Мавзолей Ленина — атеитическое воспроизведение Гроба Господня?

Для архаического сознания все предметы окружающей действительности и всё, изготовленное человеком, обретает свою реальность только в той степени, в какой они причастны трансцендентной реальности — той реальности, которая создана кем-то другим, кто не был человеком (М. Элиаде). На практике это осуществляется в имитации некоего небесного образца; поселения, храмы и жилища получают реальность, потому что они отождествляются с «центром мира»; обряды сознательно повторяют действия, изначально совершенные богами, героями или предками.

Это общее положение мифологии в христианской традиции воплотилось в виде т.н. перенесения Иерусалима (которое, впрочем, само по себе является редукцией более древней ветхозаветной традиции перенесения Скинии Завета). Небесный Иерусалим был создан Богом раньше, чем человек построил город Иерусалим; Константинополь носил на себе черты последнего; топонимика Киева совпадает с константинопольской; Владимир строился в подражание Киеву, Москва — Владимиру. Реальный Иерусалим как образец мог замещаться другими «центрами мира» (для Руси эту роль исполнял Константинополь), могли видоизменяться предметы-носители идеи (Св. София в Киеве и Успенский собор во Владимире), но принцип оставался — подражание небесному, воплощенному в земном.

Опуская все перипетии бытования идеи перенесения Иерусалима в России, более подробно скажем о воспроизведении Иерусалима в средневековой Москве.

Первые признаки «присутствия» Иерусалима в Москве относятся к XVI в.: в 1547 г. на Лобном месте Иван Грозный отслужил молебен по случаю страшного пожара.

Обряд «шествие на осляти» в праздник Входа Господня в Иерусалим (Вербное воскресенье) начал совершаться тоже в XVI в. (точнее не известно) и заимствован из Палестины. В этот день Патриарх верхом ехал от Лобного места в Кремль. Так изображался въезд Христа в Иерусалим, а Кремль, тем самым, представлялся Иерусалимом. В XVI и первой половине XVII вв. сегодняшние Спасские ворота, в которые проходило шествие, назывались Иерусалимскими — от названия самого праздника и потому, что они ассоциировались с воротами, которыми вели Христа на Голгофу.

Лобное место (Голгофа) в Москве располагается вне стен Кремля — подобно тому, как вне стен Иерусалима находилась Голгофа Распятия.

Самое наглядное отражение идея «Москва — Иерусалим» получила в конце XVI в. в основании патриаршества (1589 г.) и перестройке Кремля при царе Борисе Годунове.

Планы у Годунова были грандиозные, но успели только надстроить колокольню Ивана Великого (которая прямо ассоциируется с башней Давида — самой заметной архитектурной вертикалью средневекового Иерусалима). Не успели осуществить главного — построить храм «Святая Святых». Его проектировали в согласии со свидетельствами Св. Писания и Иосифа Флавия. Самое название «Святая Святых» прямо указывает на Иерусалимский храм.

Таким образом, мы видим попытку создать в Москве модель Святого града (в той мере, какой этот было доступно): Храм, башня Давида, за стенами этого нового Иерусалима — Голгофа. В этой топографии не хватает только Гроба Господня и Гефсиманского сада, где была погребена Богоматерь. Но Гефсимании можно найти соответствие в Покровском (Василия Блаженного) соборе, ибо праздник Покрова берет начало в особом почитании Богоматери. Итак, в вышеописанной священной топографии не хватает Святого Гроба.

После смерти Годунова отражение идеи «Москва — Иерусалим» в архитектуре не имело развития (если не считать Новоиерусалимского монастыря под Москвой), а в течение всего петербургского периода русской истории об этом вообще не вспоминали; но вспомнили сразу, как только российское правительство вернулось в Москву.

Если отвлечься от фанфарного грома речей о необходимости продлить время прощания с покойным Лениным, сохранить его тело для пролетариата, даже о повышении значения и (это буквально) святости Красной площади, если на ней будет захоронен ещё и Ленин (могилы революционеров к тому времени там были), мы получаем весьма любопытную картину.

Во-первых, Мавзолей представляет собой именно место захоронения, а не музейную экспозицию тела покойного. В требованиях конкурса прямо указывалось, что центральным помещением должен быть подземный зал с гробницей. Особо оговаривалось, что глубже 4 сажен рыть на Красной площади нельзя.

Во-вторых, сооружение Мавзолея происходило на фоне поисков способов продления жизни, омоложения и тому подобных экспериментов; эти идеи господствовали как в науке, так и в широких умах.

В-третьих, если учесть вышеописанную священную топографию Москвы, то Мавзолей оказывается как раз на месте отсутствующего Гроба Господня. И вот сюда уже рассуждения о повышении святости Красной площади вписываются идеально. Постправославное сознание достроило, наконец, окружающую действительность в полном согласии с известными ему образцами.

Вместо Святого града Москвы (Иерусалима) мы оказались в городе с перевернутой топографией, где Гроб Господень замещен сооружением, называющимся Мавзолеем, в котором лежит тот, кто вместо Христа, — В.И. Ленин.

В. Земскова, «Портал-Credo.Ru» (в сокращении)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475