Тихая проповедь

Перед самыми Царскими днями, которые в нашей епархии стали «Второй Пасхой», к нам, в Миссионерский отдел, зашла девушка, предложившая почитать стихи. Просьба сама по себе неожиданная, к тому же, ее человеческое обаяние было таково, что никто не стал возражать, и она негромко, уверенно прочитала вот эти строчки.

Я.М. Юровскому

К чему теперь победой похваляться?
Я знаю цену на Земле всему.
Чужая кровь останется на пальцах,
Тебе уже не смыть свою вину.
Чужая кровь не жжётся и не ранит,
Чужая кровь, конечно, не своя.
Но всё пройдёт. Останется лишь память,
Последняя надежда не стрелять.
Всё решено, и приговор зачитан,
История полна кровавых дат.
Рука не дрогнет… Вот и всё, убиты.
Вы снова победили, комендант!
Чужая боль не режет и не плачет,
Чужую боль так просто позабыть.
Стрелять в святых – несложная задача,
Гораздо проще, чем святыми быть.
Но жажда жить – сильней всего на свете.
Судьба вмешалась в роковой расстрел:
Ты жмёшь курок, а пули рикошетят,
И крики жизни слышатся средь тел.
Вы живы? Виноваты в этом сами!
Врагов, ты знаешь, нужно добивать.
Холодный штык ударится о камень.
Ну почему она ещё жива?!
Последний крик, и лязганье оружья –
Чужая смерть привычна и проста.
И брызнет на пол россыпью жемчужной
Ненужных драгоценностей фонтан…
Пустой подвал, израненные стены,
Чужая кровь на каменном полу,
И только мысль: «Везёт тебе, царевна,
Ты умерла, а я ещё живу.
Герой для всех, не трус и не предатель,
К чему бессмертье, ведь не в этом суть.
Я буду жить в одной застывшей дате,
Которую мне больше не вернуть.
Мой приговор – всё время помнить это,
И больше никогда не забывать
Твой первый крик, и кровь, и треск корсета,
Последний взгляд, последние слова.
Пусть впереди немалая дорога,
Всю жизнь я этой памятью плачу
За те глаза без скорби и упрёка –
В них только жалость, жалость к палачу.
К чему решать, кто правы, кто неправы –
России наша совесть не важна.
Я не желал мучительной расправы,
Я не хотел… Прости меня, княжна».
Всё кончено, и слов уже не нужно,
Но я храню священную мечту –
Что палачей истерзанные души
Когда-нибудь прощенье обретут,
Что это зло, добравшись до предела,
Рассыплется, как серая зола.
Княжна, ведь ты же этого хотела,
Ты так наивно этого ждала!

Мы разговорились, и оказалось, что у нас много общих замечательных знакомых. Профессор Юридической академии В.В. Круглов является председателем Общества православных ученых, а А.Л. Мышинский, в свое время, в университете нам преподавал философию. Сама же Ксения Кириллова, кроме того, что студентка 4 курса юридического факультета Гуманитарного университета, круглая отличница и дважды губернаторский стипендиат, еще и автор стихов, со своей страничкой на Русском национальном сервере молодых поэтов. И вот какой разговор у нас получился.

Отец Владимир Зайцев: Почему же всё-таки стихотворение посвящено именно Юровскому?
