Толерантность или попрание ценностей?

Свобода свободе рознь. Есть свобода для греха и есть свобода от греха. Святейший Патриарх Алексий II

В детстве одним из моих любимых занятий было разглядывание витрин во время вечерних прогулок с родителями по нашему южному городу. По сравнению с сегодняшними те витрины были украшены незатейливо, но из их глубины глазами добрых игрушек смотрел такой заманчивый мир, что казался сказочным. Такие же симпатичные мордашки невинно взирали с обложек детских книг и журналов, и можно было долго любоваться открытками, стоя перед киоском, — на них не изображалось ничего непристойного. Мне сложно представить, каким сформировалось бы мое понимание мира, если бы пространство вокруг сплошь занимали бесстыдные рекламы, если бы газеты, которые приходили в дом, пестрели страшными заголовками, а на экране телевизора скалились мутанты или бесновались мужчины, похожие на женщин. Скорее всего, такой мир ощущался бы холодным и неуютным. И я всерьез не знаю, что ответили бы мне воспитанные в традиционно-нравственных семьях родители на вопросы, которые неизбежно могли появиться в том мире. Например, почему тети на обложках все раздетые? Или: что это за номера телефонов на всех столбах, давайте туда позвоним?

Сегодня наши дети живут в среде духовной нечистоты и, похоже, вопросов не задают. Они принимают все окружающее как данность.

Звучное словцо “толерантность”, не прижившееся в обиходе, но охотно подхваченное СМИ, вроде бы по смыслу равноценно терпимости. Терпимость же – это приятие другой точки зрения, другого поведенческого типа, то есть неотъемлемого права каждого из нас быть иным. Без терпимости жизнь превратилась бы в бесконечную и бессмысленную вражду. Однако любое понятие существует в определенных пределах. За пределами терпимости начинается попустительство, которое взращивает вседозволенность, затем оно незаметно переходит в равнодушие и в конце концов приводит к примирению с грехом.

Пора бы начать отделять зерна от плевел. Ведь речь вовсе не о том, что люди определенного склада не имеют права приобрести журнал определенного содержания, а о том, что порок во всех его проявлениях сегодня нам зачем-то оголтело пропагандируется и навязывается.

Давайте попробуем провести границу хотя бы на примере пресловутого гомосексуализма, который нынче выдается если не за прямую добродетель, то уж за несомненное достоинство “продвинутых” и “утонченных” людей.

Русский писатель и публицист конца XIX – начала XX веков В. Розанов приводит в своих трудах поразительное по силе искренности письмо-исповедь мужчины, переставшего чувствовать свой пол и ощутившего все физиологические особенности пола женского. Мужчина бессилен перед одолевшей его тяжкой болезнью, и каждая строчка письма полнится сознанием его безотчетной вины перед обществом. Василий Розанов берет этого человека под свою защиту: смотрите, какое покаяние, — рассуждает он, — какое смирение, любовь к людям…

Все так и есть, но перед нами конкретная беда со всей ее безысходностью. Теперь давайте ответим по совести, а много ли вообще вокруг таких вот мучительно-больных людей? Лично я сомневаюсь, потому как настоящая патология не может носить массовый характер. Но даже если допустить, что наш нездоровый век увеличил количество таких страдающих, то уж одно несомненно: они не “тусуются” на площадях (как и люди с другими заболеваниями), не устраивают акций и пикетов, не поют о себе со сцены, требуя аплодисментов, а несут свой крест где-то в тени жизни, тайно. Те же, кто шумит и наступает на нас, ничего общего с ними не имеют. Это – дети порока, расцветшего на обезбоженной почве, желающие все испробовать пока живы, а более всего – самоутвердиться через скандал. Ибо сегодня это и легко, и модно.

Когда затрагиваются подобные темы, сторонники либеральной идеи выдвигают бесспорный на их взгляд довод: смотрите на Запад! Там есть все: и ночные клубы, и публичные дома, и порнофильмы, и прочее, но общество не страдает, так как каждый волен выбирать, что ему нужно. Однако, вопрос в том, каким образом все это там существует и какое место занимает в жизни народа. “Немцев сплачивает “орднунг”, порядок, передаваемый семьей из поколения в поколение, — пишет в своей статье “Наследнички” писатель Борис Васильев. – Англичане столь же старательно берегут свои исторические традиции. Граждане Соединенных Штатов Америки, какого бы происхождения, вероисповедания или цвета кожи они ни были, убеждены, что наивысшая ценность – процветание нации при максимальной свободе личности в рамках закона. Граждане этих – и не только перечисленных выше – стран с детства воспитаны на приоритетах уважения к труду, законам и, обязательно, соседям. А поскольку все люди – чьи-то соседи, то, следовательно, и ко всем людям вообще”. Как видим, доминируют иные ценности, а где же тогда порок? Должно быть, он занимает положенное ему место на обочине. Там, где недоступно для других глаз. Поразмыслив, звоню в Хорватию, в загреб, где уже год проживает моя знакомая, психолог из екатеринбурга. В ответ – недоумение: нет, ничего не знаю о жизни геев… я этим не интересуюсь… Нет, нигде они не собираются, сутенерские объявления на столбах не висят… На столбах вообще ничего не висит, это нельзя. …В стране строгие семейные традиции… Знакомиться на улицах неприлично…

