать с государственными административными или образовательными учреждениями,не чуждается их.
 Если у ВАКаесть подозрения в научности теологических диссертаций, — то ведь мы как рази просим ВАК проверять наши научные труды именно на соответствие критериям научности,принятым в светской науке.
 Церковь даетВАК право оценивать работы ее людей. Умно ли это квалифицировать как «внедрениеЦеркви в государственный орган»? Если мы говорим, что наш автотранспорт не обладаетправом экстерриториальности, и даже если на лобовом стекле машины красуетсяпропуск в Троице-Сергиеву Лавру, мы не возражаем против досмотра наших машининспекторами ГИБДД — значит ли это, что мы вмешиваемся в работу Госавтоинспекции?
 Разве ректорДуховной академии претендует на должность председателя ВАК? Я даже не слышал,чтобы велись разговоры об участии в ВАК профессиональных богословов. Но дажеесли такое участие и будет (ибо есть люди, совмещающие ученые степени и в светскихнауках, и в богословии) — теологическая экспертная комиссия ВАК не будет вмешиватьсяв работу комиссии даже религиоведческой или философской, не говоря уже о делахматематиков, биологов и физиков. Так что вывод об «очевидном нарушении Конституциистраны» тут как раз не очень очевиден.
 Теология– модус присутствия логики в иррациональном мире религии. Так зачем же наукаоткрещивается от своего союзника? Теология — часть науки, и зачем же ВАКу ееанафематствовать? Положение теолога и так сложно (рискованно; диалектично).По верному замечанию С.С. Аверинцева, «идеал теолога колеблется между двумясовершенно разнородными идеалами: идеалом ученого, который работает с логическипринудительными силлогизмами — и идеалом «друга Божьего», которому Бог раскрываетсяв личностном и потому неизреченном опыте общения». Ну, то же самое можно сказатьо музыковеде: он и анализирует, и слушает и слышит. Но все же в теологии («схоластике»)рациональности и доказательности (проверяемости) много больше, чем в музыковедении.В конце концов, если в богословии есть «схоластика» (как бы ее ни клеймили),значит, в нем есть рационалистичность.
 Не все в теологии научно? Да. Но на суд ВАК представляться будут только научные элементыи выводы работы теолога. Ведь и жизнь светского ученого не сводится к библиотечнойработе. Однако ВАК не рассматривает обстоятельства его личной жизни. И вновь— не вижу оснований для жалобы Президенту.
 Зато экскурсияпо архивам и библиотекам ВАК поможет ответить на другой упрек академиков, связанныйс преподаванием «Основ православной культуры». В ходе этой экскурсии обнаружится,что есть такая научная (гуманитарная) дисциплина — «Культурология».
 Вот что это:«Культурология — исследование истории обыденности, мифологических и культурно-филологичексихреконструкций… Культуру как объект познания К. можно обозначить как историческийсоциальный опыт людей по селекции, аккумуляции и применению таких форм деятельностии взаимодействия, которые помимо утилитарной эффективности оказываются приемлемымидля человеческих коллективов также и по своей социальной цене и последствиям,отбираются на основании соответствия критерию ненанесения вреда социальной консолидированностисообществ и закрепляются в системах их культурных ценностей, норм, паттернов,традиций и т.п., т.е. представляют собой систему определенных «социальных конвенций»,прямо или опосредствованно обеспечивающих коллективный характер человеческойжизнедеятельности. Этот социокультурный опыт воплощается в системе непосредственнорегулятивных установлений — обычаев, законов, канонов, морали и нравственности,этикета и т.п.; опредмечивается в специфических чертах технологий и продуктов(результатов) деятельности людей по удовлетворению их групповых и индивидуальныхинтересов и потребностей (определяющих допустимые в данном сообществе способыосуществления той или иной деятельности и параметры получаемых при этом результатов);является основным содержанием всех видов коммуницирования между людьми и формируетособенности языков и «культурных кодов» такого рода коммуницирования; определяетсодержание и методику процессов социализации и инкультурации человеческой личности;рефлектируется и интерпретируется в «культурных текстах» философии, религии,социальных и гуманитарных наук, литературы и искусства, обществ, мысли, праваи идеологии, обрядов и ритуалов и пр.; транслируется от поколения к поколениюв виде традиций, обычаев, ценностных ориентаций, экзистенциальных установоки пр.; является содержательной основой процессов социального воспроизводствасообщества, конкретно-исторических локальных черт их культурных систем и конфигураций.Это и есть культура в том смысле, в котором ее изучает культурология».