Ксения: Этому предшествовала отдельная история. Был в моей жизни человек, который приехал с Украины. Как позже выяснилось, он оказался эмоциональным маньяком, своего рода, психологическим Чикатило. В результате негативного жизненного опыта, а точнее, чрезмерного самомнения и эгоизма, мнительности у него сложились какие-то страшные комплексы: он никому не верил, всех подозревал в предательстве, – в результате просто третировал людей за естественные бытовые мелочи, ища в них какие-то низменные цели и скрытый смысл. И близких людей просто доводил до суицида многомесячным террором и внушениями. Его жертвами были 19-летние девочки, притом, как правило, самые невинные, душевно чистые, в принципе ещё не способные совершить зло. К примеру, если у человека есть в жизни какие-то тяжёлые воспоминания и ему трудно рассказать о них сразу, он начинал это трактовать как ложь, предательство, делал заявления типа: «У тебя какая-то цель в отношении меня, если я тебе поверю, ты меня предашь, в тебе есть зло», и т.д. Его поведение было очень похоже на то, как ставят в зависимость секты. По сути, здесь применяются те же методы: эксплуатация чувства вины, создание культа своей личности (при этом берёт на жалость, описывая свою тяжёлую судьбу). В результате выяснилось, что предыдущая его жертва просто защищалась от него ножом. Если же жертва вовремя не почувствовала, что её сознанием манипулируют, последствия могут быть ещё более страшными (вплоть до самоубийства), потому что порядочные люди, как правило, не могут жить с той виной, которую он им внушает. Возникает своего рода зависимость жертвы от мнения палача. Маньяк обеспечивает полный контроль над сознанием, отрезая все контакты. Он уничтожает в глазах жертвы всё, что ей дорого: друзей, университет, тот мирок, которым она живёт и в который верит. Естественно, всё делается постепенно, и жертва в силу неопытности и желания жить для других не может это отследить сразу. Порядочным людям вообще свойственно искать вину в себе, а не в других. Он действует только на словах, и мне всё же казалось, что действует бессознательно, то есть у него нет цели уничтожить другого человека. В конце концов, зачем ему это? Здесь налицо именно отклонения в мышлении, искренняя боязнь предательства, из-за чего появляется своего рода абсолютно неадекватная защитная реакция.
Не стоит рассказывать подробности, но переживать это было тяжело. Слава Богу, рядом оказался удивительный человек, наш преподаватель философии, Мышинский Алексей Леонидович, потрясающий психолог, который вовремя сумел всё это увидеть и объяснить, а дальше… Дальше было то, что, возможно, современным людям трудно будет понять. Первой мыслью было даже не то, что я вовремя разглядела подонка, не успев стать его очередной жертвой, и всё это меня почти не коснулось, а то, что нужно спасти его, что он сам не понимает, что делает, как в Библии – «не ведает, что творит». Он тоже страдает, у него не складывается жизнь, у него постоянные проблемы из-за этого, он никому не верит. Он разрушает других и мучается сам. Мы с Мышинским насчитали у него десять направлений психотирании. Алексей Леонидович удивительный человек, альтруист. Он посвятил себя другим. Я считаю его не только преподавателем, но и своим учителем. Другой не менее замечательный преподаватель – Виктор Викторович Круглов. В тот период он был председателем Иннокентиевских чтений в Храме-на-Крови. Я ходила к нему на кружок, где делала доклад, притом не на религиозную тему, а самую что ни на есть светскую, юридическую, про недропользование (это экологическое право). Получилось, что первая конференция в моей жизни проходит в Храме-на-Крови, то есть первое знакомство с храмами произошло только благодаря Виктору Викторовичу. Круглов вообще особенный человек. Сначала мы боялись его. Он сразу ставит очень высокую планку, и кажется, что не дотянешь до неё. Потом понимаешь, что он абсолютно бескорыстно любит студентов, которые действительно достойны, и действительно вкладывает душу в то, что делает.
И в Храме-на-Крови, даже не зная историю Царской Семьи (кроме самого факта расстрела в подвале), я поставила свечку за того человека, по сути, за палача. Действительно, странный поступок – пытаться спасти человека, который тебя методично разрушал. У меня получилось. Он сказал, что меняется и будет меняться, что убрал эти комплексы и т.д., благодарил за помощь. Я уже знала тогда, что делаю это не для себя. Мне было важно, чтобы у него не было новых жертв. Как сказал Алексей Леонидович, его надо остановить любой ценой. И потом вдруг в Храме-на-Крови я обнаруживаю стихотворение Бехтеева «Молитва», переписанное Княжной Ольгой:
… И у преддверия могилы
Вложи в уста своих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.
Это был просто шок. По сути, то, что прошла я, один в один совпадает с судьбой Царских дочерей. Не по внешнему сходству, конечно нет, по внутренним страданиям. Вот откуда берётся линия Марии и Юровского, вот почему судьба Романовых так заинтересовала. У меня с ними получилось какое-то духовное родство.
