Религия и наука: познание смыслов

Процесс познания подчиняется своим внутренним законам, при этом непереходимых и жестких границ между различными формами познания нет — хотя бы потому, что во всех фазах познавательного процесса присутствует интуитивное постижение сути явлений. Однако в части науки, исповедующей механистический материализм, утвердилось принижение как роли интуитивных прозрений, так и значения духовных факторов в познании. Марксистское обществоведение настойчиво внушало, что «общественное сознание является надстройкой над общественным бытием, его роль и значение в ходе исторических событий сводится в основном к ускорению или замедлению хода развитая общественной жизни, но изменить его направление оно не может. Между тем, история человечества насыщена примерами, когда идеи и теории, со всей очевидностью являющиеся продуктами сознания, кардинально меняли ход и содержание исторического процесса.

Механистическим материализмом почти не учитывается, что любая познавательная акция личностно окрашена: человек воспринимает мир через призму собственного опыта — житейского, духовного, теоретического, эмоционального. Познавательная практика связана с постоянным отбором информации, часть которой «отшлаковывается», а часть служит пополнению духовно-интеллектуального потенциала познающего. Механистическое восприятие информации почти бесполезно: важна не информация как таковая, важно ее смысловое наполнение. Прямолинейно-рационалистическая формула, касающаяся «первичности» фактов и «вторичности» образов, на деле не актуальна — образы становятся реальностью и даже управляют ею, что с наглядностью реализуется в художественном творчестве, в религиозных верованиях, в идеологических и политических построениях. Да и наука, которая, казалось бы, связана только с рационализмом, вполне обойтись без использования образности не в состоянии. Получается, что не бытие определяет сознание, а те образы, которые в это сознание входят.

Человек, вступивший на путь познания, рано или поздно оказывается перед вопросами: куда этот путь ведет, в чем его смысл? Совершенно очевидно, что такой смысл не может быть найден в количественном накоплении эмпирических данных, которые вне системы качественных координат превращаются в механическое нагромождение малозначимых фактов, в набор элементов для составления кроссвордов. Многознание никогда не будет тождественно мудрости.

Вся сознательная жизнь людей ориентирована на выбор между различными возможностями и приоритетами. Это заставляет их формировать ценностный подход к действительности, оказывающий сильнейшее воздействие на процесс познания. Вне шкалы ценностей познание теряет стройность и смысловую основу. Содержание познавательного процесса определяется поиском средств обоснования или оправдания человеческой деятельности. Установление и непрерывное подтверждение иерархии мировоззренческих и жизненных ценностей являет собой сердцевину процесса религиозного познания. Этот процесс пронизывает всю человеческую историю и — по сути дела — определяет всю ее драматургию.

Религиозный опыт человечества многообразен. Его история столь же длительна, сколь и история самого человечества. Стало быть, в ней с избытком хватало всего — как положительных уроков, так и отрицательных, как исторических достижений, так и разочарований. Процесс ценностного познания по самой своей сути не может быть однозначно гладким и безболезненным, ибо связывается с преодолением противоречий и сомнений. Именно через такое преодоление и шло накопление духовно-религиозного опыта разных народов.

Атеистическая пропаганда жестко противопоставляет научную и религиозную формы познания. Разумеется, между ними не может быть полного тождества, поскольку религиозное мироощущение подпитывается не прямолинейной логикой, а интуитивными постижениями и сердечными чувствами. Религиозная мысль выражается иным языком, нежели мысль естественнонаучная. Хотя бы по этой причине не следует искать непримиримого противоречия между наукой и религией. Язык религии (как и язык музыки, технической мысли, мифологии и т.п.) своеобразен. «Его надо изучать и в него надо вдумываться, — пишет диакон Андрей Кураев. — Но есть еще и мифы о религиях. Вот с ними-то и надо полемизировать, в том числе используя язык гуманитарной науки, язык религиоведения».

Религиозный опыт познания истины никак не менее богат и насыщен, чем научный. Методы научного исследования в их буквальном смысле малоприложимы к духовно-религиозной жизни, но это не значит, что религия вовсе лишена познавательного потенциала. Все дело в том, что в религиозной традиции познание не является абстрактной целью, а служит укреплению духовно-нравственных начал в человеке и обществе. Именно с этих позиций христианский мыслитель XVII века Блез Паскаль говорил о «тщете наук»: «Если я не знаю основ нравственности, наука об окружающем мире не принесет мне утешения в дни горестных испытаний, а вот основы нравственности утешают и при полном незнании наук о предметах окружающего мира».