 Среди множествакультурных моделей, исследуемых методами этой дисциплины, есть и христианскиймир. И есть ученые, работавшие на этом тематическом поле, чьи труды стали научнойклассикой.
 Труды и именаАлексея Федоровича Лосева, Михаила Михайловича Бахтина, Сергея Сергеевича Аверинцева,Юрия Михайловича Лотмана, Андрея Чеславовича Козаржевского, Арона ЯковлевичаГуревича, Вячеслава Всеволодовича Иванова, Александра Михайловича Панченко,Бориса Андреевича Успенского говорят о том, что такая научная школа и методологияуже существуют. Все они писали в советские времена и в советской стране (в эмиграциикультурологические труды создавали Лев Карсавин, Георгий Федотов, Георгий Флоровский).Ни о какой прямой проповеди тогда и речи быть не могло. Но добротное научноеисследование все равно пролагало себе дорогу. Книги Аверинцева «Поэтика ранневизантийскойлитературы», Козаржевского «Источниковедческие проблемы раннехристианской литературы»,Гуревича «Категории средневековой культуры» стали катехизисами для целого поколениясоветской интеллигенции. Прекрасный пример культурологического рассказа о религиистоит дома у каждого интеллигентного человека — двухтомная энциклопедия «Мифынародов мира». Могу также посоветовать статью Аверинцева «Христианство» в пятомтоме советской «Философской энциклопедии» (1970).
 Академическаятрадиция культурологического исследования и изложения христианства есть. Значит,нужно переложить эти академические труды на язык университетских лекций, а затеми школьного учебника. Эту непросто, это задача не для одного человека и не на один год. Но пусть Министерство образования и науки закажет наследникам и коллегамАверинцева эту работу, а не просто запрещает ее! Могу даже «адресок подкинуть»— МГУ, кафедра теории и истории мировой культуры, профессору Александру ЛьвовичуДоброхотову (копия — Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет,кафедра культурологии, профессору Александру Львовичу Доброхотову).
 Культурологможет исследовать образы поведения людей в советских магазинных очередях или культуру коммуналок, а может говорить о «культурных сценариях», связанных с религиозной жизнью данной группы людей.
 Выбор тематическогополя при сохранении научного метода не лишает исследование научного статуса.И культурологический рассказ о религии не становится религиозной проповедью.
 Религиозноеобразование ставит своей целью приведение детей к религиозной практике. Онодобивается согласия учеников с верой той религиозной группы, от имени которойведется преподавание.
 Культуролог же добивается не согласия и принятия, но информированности и понимания. Законоучительссылается на библейские тексты как на тексты авторитетные, доказывающие правотуего веры. Культуролог ссылается на те же самые тексты Библии с иным акцентом:он тоже видит в них доказательство своей правоты, но правоты не религиозной,а исследовательской. Он их приводит в качестве подтверждения своего тезиса о том, что такое-то верование в данной общине реально существует. Для законоучителяБиблия — исключительный авторитет. Для культуролога Библия авторитетна лишьв качестве свидетельства о верованиях тех групп людей, которые ее создали или чья жизнь создавалась с опорой на Библию. Если же он обратится к анализу индийскихверований, то таким же и никак не меньшим авторитетом для культуролога стануттексты Упанишад.
 Реальность,о которой говорит законоучитель и к которой он обращает, — Бог. Реальность,о которой говорит культуролог, – люди и созданные ими тексты.
 Законоучительговорит о Боге (и к Богу); культуролог — о людях, верящих в Бога. Законоучительдоказывает. Культуролог — объясняет. Это разные интеллектуальные процедуры:доказать и объяснить.
 Доказать— значит понудить собеседника к согласию со мной. Объяснить — значит сделатьдля него понятной мою логику, мое видение проблемы. В религии есть много недоказуемого,но нет ничего бессмысленного. Для сознательного носителя религиозной традициикаждый жест, символ, каждая деталь его вероучения осмысленны. Задача религиоведаи культуролога — попробовать передать этот смысл на языке современной культуры.Культуролог старается понять внутреннюю логику изучаемого им мира, а не навязатьему свою оценку или свою логику.
 Культурологическоепреподавание — это реконструкция мира, о котором свидетельствует тот или инойтекст. Причем текст имеется в виду не только литературный, но и живописный,и музыкальный, и событийный…. На этих уроках речь шла бы не только о сюжетахикон. Понять культуру какой-то эпохи — значит понять логику людей, живущих в ней. Почему этот человек (или персонаж) поступил так? Какой он должен был видетьситуацию, чтобы реагировать именно таким образом? В каком из миров такой поступокпонятен и логичен?
