«Чистые ключи». Рассказ

Возле большака в березничке, куда доносился рев моторов, Иван Агафонович наткнулся на грязную лужу-болотце, полную прудовиков, водяных жуков и всяческих коловраток, которые сизовато-серым облаком то и дело поднимались со дна, из вязкого черного ила. Болотце тошнотворно пахло гнилью, но, за неимением другого, более чистого, источника воды для заливки в карбюратор его частенько посещали шофера. Одновременно бросали в болотце кто пачку от сигарет, кто скомканную газету, кто объедки. На них-то и пировала болотная живность.

Об этой луже рассказывал ему когда-то сосед старик Михеич, будто раньше тут бил ключик особо вкусной и чистой водицы, да вот затоптали, заплевали его рьяные строители коммунизма, забросали всякой гнилью. Не по злобе, а так, по наплевательству ко всему на свете. Митрич давно умер, да и сам Иван Агафонович c тex пор овдовел, вышел на пенсию. Впрочем, Иваном он был только в крещении, а так, по паспорту, наречен Эрнстом в честь германского коммуниста Тельмана, заграничным Эрнестом, но Агафонычем.

После смерти жены он так и остался жить в своём доме вместе с семьей сына, только перебрался в дальний чуланчик. Скучно стало, вот и стал он бродить целыми днями по поселку и окрестностям.

Той прежней лужи теперь было почти и не видать, столько мусора накопилось. А ведь был ключик, и пил из него, однако, весь поселок. Тут в его голову пришла очень важная мысль, и он по привычке сильно потянул носом воздух. Привычка шмыгать всегда предваряла у него принятие важного решения.

На другой день пришел он сюда с лопатой, вилами и прочим инструментом очищать ключ. Первым делом прокопал он канавку и выпустил зловонную воду в соседнюю луговину, потом убрал подальше весь мусор, вычерпал и убрал к самой дороге вонючий ил. Обнажилась глина пополам с гравием. Ямка быстро подсохла. Но не вся: остался пятачок влажной земли. Никакого ключика не было и в помине. Иван Агафонович на всяким случай посетил свой неудачный раскоп дней через десять. От этого мокрого пятачка по дну тянулась теперь змейка влажной земли, чуть поблескивала струйка не толще ниточки. Но Иван Агафонович воспрянул духом — хоть что-то да вышло из его затеи. Он почистил забитое жерло ключа и вставил железную трубу, загнутую сверху. Долго ничего не лилось из нее, потом закапало. Труба осела, из нее побежала струйка хрустальной водицы. Зазвенела по камушкам. А однажды полилась всем сечением щедрая струя. Ручей журчал, пролился по низине в дорожный кювет, и дальше в речку.

Шофера вначале сильно ругались, но однажды распробовали, что течет из трубы, и стали брать водичку для питья. Стал и Иван Агафонович таскать ее домой бидонами, ведрами. На чай, на приготовление пищи. К роднику потянулся весь поселок, и особенно городские, из райцентра, где водопроводную воду невозможно было пить.

А Иван Агафонович впервые в жизни заболел, видно оттого, что опять нечем стало заняться. Лежа в постели, он почему-то стал перебирать свою, резво бегущую к окончанию жизнь. Не понимал тогда, отчего вдруг на него такое накатило? И жизни своей ужасался: столько в ней оказалось дрянного, такого постыдного, что хоть сквозь землю провались. Очень любил деньги, любил женщин и грешил с ними постоянно, даже едва ли не в присутствии жены. Как она переживала. Уж не оттого ли и умерла так рано, его голубушка. Уж не она ли оттуда взывает к его совести, готовая простить, как раньше? А мелкие кражи? Всю жизнь, работая на автобазе, тащил домой все, что может пригодиться: какие-то напильники, гаечные ключи, проволоку… Ничем теперь этого не замажешь, никакими добрыми поступками. Потому что это родничок можно очистить, а не прошлую жизнь, где все дурное уже совершилось.

Он снова начал бродить, только не по поселку, а по примыкающему к нему городу. И набрел однажды на развалины взорванной церкви. Привлек его дикий вид окружающего сквера: пышные акации, боярышник, липы. Какой чудной зеленью сквозили огромные листы лопухов, побеги крапивы. Какая первозданная чистота! Однако под лопухами оказался опять-таки мусор, как вокруг загаженного родничка. У него аж сердце заныло: очищать надо, очищать.

