Последние дни Царской семьи

17 июля – память Святых Царственных Страстотерпцев.

Ныне, отрекаясь от грехов прошлого, мы должны понять: благие цели должны достигаться достойными средствами. Созидая и обновляя жизнь народа, нельзя идти по пути беззакония и безнравственности. Совершая любое дело, даже самое доброе и полезное, нельзя приносить в жертву человеческую жизнь и свободу, чье-либо доброе имя, нравственные нормы и нормы закона.

Святейший Патриарх
Московский и всея Руси Алексий II

Почитание Царской Семьи, начатое уже Святейшим Патриархом Тихоном в заупокойной молитве и слове на панихиде о убиенном Императоре через три дня после Екатеринбургского убийства, продолжалось – несмотря на господствующую идеологию – на протяжении нескольких десятилетий советского периода нашей истории. Священнослужители и миряне возносили к Богу молитвы о упокоении невинно убиенных страдальцах, членах Царской Семьи. В домах в красном углу можно было увидеть фотограии Царской Семьи, а в последнее время стали появляться и иконы с изображением Царственных Мучеников.

Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий

Трагедия Царской Семьи знакома всему миру. Нам она известна в первую очередь, наверное, благодаря большому количеству русских в Сербии и, с другой стороны, благодаря нашим богословам. Таким был Владыка Николай Велимирович, который в прошлом году был причислен к лику святых. Он в 1934 году построил колокольню в монастыре святого Наума, а на этой колокольне – часовню в честь Страстотерпца Николая II. К сожалению, после войны коммунисты всё это уничтожили. Когда я был в России первый раз – это было опасно, – но я привез с собой 20 иконок Царственных Страстотерпцев. А потом, когда я был в Сергиевом Посаде, со мной ехал один иеромонах, и я тайно передал ему эти иконки. Такие времена были страшные! Кто бы мог подумать, что наступит новое время, и на этом месте унижения, скорби не только Царской Семьи, но и всего русского народа и Православия, вырастет красивый храм. После этого, я думаю, каждый ощущает, что жив Господь Бог!

Митрополит
Черногорско-Приморский Амфилохий

На всех бескрайних просторах России за вечерним Богослужением 16 июля и затем 17 июля православный народ вознесет теплую молитву святым Царственным Страстотерпцам — царю Николаю, царице Александре, царевичу Алексию, царевнам Ольге, Татьяне, Марии и Анастасии. Ныне день скорби и горечи постепенно становится для нас днем радостного упования, что славные угодники Божии, память которых мы будем впервые соборно совершать, горячим предстательством своим перед Престолом Господним умолят Творца Всяческих помиловать Землю Русскую и направить стопы наши к мирному житию по заповедям Его.

Архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский Викентий

В изучении вопроса о канонизации Царской Семьи особое значение имеет тема о последних днях жизни Николая II и членов Императорской фамилии. В первой редакции доклада на эту тему, уже однажды представленной на рассмотрение Комиссии по канонизации, основное внимание было уделено внешней стороне жизни в заточении последних Романовых. Однако изучение одного только исторического аспекта личной жизни Императора и его Семьи, хотя и представляет несомненный интерес, все же едва ли может прояснить вопрос о характере внутренней эволюции нравственной и духовной жизни царственных узников. А он является основным – ведь к пониманию святости того или иного подвижника веры способно подвести нас именно познание его сокровенного пути.

Поэтому в составлении настоящей редакции доклада использовано все то, что могло пролить свет на духовный облик царственных узников. Во избежание исторических и иных неточностей, составитель сознательно отказался от привлечения материалов, содержащих очевидно субъективные, а порой и предвзятые оценки и характеристики. Решающими признаны подлинные свидетельства последнего периода жизни Императорской фамилии — прежде всего исторические и архивные документы: дневники Императора Николая II, письма Царской Семьи из заточения, воспоминания современников, непосредственно причастных к описываемым событиям. Одним их таких ценнейших источников данной работы явился недавно опубликованный дневник протоиерея Афанасия Беляева, приоткрывшего много сокровенного в последнем периоде жизни Романовых и уделившего особое внимание духовной жизни Царской Семьи.

В целом настоящее исследование является попыткой построения хроники последних дней жизни Царской Семьи, с сохранением исторических материалов с параллельными — в случае необходимости — комментариями. Задачей составителя было предоставить на суждение Комиссии максимально объективную картину на строго документированной основе, без личных оценок. Только такой «отстраненный» метод представляется наиболее правильным.

2(15) марта 1917 года Император Николай, плохо информированный генералом М.В. Алексеевым, который имел совершенно ложное представление о происходящем в Петрограде и на фронтах, принял решение отречься от Престола. В этот трагический для России день генерал Алексеев не смог использовать своего авторитета начальника штаба, чтобы поддержать своего Царя и Верховного Главнокомандующего.