Затем Виктор Викторович организует экскурсию на Ганину яму. Стихотворение «Миссия» появляется за три дня до этой поездки. Мы случайно фотографируем Распятие (Иисус, Мария, Иоанн Богослов). На фото у Иоанна Богослова прямо с груди идёт поток дневного (ярко белого) света, и светится нимб, хотя само лицо абсолютно не засвечено. Светоотражающая поверхность лица даже ярче, чем нимба, а буквы на нимбе, трудночитаемые на подлиннике, на фотографии можно читать невооружённым глазом. Распятие абсолютно плоское. На самом Распятии не было никаких источников света и бликов. Специалисты из прокуратуры отрицают возможность вспышки, установив, что угол падения и отражения света не совпадают. Научного объяснения не найдено. Люди, которым я дарила дубликаты фотографий, говорили, что она обладает чудесной силой, защищает их и даже лечит. Но об этом, я думаю, лучше говорить с ними самими. За ней многие охотятся, и продавать хотели, и сектанты ей интересовались.
Вот тогда и началось влечение к церковной жизни, сначала с целью просто спросить, что может значить эта фотография. Так и произошло знакомство с будущим крёстным, отцом Мирославом. Я всегда думала о крещении, но не делала этого по глупости: мешали эти вот моральные критерии – хотелось быть достойной, совершить что-то действительно грандиозное, а иначе, казалось, просто не заслуживаю этого, ещё не готова, – что-то в этом роде. И в тот момент почувствовала, что пришло время, и отец Мирослав вдруг вне очереди предлагает: «Давайте, я вас покрещу». Я не думала креститься в этот день, не было ни крестика, ни договоренности с возможными крёстными. Тогда он сказал: «Я буду вашим крёстным, больше некому». Я его почти не видела с тех пор, только его крестик сохранился – своего рода молитвенная память. Так что линия Мария-Юровский берётся больше из личного опыта.

Отец Владимир: Да, но само стихотворение посвящено собственно Юровскому.
Ксения: Писать о себе – признак эгоизма. Какой смысл посвящать стих человеку, похожему на себя, когда в Царевне я так или иначе вижу своё продолжение. Дело в том, что мне кажется, что зло – это саморазрушение человека, ограничение его внутренней свободы. Об этом писал ещё Лев Коган. Палачи, выбирая зло, подписывают в первую очередь приговор себе самим. Это касается не только какой-то загробной жизни, но и в нашей жизни зло убивает в самом человеке какую-то первозданную чистоту, которую человеку никогда уже не вернуть. Это его самоуничтожение. Разрушителен сам путь, на который он встаёт. Конечно, если бы я этого не пережила, я бы, наверное, не имела права прощать. Прощать имеет право либо Бог, либо сами жертвы – за зло, которое причинено лично им. Стихотворение «Юровскому» — это и есть «молиться кротко за врагов». Я жалею злодеев.

Отец Владимир: Может быть, Вы расскажете, как Вы пришли к вере?
Ксения: Вообще этому предшествовал ряд причин. С детства я была некрещеная, и семья никогда не была религиозной, поэтому к вере я пришла не посредством каких-то догматов или семейных обычаев, а, можно сказать, «от сердца». Как-то сложилось, что было проще и легче в глубине души всё же верить в Бога. Наверное, это во многом шло от моральных норм, например, кантианский императив относиться к человеку как к цели и никогда не относиться к нему как к средству очень согласуется с библейскими законами. Также способствовали этому события из жизни. У одного мальчика-однокурсника год назад была лейкемия (рак крови), он полностью выздоровел. Это само по себе уже было чудом, но мне почему-то кажется, что спасти его удалось только благодаря вере. Я помню, что мы как-то необычно молились за его выздоровление: не просили у Бога, чтобы Он его спас, а просили, чтобы Он дал нам сил ему помочь. И вот когда все свои силы вкладываешь в другого, когда действительно можешь просто отдать жизнь за любого другого человека, чувствуешь сердцем, что Бог рядом. По-другому это не объяснить.

Отец Владимир: Фактически, прошёл год, как Вы крестились. Это ещё весна религиозной жизни, постольку, поскольку каждый из нас крестился уже давно и как самое счастливое время переживал именно первый период вхождения в Церковь, прикосновение к Таинствам. А Вы видите какую-то новизну в своей жизни после Крещения? Есть какой-то водораздел – до и после?