Очевидно, что наука расширила представления человека об окружающем мире, способствовала изменению человеческой среды обитания. Людям трудно отказаться от того, с чем связана наука. В их представлении — с техническим прогрессом, с освоением космоса и микромира, с достижениями медицины. Научный метод познания является добротным инструментом для выстраивания практической жизни. Успехи науки отвергать бессмысленно. Однако вести разговор о проблемах научного познания нужно и полезно — в целях совершенствования самой науки.

В части общества порождена особая вера — вера в науку, когда на шкале культурных и жизненных ценностей она с ее возможностями становится кумиром, требующим поклонения. Вера в науку — сциентизм — возводит научные знания в ранг наивысшей ценности и эталона мысли, тем самым достигая масштабов культа и вступая в отношения конкуренции с религиозными системами. При этом сциентизм высокомерно отворачивается от признания того, что в течение многих веков накопление научных знаний происходило в условиях доминирования религиозного сознания. Тем самым он обнаруживает неоязыческое пренебрежение к истории, совершенно неоправданное, ибо все важнейшие идеи человечество способно выработать не только посредством науки, но и с помощью религии, искусства, фольклора, нравственно-бытовых установлений.

В России после 1917 года религия подверглась преследованиям не в последнюю очередь потому, что ей противопоставлялась материалистическая доктрина, в ее крайнем варианте. Российские марксисты фанатично верили в науку, поклонялись ей. Советскому Союзу она, бесспорно, помогла совершить гигантский рывок в технологическом соревновании с Западом. Многие научно-фундаментальные и научно-технические школы, сложившиеся в СССР, прочно занимали лидирующие позиции в мировой науке. Имена выдающихся советских ученых еще долго будут служить яркими иллюстрациями самопожертвования ради науки. Тем не менее научный и технический взлет СССР не смог уберечь страну от морально-политического краха, что стало свидетельством того, что наука сама по себе, вне прочих общественных факторов, не является абсолютной панацеей от всех недугов в социальном развитии.

На многие масштабные вопросы наука не способна дать исчерпывающих ответов. причин этому немало.

Во-первых, в значительной части научного сообщества наука прямолинейно отождествляется с материализмом. Это выражается в уверенности, что она призвана постигать закономерности лишь материального мира. Постулат о первичности материального над духовным очень часто трактуется как тезис о ценностной приоритетности материи по отношению к сфере духа. Этим самым на методологическом уровне расчленяется сложная ткань человеческого бытия.

Во-вторых, методика научного познания опирается преимущественно на рационализм, отрываясь от задач духовно-нравственного совершенствования человека. Чаще всего рационализм выражается в обильном использовании математического аппарата, который не способен с полной адекватностью воссоздавать реальную картину мира. Наука даже в рамках светской, атеизированной культуры претендует на гегемонию и неохотно признает возможности других методов познания — в частности, художественного или религиозного, тем самым нарушая ею же продекларированный принцип выявления многообразия в проявлениях сущностей.

В-третьих, наука потеряла цельность и единство. Она так структурирована по отраслям, направлениям и предметам исследования, что оказывается до ущербности раздробленной, «тонет» в частных выводах и схемах. Часто в науке факты накапливаются механически, без учета их природы и векторности, а концепции, на базе которых суммируются эти факты, порой сталкиваются между собой, не стыкуются, противоречат одна другой, влияют на ограниченные сегменты общественного сознания. Результатом научной деятельности становится крайне мозаичная, собранная из «осколков» картина мира, отраженная в общественном сознании как сонмище мелких, «проходных» частностей.

В-четвертых, прямолинейный рационализм противопоставляет себя тончайшим интуициям. Он фактически не признает познания вне вербальности, когда мысль «загоняется» в словесную оболочку для придания ей качества универсальности. Часто усложненность и наукообразие отрывают те или иные теории от реальной жизни, затуманивают смысл, – тогда слово рискует омертветь. Разумеется, слово всегда будет первоосновой языка, но вне мыслей оно теряет вразумительность, вне эмоций и личностных характеристик — теряет привлекательность. Вербальную логику зачастую делают единственной платформой познания. Но реальностью является и вневербальный опыт людей, проявляемый в сферах художественного творчества, религии, физической деятельности. У каждого человека он индивидуален, и далеко не все пытались сформулировать его строго рационалистически.

Сергей Рыбаков, докторант
Уральского
госуниверситета
им. А.М. Горького

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475