В телеграмме генерала Алексеева от 2 марта, отправленной всем командующим фронтами, ставился вопрос об отречении. Тогда многим казалось, что политическая обстановка в стране безвыходна, и единственно возможный на нее ответ – убеждать Николая II отречься.

В Манифесте об отречении, написанном самим Государем, среди прочего говорилось: «в эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы…».

Удивительно проникновенно звучат сейчас слова Манифеста о «долге совести». Государь покидал верховную власть и главнокомандование как Царь, как воин, как солдат, до последней минуты не забывая о своем высоком долге. Его манифест — это акт высочайшего благородства и достоинства: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и спасения родимой матушки-России». Прежде чем отречься в пользу своего брата, Великого Князя Михаила Александровича, Император назначил Великого Князя Николая Николаевича на пост Верховного Главнокомандующего. Он подписал назначение князя Г. Е. Львова на пост председателя Совета министров. Затем он отдал прощальный приказ войскам, в котором выразил благородство своей души, любовь к армии и веру в нее. Этот приказ был скрыт от народа Временным Правительством, запретившим его публикацию. Со стороны новой власти – а, точнее, безвластия – это было свидетельством крайней нечистоплотности и доказательством малодушия: новые правители боялись, что армия услышит благородную речь своего Императора и Верховного Главнокомандующего.

7(20) марта Временное Правительство объявило об аресте Императора Николая II и Его Августейшей супруги и содержании их в Царском Селе. Это действие Временного Правительства невозможно ничем оправдать; арест Императора и Императрицы не имел никакого законного основания или повода. Временное Правительство назначило комиссию по расследованию деятельности Императора, но несмотря на все старания обнаружить что-нибудь такое, что могло бы опорочить Царя – ничего не нашли: Царь был невиновен.

Когда невиновность Царя была доказана и стало очевидно, что за ним нет никакого преступления, А.Ф. Керенский, занимавший пост председателя Совета министров, и Зарудный, министр юстиции, вместо того чтобы освободить Государя и Его Августейшую супругу, 13(26) августа отправили всю Царскую Семью в Тобольск, обрекая ее тем самым на крест, ибо в это время дни самого Временного Правительства были уже сочтены, и его поджидало позорное октябрьское низложение.

12(25) апреля 1918 года большевики предполагали вернуть Императора в срочном порядке в Москву под предлогом суда. Зная или предчувствуя, что его хотят отправить в Москву для подписания сепаратного мирного договора с Германией, Николай II, которого ни при каких обстоятельствах не покидало высокое душевное благородство, твердо сказал: «Я лучше дам отрезать себе руку, чем подпишу этот позорный договор». Тем не менее Императора, Императрицу и Великую Княжну Марию повезли все же в Москву, все остальные продолжали находиться в Тобольске из-за болезни Цесаревича. Но по дороге большевистский Екатеринбургский совет, «не согласный» с Москвой, решил задержать Царскую Семью и заключить ее в Ипатьевском доме.

Когда здоровье Наследника поправилось, члены Царской Семьи, находившиеся в Тобольске, были также отправлены в Екатеринбург и заточены в том же доме. В действительности, задержание Царской Семьи в Екатеринбурге и ее заточение были произведены по секретному распоряжению Москвы, подписанному Я. Свердловым, в котором приказывалось покончить с этим «делом» возможно скорее, то есть казнить всех членов семьи.

В соответствии с секретным приказом Москвы, после целого ряда надругательств, в подвале дома Ипатьева, в ночь с 3(16) на 4(17) июня 1918 года были расстреляны Николай II и все члены его Семьи, а также преданный им доктор Е.С. Боткин и верные слуги – А. Трупп, И. Харитонов и камеристка А. Демидова.

Чудовищное екатеринбургское преступление является поворотным пунктом русской истории XX века, пошедшей по пути социальных катастроф и гибели культуры, беспрецедентных гонений на Церковь и страшных человеческих падений. Ответом русского общества на тяжелейшие испытания, принять которые пришлось ему в 20-е годы, был удивительный по силе и напряженности исповеднический порыв ко Христу. Переживание ужаса всенародной трагедии оказалось не в силах победить надежды на прорыв к свету, вдохновенной уверенности в том, что торжествующее зло преходяще, что за всем этим — светлое будущее, духовное очищение, обновление и возрождение.

В подвиге мучеников XX столетия мы видим отблеск сияния будущего Царства, преображающего всех и вся в мире со Христом.

Что же открывает нам страшный опыт екатеринбургского убийства? Что увидим за сухим перечнем исторических событий, ему предшествовавших? Чем жили, что переживали последний российский Император и Его Семья?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к историческим свидетельствам, запечатлевшим самое сокровенное в последних днях жизни Царской Семьи.