Ксения: По стилю жизни, по поступкам, если честно, наверное, нет. Наоборот, даже больше хорошего хотелось сделать до того, чтобы быть достойной. Но стало легче, это да. Пропало чувство одиночества в том смысле, что на этом пути ты один. Я работала в прокуратуре в 18 лет по собственной инициативе – просто хотелось посмотреть, как всё это на практике. Это бесконечные тома уголовных дел, подонки, которым не видно ни конца, ни края, вся изнанка жизни. Возникает чувство безысходности, зло – оно неистребимо, оно бесконечно. Сейчас нет этого чувства воина-одиночки. Когда видишь столько потрясающих людей сразу, это удивительно. В Церкви действительно особая атмосфера. Когда я приехала на Ганину яму, я была в таком состоянии усталости и опустошённости, а там почему-то чувствуешь себя как дома. Это действительно место, где можно просто черпать силы. В этом плане – да, изменилось.
Отец Владимир: Вы кому-нибудь рассказали о крещении?
Ксения: Да, друзьям, и дома знают.
Отец Владимир: И какова была их оценка?
Ксения: Ну, в основном это люди, крещённые с детства. Для них крещение является просто фактом, они не придают ему значения. По-моему, детей нельзя крестить во младенчестве, потому что они не понимают значения Крещения. Они рождаются с этим, а дальше делают, что хотят. Они не сами к этому пришли.
Отец Владимир: Но, может быть, весь вопрос в воспитании? Если бы их воспитывали в православных традициях, а то их крестили и бросили.
Ксения: Да, в воспитании. Но друзья были абсолютно не против, только не до конца поняли, зачем это нужно. А лучшая подруга, Анюта, она была в восторге. Она девочка очень верующая, она мне по сути как сестра. Мама боится немножко, замечает, что происходят немного «паранормальные» вещи: фотография, эта сила. Шла действительно какая-то нечеловеческая сила, сила миссии. Возникло желание всем помогать. Приходилось вытаскивать и раковых больных, и людей, мечтающих о суициде. Она против этого не идёт, она чувствует, что это что-то свыше. Она вообще очень либеральна, и поэтому у нас замечательные отношения.
Отец Владимир: Вы всё время писали стихи?
Ксения: Лет с 14-ти, и редко. Бывало, что одно-два в год. Какого-то постоянного занятия этим нет.
Отец Владимир: Чем отличаются стихотворения лирические (о природе, о погоде) от тех двух текстов, которые Вы принесли?
Ксения: Я о природе, о погоде, по сути, не пишу. Мне кажется, что стихотворение должно быть смысловое, то есть своего рода маленькая проповедь. Оно нацелено на людей и должно нести для них какой-то смысл.
Отец Владимир: Ваше стихотворение «Юровскому» было опубликовано в газете «Факультет». (Газета Юридического факультета Гуманитарного университета). Не было вопросов среди редакции: помещать – не помещать? Или его поместили просто в рамках творчества студентов?
Ксения: Никаких вопросов в редакции «Факультета» вообще не было, учитывая, что они у меня учились. Дело в том, что зимнюю сессию год назад я объясняла первокурсникам логику – там есть очень сложные вещи. Просто решила помочь ребятам. Это нынешний второй курс. Им не так давно старый состав редакции передал газету. Я была ещё в старом составе. Так что по сути я неофициально курирую газету.
Отец Владимир: А отзывы какие-то были?
Ксения: Всем понравилось. У нас действительно очень хорошие ребята в ГУ, понимающие. На самом деле они всё оценили, никаких недоразумений не было. Я бы, наверное, не стала публиковать, если бы был не тот контингент. А в наших ребятах я всегда была уверена.
Отец Владимир: А когда Вы узнали, что Виктор Викторович Круглов христианин, и не просто устраивает в храме какие-то Иннокентиевские чтения, а действительно ходит и молится, у Вас, как у студентки, какие были ощущения? Именно с учётом Ваших особенностей, расположения к религии?
Ксения: Знаете, какие бы ни были у нас замечательные преподаватели, не в обиду будь им сказано, но бывают преподаватели, а бывают Учителя. И из всех преподавателей я назову три фамилии тех, кто для меня до конца жизни останется Учителем, а не просто преподавателем: Мышинский Алексей Леонидович, Соловьёва Татьяна Александровна, руководитель нашего кружка по уголовному процессу, и Виктор Викторович Круглов. И в тот момент, когда я его узнала с этой стороны, я окончательно поняла, что Круглов станет Учителем.
Отец Владимир: Как Вам кажется, в первую очередь исходя из знаний Ваших друзей и Вашего окружения, что в Церкви стопроцентно отторгает от неё современную студенческую среду?