Я же, на другом конце провода, пытаюсь пояснить, что меня тоже не интересует разврат, но мне его почему-то со всех сторон пытаются навязать. Хорошо, наконец соглашается знакомая, — я постараюсь узнать, может, и есть какие-то места, куда такая категория людей ходит… Таким образом узнаю, что обычный житель страны Хорватия, не интересующийся содомизмом, ничего о нем не знает, потому что жизнь вокруг течет по другим законам. И я, гражданка России, тоже хочу ничего не знать о том, что меня не интересует. В конце концов это мое человеческое и материнское право.

Кивая на развитые страны, мы почему-то упорно не хотим знать про их “орднунг”, старательно не замечаем “рамок закона”, оставляя для себя одну лишь голую свободу, которая при таком раскладе не может быть иной, кроме как свободой для греха.

Вернемся к терпимости. Здесь уместно задать два вопроса: что же мы терпим и что в результате имеем? Один уважаемый преподаватель московского вуза произнес надолго запомнившиеся мне слова. Смысл их таков. Страшно уже то, что мы сидим перед залитым кровью экраном на мягком диване, с чашкой кофе в руке, созерцая подлинные смерти, пожарища, бомбардировки, — и с нами ничего не случается.

Не так уж давно, лет сто-сто пятьдесят назад, чувствительные дамы, услышав о том, что на улице извозчик сбил прохожего, не шутя падали в обморок. Мы, их потомки, умело дистанцировались от чужих страданий: это не с нами, не в нашем доме, где-то далеко… таким образом мы привыкли: к крови, боли, бомжам, сиротам, наркотикам, — продолжи, читатель!

Результат – вырождение нации. При нашем убийственном попустительстве лишенная идеалов, отлученная от Бога и морально-нравственных ценностей молодежь не сможет дать достойное здоровое потомство. Зато каждый завтра может стать жертвой разгулявшегося преступника, потому как сами позволили заполнять пустоту жизни алкоголем, наркотиками и извращениями. Так что же это – красивая толерантность или предательство?

Между тем, прежняя, досоветская, Россия, утверждает писатель Борис Васильев, существовала по внутреннему нравственному закону. “Этико-нравственной основой деревенско-христианской культуры являлась духовность, как тогда ее называли и как часто поминают сейчас, лишив основного смысла ее содержание. А этим основным смыслом было понятие совести как основы честной, богобоязненной и законопослушной личности. Город называл такого человека порядочным, деревня – совестливым. В этих определениях концентрировались качества, служившие примером для окружающих, что оставило след во множестве русских пословиц и поговорок”. Поведенческая культура русского народа, — рассуждает далее автор, — основывалась на добровольных запретах для самого себя. Краеугольным камнем домашнего воспитания того времени он считает систему табу, начинавшуюся со слова “нельзя”. Нельзя обижать слабых, лгать, брать без спроса, ругаться, приставать к женщинам и так далее. “Именно это самоограничение, основанное на самоконтроле души, и называлось совестливостью. Россия была страной совести, и это замечательное качество русской души занимало в ней больше места, чем “все остальные внутренности”. Русский дворянин не изменял слову чести, русский купец без всяких договоров “бил по рукам”, уславливаясь о цене, русский крестьянин не знал замков, а просто припирал дверь палкой, уходя из дома. И пьяниц знали в лицо, и матершинников не пускали в церковь, и лгунов не принимали в обществе, а ярым антисемитам не подавали руки”. Потому я позволила себе столь обширное цитирование, что вижу в словах писателя путь, похожий на огни посадочной полосы. Сбилась с дороги птица-тройка, свернув с российских просторов туда, где померещились миражи привольной жизни, но хочется верить – не навсегда. Теперь пора назад, от оголтелой свободы – к христианским запретам, от толерантности – к совестливости, а там и русская терпимость вернет свой первоначальный смысл.

Людмила Косовская

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475