Накануне отречения Императора от Престола в царском окружении прекрасно понимали неизбежность этого акта. Так, генерал Д.Н. Дубенский, состоявший при Ставке в качестве придворного историографа, отмечал в своих записках: «Перед Царем встала картина полного разрушения его власти и престижа, полная его обособленность, и у него пропала всякая уверенность в поддержке со стороны армии, если главы ее в несколько дней перешли на сторону врагов Императора.

Зная Государя и все подробности его сложного характера, его искреннюю, непритворную любовь к родине и к семье своей, его полное понимание этого неблагоприятного к нему отношения, которое в данный момент охватило «прогрессивную» Россию, а, главное, боясь, что все это бедственно отразится на продолжении войны, многие из нас предполагали, что Его Величество может согласиться на требование отречения от Престола, о котором говорил Рузский. Государь не начнет борьбу, думали мы, – боясь не за себя, а за судьбу своего Отечества.

«Если я помеха счастью России и меня все стоящие ныне во главе ее общественные силы просят оставить трон и передать его сыну и брату своему, то я готов это сделать, готов даже не только царство, но и жизнь отдать за родину. Я думаю, в этом никто не сомневается из тех, кто меня знает», – говорил Государь.

В самый день отречения, 2 марта, тот же генерал Дубенский записал слова министра Императорского Двора В.Б. Фредерикса: «Государю глубоко грустно, что его считают помехой счастья России, что его нашли нужным просить оставить трон. Ведь вы знаете, как он трудился за это время войны. Вы знаете, так как по службе обязаны были ежедневно записывать труды его Величества, как плохо было на фронте осенью 1915 года и как твердо стоит наша армия сейчас, накануне весеннего наступления. Вы знаете, что Государь сказал, что «для России я не только трон, но жизнь, все готов отдать». И это он делает теперь. А его волнует мысль о семье, которая осталась в Царском Селе одна, дети больны. Мне несколько раз говорил Государь: «Я так боюсь за Семью и Императрицу, у меня надежда только на графа Бенкендорфа». Вы ведь знаете, как дружно живет наша Царская Семья. Государь беспокоится и о матери – императрице Марии Феодоровне, которая живет в Киеве». Фредерикс, зная скрытность и сдержанность Николая, отметил, что «Государь страшно страдает, но ведь это человек, который никогда не покажет на людях свое горе». И действительно, приехавших принять его отречение депутатов Государственной Думы А.И. Гучкова и В.В. Шульгина Государь принял спокойно. «Через несколько минут, — продолжает Дубенский, — появился Его Величество, поздоровался со всеми, пригласил всех сесть за стол у углового дивана. Государь спросил депутатов, как они доехали. Гучков ответил, что отбытие их из Петрограда, ввиду волнений среди рабочих, было затруднительно. Затем само заседание продолжалось недолго.

Его Величество, как было упомянуто, еще днем решил оставить Престол, и теперь Государь желал лично подтвердить акт отречения депутатам и передать им Манифест для обнародования. Никаких речей поэтому не приходилось произносить депутатам.

Его Величество спокойно и твердо сказал, что он исполнил то, что ему подсказывает совесть, и отрекается от Престола за себя и за сына, с которым ввиду болезненного состояния, расстаться не может». Сдержан Николай и в своем личном дневнике, и только в конце своей записи на этот день (2 марта) прорывается внутренняя обида и глубокое раздражение: «Нужно мое отречение… Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект Манифеста, вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подписанный и переделанный Манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!». И, как ни странно, 3 марта, да и в последующие дни дневниковые записи Царь начинает словами: «спал долго и крепко» (3 марта), «спал хорошо» (4 марта) и т.д.

А что же происходило 2 марта в Царском Селе, где находилась Семья Императора? Вот что мы читаем в дневнике протоиерея Афанасия Беляева, настоятеля Царскосельского Феодоровского собора: «…Меня пригласили явиться в Знаменскую церковь, взять чудотворную икону Царицы Небесной, с нею прийти в Александрийский дворец и отслужить молебен в детской половине дворца, где лежат больные в кори царские дети. Был подан автомобиль, который и довез меня до Знаменской церкви. Войдя в церковь и встретив там отца настоятеля, протоиерея Иоанна Ф. Сперанского, уже распорядившегося приготовить облачение, достать икону и собрать людей для несения Ея, я тотчас облачился, взял крест и с причтом Знаменской церкви, при пении тропаря «Яко необоримую стену и источник чудес стяжавше Тя рабы Твои, Богородице Пречистая», – отправились во дворец. Пропуск во дворец, хотя и охранялся часовыми Сводного Пехотного полка, был свободен. С первого подъезда мы поднялись во второй этаж на детскую половину и, пройдя ряд светлых комнат, вошли в полутемную большую комнату, где лежали на отдельных простых кроватях больные дети. Икону поставили на приготовленный стол. В комнате было так темно, что я едва мог разглядеть присутствующих в ней. Императрица, одетая сестрою милосердия, стояла подле кровати Наследника, недалеко от нее стояли другие сестры милосердия и няни. Пред иконою зажгли несколько тоненьких восковых свечей. Начался молебен…