Ксения: В первую очередь, условность, обрядовость.
Отец Владимир: А именно?
Ксения: Институт Исповеди многие не приемлют. Считается, что грехи отпускаются не так, что нужно подлинное раскаянье, подлинное искупление своей вины. Мне кажется, что здесь идёт подмена понятий: Исповедь действительно ничего не даёт, если человек не раскаялся на самом деле. Раскаянье же включает в себя именно заглаживание вины перед жертвой, искупление своей вины. Когда человек это сделал, когда он действительно мучается от сознания своей вины, он уже идёт на Исповедь. Поэтому раскаянье и Исповедь, в общем-то, друг друга не исключают, но друг без друга невозможны, а со стороны кажется, так не всегда происходит, особенно, когда видишь постоянно исповедующихся людей, которые жизни не меняют.
Не нравится выражение: «Кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец», потому что всё-таки важно, какое у человека сердце, и человек судится по поступкам, а не по соблюдению обрядов Исповеди, Причастия и так далее. Нельзя из-за формальной стороны ставить под сомнение веру человека, вера определяется поступками и отношением к другим людям. Это главное. Вот поэтому сейчас настолько сильно влияние сект. Они предлагают именно это. Однако в этом и заключается внутреннее противоречие сектантских лозунгов. Провозглашая, что для общения человека с Богом не нужна никакая организация, они создают гораздо более сильную и всеобъемлющую организацию, чем официальная церковная. А мне бы хотелось, чтобы действительно роль организации была меньше. Естественно, чем тоталитарнее организация, тем страшнее, и тем меньше в этом истинной веры. Церковь, мне кажется, да и не только мне, должна не столько руководить, сколько подсказывать, предлагать, а человек уже выбирает сам. Короче, излишняя императивность очень вредит Православной проповеди, именно проповеди, а не суждениям по тем или иным проблемам. Суждения могут быть жесткие, хлесткие, а проповедь должна быть тихой, мирной.
Или ещё пример. Прихожу прошлым летом с предложением проведения экскурсий на Ганину яму в один храм. Там сидит женщина в платочке и спрашивает, учусь ли я на теологическом, соблюдаю ли посты, регулярно ли причащаюсь и т.д. Ей важно только это. Можно было сделать профессиональный текст, сочетающий в себе историческую и религиозную значимость этого места, завлечь людей (юристы – прирождённые ораторы), но там требовались исключительно воцерковлённые люди. То есть формальные признаки затмевают личные качества. По сути, это бюрократия. Это недопустимо. А что не нравится молодёжи вообще? Людей просто к этому не тянет. Трудно сказать, почему. Или это всё слишком скучно, или нет доверия к Церкви, нет времени, другие приоритеты в жизни.
Отец Владимир: Вы внутри себя чувствуете желание к проповедничеству, к церковному ораторству?
Ксения: Оно было год назад, но сейчас опять появляются те же сомнения, что, похоже, всё это бесполезно. Люди очень часто не слышат проповедников. Вот, возвращаясь к этому маньяку. Узнаю недавно, что сейчас он работает в каких-то околокриминальных госструктурах, которые связаны с мафией. Опять отрицает свою вину, более того, выбивает с людей деньги в долг посредством своей тирании и потом делает заявления типа: «Ты не докажешь, что я их брал, и я не собираюсь возвращать». Возникает ощущение, что миссия была бесполезна. Какой смысл было биться за спасение его души, когда проще и эффективнее было обратиться в суд? Стоило ли молиться, вкладывать душу в его спасение, когда проходит пара месяцев без моего влияния, и всё становится на круги своя. С учениками (это настоящая шпана в хорошем смысле слова, своего рода Республика Шкид, я их называю просто шкидовцами) разговаривали о жизни. Они пока маленькие, им по 17–18 лет. Ночью в походе посидели у костра, просто разговорились о смысле жизни, об умении ценить в ней всё самое значимое. Я видела, что это действует, это действительно оградило их от многих глупостей, они сами мне так говорили. Но это крупицы в том море зла, которое существует. В жизни слишком много зла.
Отец Владимир: Но тем не менее те островки добра в этом море зла так и не топятся. Это тоже чудо, прежде всего, в нас самих, в каждом в отдельности… А что вы читаете?
Ксения: Законы.