 ОПК — рассказоб огромном мире православной культуры. Это разговор не о Боге, а о человеке.Рассказ об опыте прочтения Библии разными поколениями, о том, как эта книгаменяла их жизнь. Рассказ о таком человеке, который верит в такого Бога. Знаниепсихологии таких людей помогает нам понять ту культуру, которую они создалии в которой хотя бы отчасти мы живем до сих пор. В итоге — планета людей станетнемного понятнее.
 Культурология— это разговор о человеческих мирах. В школе и в университете умеют рассказыватьо внутренней логике мира Достоевского, а затем — о той логике, что определялатворчество Льва Толстого, и вслед за этим — о вселенной символов Маяковского.Требуют одно: «Пойми!». Но не требуют: «Согласись!».
 Если государственнаяшкола может ставить своей задачей объяснение внутреннего смысла космоса Толстогои вселенной Достоевского, почему она не имеет права объяснять мир, созданныйне одним личным гением, а гением многовекового и многоязыкого сообщества православныхнародов?
 Предположим(чтобы не раздражать правозащитников), моя фамилия Горфункель, и я специалистпо культуре эпохи Возрождения. Я много лет преподаю в университете, немногозакоснел в одних и тех же своих лекциях и решил проверить — смогу ли я бытьпонятным для школьников. Соседняя школа приняла меня и решила, раз уж у неетакой исключительный специалист, дать мне больше часов на мои уроки и на моюлюбимую тему. Должна ли для того школа ждать приказа московского министерства?Нет? Но тогда почему для разговора об одной культуре (ренессансной) министерскогоразрешения не нужно, а для разговора о культуре более близкой — православной— разрешения сверху нужны (а при министре Фурсенко для нее и вообще находятсялишь запреты и окрики).
 Неужели и на Горфункеля и ренессансную культуру академики будут жаловаться президенту?
 И не надоспешить заранее обижаться на еще ненаписанный учебник от имени «многонациональноймногоконфессиональной страны». Православие — религия не только славян, но и якутов, вепсов, карелов, коми, чувашей, осетин, части татар и даже трети российскихевреев. Но главное не в этом, а в том, что именно русский народ — это народдержавообразующий для севера Евразии. Национальные мечты иных народов болеелокальны: собственное обустройство. Это не грех. Но сохранить огромную Федерациюс таким кругозором нельзя. Отсюда — неизбежность особого статуса русского народав России. У нас нет равенства в языковой политике (федеральные чиновники должнызнать русский, но не обязаны знать сто других языков). У нас нет равенства в информационной политике (национальные республики имеют право вести вещание на национальных языках, но федеральные каналы знают лишь одно наречие). У нас нетравенства в школе (Пушкин преподается всем, я классики якутской поэзии неизвестныв школах за пределами Якутии).
 И что — и в этом увидим «презрительное отношение к другим конфессиям,… православный шовинизм,…политику, ведущую к развалу страны»?
 Вот и экскурсияв мир православной русской культуры, ведущаяся без критики других религиозныхмиров, без зазывания и рекламы, без требования согласия с предметом разговора,будет полезна для детей всех народов.
 Если учебникОПК будет действительно культурологическим, то он не станет травмирующим ни для каких детей. Напротив, качественный культурологический учебник станет весьмаполезным «прибором», своего рода «маячком», указующим на разрастание трещинв российском обществе: по реакции на него можно будет судить о мере здравостинекоторых неправославных общин России (в том числе и некоторых мусульманских).Если не проповедь, не молитва, а просто рассказ о сюжете рублевской «Троицы»будет вызывать протесты их лидеров и адептов — значит, вирусы завелись в организмеРоссии; вирусы, способные лишь отрицать и разрушать, но не склонные ни к пониманию,ни к диалогу, ни к инкультурации.
 Но сначалаучебник должен быть написан на должном уровне. Без участия научного сообществаэто немыслимо. И потому столь для меня досадна попытка части научного сообществаидти из-за этого проекта на конфликт с Церковью вместо того, чтобы вместе взятьсяза эту работу.
 Академикиправы — существующие учебники по ОПК ближе к «Закону Божию», чем к культурологии.Уроки, как они ведутся приходскими энтузиастами сейчас, способны порождать вполнесправедливые протесты. Но разве это повод для закрытия всего проекта? Если автомобиль— это средство повышенной опасности, то из этого не следует, что автовождениеследует запретить. Просто надо строить хорошие дороги и не допускать дураковк вождению.

30 июля 2007 г.

© При использовании информации ссылка на СМИ
«Информационное агентство Екатеринбургской Епархии»
(свидетельство о регистрации ИА №11–1492 от 29.05.2003) ОБЯЗАТЕЛЬНА.

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475