О, какое страшное, неожиданное горе постигло Царскую Семью! Получилось известие, что Государь, вызванный Императрицей в Царское Село и уже поспешно возвращавшийся из Ставки в родную семью, задержан на дороге, арестован и даже, возможно, что отрекся от Престола… Можно себе представить, в каком положении оказалась беспомощная Царица, мать с пятью своими тяжко заболевшими детьми! Подавив в себе немощь женскую и все телесные недуги свои, геройски, самоотверженно посвятив себя уходу за больными, с полным упованием на помощь Царицы Небесной, она решила прежде всего помолиться пред чудотворною иконою Знамения Божьей Матери и сделала распоряжение о принесении иконы в покои больных детей. Горячо, на коленях, со слезами просила земная Царица помощи и заступления у Царицы Небесной. Приложившись к иконе и подойдя под нее, попросила принести икону и к кроватям больных, чтобы и все больные дети могли приложиться к Чудотворному образу. Давая целовать крест, я сказал: «Крепитесь и мужайтесь. Ваше Величество, страшен сон, да милостив Бог. Во всем положитесь на Его святую волю. Верьте, надейтесь и не переставайте молиться».

Святую икону пронесли по всем детским комнатам, спустились вниз и пришли в отдельную, изолированную комнату, где лежала больная корью, покрытая сыпью Анна А. Вырубова. Там я только прочитал молитву пред иконою Божьей Матери, во время которой больная, прильнув разгоряченной головою своею к святой иконе, долго не хотела выпустить ее из своих рук. Императрица, опустясь вниз из детских комнат по прямой внутренней лестнице, стояла у кровати больной и тоже молилась усердно. Когда мы выносили икону из дворца, дворец уже был оцеплен войсками и все находящиеся в нем оказались арестованными».

9(22) марта, уже будучи арестованным накануне (тогда же была арестована и Александра феодоровна), Император возвратился в Царское Село, где его с нетерпением ждала вся Семья. «Возвращение Императора было, — пишет воспитатель Наследника Пьер Жильяр, — несмотря на грустные события, днем большой семейной радости. Императрица, Мария Николаевна и остальные дети, узнав подробности происшедшего, были вне себя от беспокойства за его участь, и чувство страха, которое они испытывали, не прекращалось до его приезда. Поэтому они почувствовали большое облегчение, оказавшись снова вместе после столь тяжелых испытаний. Им казалось, что их бесконечная любовь друг к другу поможет им перенести все страдания.

Несмотря на редкое умение владеть собой, Государь не мог скрыть пережитого потрясения, но он быстро оправлялся среди семьи. Он отдавал ей большую часть дня, а остальное время читал или гулял с князем Долгоруковым. Ему было воспрещено заходить в парк, но оставили для прогулок небольшой сад у дворца, теперь уже окруженный цепью часовых. Император относился ко всем строгостям с полным спокойствием и покорностью. Никогда ни одно слово упрека не сошло с его уст. Одно чувство им владело, и оно было еще могущественнее, чем привязанность к семье – это любовь к своему Отечеству. Он был готов все простить тем, кто ему причинял унижения, если они сумеют спасти Россию».

В это же время Временное Правительство вело переговоры с Британским правительством о возможности выезда Императорской Семьи в Англию. Не вдаваясь в детали этих так ничем и не закончившихся переговоров — об этом достаточно написано у многих авторов, – отметим лишь желание Царской Семьи уехать за границу, и в подтверждение этого процитируем дневниковую запись Императора от 10(23) марта: «Разбирался в своих вещах и в книгах и начал откладывать все то, что хочу взять с собой, если придется уезжать в Англию».

Начался почти пятимесячный период неопределенного пребывания в Царском Селе — едва ли не самого спокойного за все время заточения царственных узников. Дни проходили достаточно размеренно: в совместных семейных трапезах, прогулках и беседах, возможности которых, правда, становились все более ограниченными; все более редких встречах с друзьями, чтении и регулярных богослужениях.

Уже через два дня после возвращения Государя в Царское Село отец Афанасий Беляев аккуратно запишет в своем дневнике: «11 и 12 марта. Суббота и Воскресенье. По приезде Государя из Ставки в Царское Село 9-го марта, по телефону из дворца, я был приглашен в Александровский дворец для служения всенощной и большой Литургии в дворцовой церкви вместе с придворными, протодиаконом, псаломщиком и певчими, 4 человека…».

(Продолжение следует)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475