Отец Владимир: Я понимаю. А кроме специальной литературы?
Ксения: Если честно, практически нет времени. Огромные нагрузки, учёба совмещается с практикой. Раньше читала гораздо больше. Буквально в 13 лет прочитала «Мастера и Маргариту», «Фауста» Гёте, Драйзера, вообще почти всю классику. А сейчас… Очень много про Царскую Семью, когда занялась этим вопросом, книг 5–6 различных источников. Коган Лев Наумович – но это не художественные книги, это в основном их анализ. Обожаю Булата Окуджаву: и прозу, и стихи. Это действительно талант – писать так по-детски просто, без пафоса, и в то же время глубоко, с особой мудростью.
Отец Владимир: Как Вы думаете, насколько для студентов-юристов Вашего же Гуманитарного университета было бы интересным узнать, что самые талантливые православные проповедники, богословы, собственно, отцы нашей Церкви: Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Григорий Нисский, по образованию юристы? Дело в том, что со стороны кажется всё-таки, что Церковь – это некая средневековая структура (причём продукт русского средневековья), малообразованная, скупо интеллектуальная, тяжело отзывающаяся на некоторые позывы времени, но тем не менее факт, что прежде всего цвет светской науки всегда привлекался верующими людьми для того, чтобы нести слово Божие, слово Христово, и те люди, которые сейчас получают светское образование, вольно или невольно, когда Господь позовёт, обнаруживают, что в их жизни это тоже есть. Как Вы думаете, какое воздействие на светскую аудиторию могли бы оказать такие факты?
Ксения: Удивление у светской аудитории. На самом деле, мне кажется, удивительного в этих фактах ничего нет, потому что надо разводить ум и сердце. Если Бога чувствовать через сердце, это не зависит от уровня образования. Почему считается, что верующие люди не должны быть умными? Как правило, образованный человек – это интеллигентный человек, а интеллигентность подразумевает широту образования, в том числе морального, нравственного. Естественно, Библейские догматы фиксируют общечеловеческие ценности, это каноны нравственности. Так что это не взаимоисключающие вещи. Но расхожее мнение светской аудитории заключается в том, что к Богу люди приходят после потрясений, когда в их жизни происходит что-то страшное. У меня действительно путь через потрясения личные и спасение других. Как правило, приходят люди к вере после своих потрясений.
Отец Владимир: Тогда нынешняя ситуация самая благоприятная для развития религиозности. Потрясений в нашем Отечестве хватает.
Ксения: Да, так зачастую люди и приходят к религии.
Отец Владимир: Когда строился Храм-на-Крови, Ваши впечатления об этом? Ведь говорилось и писалось много самого разного, и не только положительного.
Ксения: Да, говорили много – что это фактически ненужная трата денег, что люди погибли при его строительстве. Вообще, если честно, «Накровишник» в сравнении с Ганиной ямой – это не то. Он выглядит слишком помпезным, слишком сделан на публику. Ганина яма проще и от этого душевнее. Там атмосфера, которая и должна быть в Церкви. Храм-на-Крови: индикаторы движения по углам, секьюрити в формах, светские мероприятия. Предельно светский храм. Для меня «Накровишник» всегда был больше музеем, чем храмом. Он действительно создан как музей, и как музей сделан потрясающе. Поэтому нужно изначально так к нему относиться. Церковь – это немного другое.
Отец Владимир: Как думаете, мог бы Храм-на-Крови стать местом, которое было бы интересно всякому студенту?
Ксения: Да. Вот именно. Мне это как раз и нравится в «Накровишнике» – это и есть тот самый мостик между светским и духовным. Он интересен с исторической точки зрения, и в то же время – храм. Виктор Викторович придумал потрясающую вещь: проводить заседания своей магистратуры в трапезной Храма-на-Крови. Действительно, люди приходят на юридическое мероприятие и невольно окунаются в эту атмосферу. И в этом плане «Накровишник» свою функцию выполняет.
Отец Владимир: Какое лично у Вас впечатление от знакомства с материалами о Царственных Страстотерпцах? Сам Государь – фигура чрезвычайно противоречивая. Церковь прославила его в лике святых не за образ правления, не за какие-то личные, даже семейные замечательные качества, а за то, как этот человек отнёсся к самому важному событию в его жизни – к смерти и всем страданиям. Александра Феодоровна – совсем другой пример, пример идеальной матери и супруги. И тем не менее тоже есть масса противоречий…
Ксения: Сначала было отрицательное – действительно по поводу правления: Ходынка, Первая мировая война, неспособность предотвратить революцию и отозваться на призывы времени. Хотелось объяснить для себя, в чём тогда смысл канонизации. Получается, что только в отношении к Юровскому и ему подобным, в отношении к смерти. На самом деле, когда уничтожают безоружных людей, когда человек молится за спасение души своего палача, а палач его уничтожает, уничтожает того, кто не способен и не хочет защищаться, не хочет с ним воевать, – это не война, это бойня. Это своеобразный предел зла. Великая Княжна Ольга в своё время писала: «Отец просит передать всем тем, кто ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за него, — он всех простил и за всех молится, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь». Она прекрасно понимала одну самую верную истину: на чужой крови, на почве боли и разрушения, никогда не создать счастья. Когда большевики расстреляли тех, кто молился за спасение их душ, они вынесли приговор себе, всему времени своего правления. Поэтому расстрел так символичен. Он словно положил начало этой бесконечной цепочке зла и страдания. Слова Княжны Ольги сбылись. Эта смерть повлекла за собой миллионы ей подобных. Это был словно последний рубеж, последний момент, когда ещё можно было остановить зло. Романовы силой своего всепрощения действительно в чём-то повторили путь Иисуса, то есть готовы были вобрать в себя грехи своих убийц, всё простить и всё принять, впитать в себя всё их зло, лишь бы только оно на них остановилось и не пошло дальше. Но оно идёт дальше.
А что касается их святости… Что значит святые? Человек не может быть святым. Знаю по себе – мне тоже говорили, что я святая, но я прекрасно знаю, что я просто человек и грешу ничуть не меньше, чем другие, если не больше. Человек может дойти до пика святости – это да. Дойти до какого-то внутреннего предела самоотречения, уподобиться Богу в какой-то момент. Но человек – существо несовершенное, жить в таком состоянии постоянно невозможно. Тогда эти люди были святыми. В тот момент они достигли пика святости, пика душевной чистоты. Если этого достаточно для канонизации, то да. Я же не знаю, по каким критериям проходит канонизация. Но всё же их поступок – это святость. Это под силу не каждому.
Отец Владимир: Вы им молитесь?
Ксения: Мне всё же проще молиться Богу, чем им. Но это скорее остатки материалистического взгляда: они люди, – им трудно. Если ещё все их будут просить, как они справятся с таким количеством просьб? Им же отдыхать надо. А Бог как бы посильнее.
Отец Владимир: Вы ещё будете писать стихи?
Ксения: Да, надеюсь.

Миссия

Не бойся зла далёкого пути,
Не бойся, что задача не проста,
Не бойся силу истины нести,
А бойся дня, когда сойдёшь с креста;
Когда оставят силы наконец,
Когда над миром засияет свет,
И на чужой растоптанной вине
Воздвигнешь храм, тебя в котором нет.
И обессилев, стоя под крестом,
К сырой от крови балке прислонясь,
Ты тихо шепчешь: «Господи, за что?
Всевышний, подожди, а как же я?
Немилосердно сердце растравив,
Теперь победу праздновать к чему?
Чужое счастье – на моей крови,
Но эта кровь нужна мне самому!
Страданьям нет числа, а счастья нет.
За что мне испытания, скажи?
Пойми, ведь я же тоже человек,
Пойми, мне тоже нужно как-то жить!»
— «Забудь о крови, счастье и мечтах,
Не важно, что случится впереди,
Но если уж вступил на путь Христа,
Умри, но до конца его пройди!»
— «Но, Господи, я больше не могу!
Распятия, Голгофы – где конец?
И пусть я вновь кому-то помогу, –
Скажи, а кто потом поможет мне?
Мелькнуло счастье, сердце раздразня,
Но голос свыше требует – спасать.
Ответь, а кто потом спасёт меня,
За что же так жестоки небеса?»
— «Молись, гордись, что можешь помогать,
Чужое счастье ты благослови.
Ты хочешь жить, но миссия строга –
Ты снова строишь храмы на крови.
Тебе даны прекрасные мечты
И сердце, что прозрачней, чем кристалл.
Не бойся силу истины нести,
А бойся дня, когда сойдёшь с креста»

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475