В развалинах послышались чьи-то шаги. Это деловито ходил по грудам битого кирпича известный городской чудак и фантазер, бывший архитектор, а ныне пенсионер Егоров Сергей Ермолаевич. Впрочем, по паспорту тоже никакой не Сергей, а то ли Владилен, то ли вообще какой-то Строком, то есть строитель коммунизма. Видно, в далекие тридцатые все население их заштатного городишки очумело от пропаганды. Слава Богу, и к нему никакой Строком не приклеился.

Ни слова не говоря, архитектор вручил ему рулетку, и стали они обмеривать бывший храм. Ермолаич горел идеей восстановить историческую ценность, известную еще со времен царя Алексея Михайловича. А средства найти — не проблема! Вот зазвонят колокола, и народ хлынет в Дом Божий.

Иван Агафонович осторожно осведомился, не верит ли архитектор в Бога? Вместо ответа он получил предложение немедленно включиться в реставрационные работы.

Для разборки мусора они собрали по городу всех верующих, которых оказалось в ту пору только двенадцать. С этими старушками они умудрились разобрать огромные горы мусора. Бабушки же и подсказали, что надо прежде получить благословение Архиерея.

Да и согласие районного начальства тоже необходимо.

У Ермолаича был готов еще только проект, да и то не весь, когда в город приехал посланный из Епархии батюшка, отец Петр.

Он настоял на том, чтобы начать богослужения пока в любом временном помещении. И таковое было найдено в виде избенки на окраине. В приходский совет вошли всё те же двенадцать старушек. Они же и составляли всю паству в воскресные дни. А по будням в храме присутствовал один-единственный богомолец — архитектор Ермолаич, который, оказывается, все-таки верил в Бога, да еще с ним за компанию Иван Агафонович, который и сам еще не знал, верующий он или нет. Эти службы в почти пустом храме казались Ивану Агафоновичу даже чем-то трогательными. Будто малую свечечку зажгли, и, как бы ни дули на нее ветры, а горит она себе потихоньку, и свет людям дает. Иван Агафонович однажды даже прослезился, и стало ему хорошо, как бывает дома, когда все здоровы и веселы.

И стал он приставать к отцу Петру со всяческими вопросами, и однажды поведал, какой он неисправимо преступный человек. Он был потрясен, узнав, что можно изгладить все грехи покаянием. Разговор сам собой перешел в первую его исповедь. На прощание батюшка сказал: «Помните, как очистили вы родничок? Вот теперь надо также и душу очистить. Чтобы забили ключи чистой воды».

С тех пор Иван Агафонович стал входить в Православие, и, прежде всего, часто причащаться. Ушли сначала неподъемные булыжники крупных грехов, ушли камешки, которые он мог выгребать уже совковой лопатой, потом ушел и мелкий гравий, песок… Осталась пыль, но как много ее еще было.

А в храм, между тем, стали все чаще наведываться горожане, появились доходы от свечей, икон, книг. Возможным стало содержать хор. А в храм с пением народ уже повалил. Много стало приезжать и жителей соседних рудничных поселков. Места всем уже не хватало, пришла, наконец, пора приступить к восстановлению разрушенного храма. Оба старика встрепенулись и принялись за долгожданное дело. В общем, дело разворачивалось так, как оно обычно и бывает в наши дни.

И вот однажды Иван Агафонович пришел на исповедь, имея с собой одну маленькую записочку грехов. И сказал батюшке в заключение, что остались у него только самые тяжкие грехи, которых он никогда не сможет исповедать, потому что их много, как песка морского. Это — бесчисленные безбожные и хульные помышления за каждый день прошлой жизни.

– И теперешней, – улыбаясь, добавил отец Петр. – Кто свободен от них?

– Да не-ет, батюшка, – возразил Иван Агафонович, – теперь-то у меня, слава Богу, нет больше никаких помыслов.

А дело в том, что он к тому времени взялся работать в храме ночным сторожем, переехал жить в сторожку, у сына бывал только изредка, и все, чем мир нас будоражит и держит в своем плену, отошло куда-то.

И забили чистые ключи в его душе. После причастия началось такое… О-о, началось такое… Нет, уж пусть простит автора благочестивый читатель, но как он, обыкновенный грешный человек, может описывать то, чего сам не испытал? И напрягать воображение, чтобы сочинить нечто правдоподобное, автор считает недостойным и грешным. Святый Дух, который и раньше осенял изредка душу Ивана Агафоновича, как бы поселился теперь в чистых и прибранных чертогах его сердца, в тех чертогах, которые и предназначены от века для принятия Бога.

Вот и нам бы начать с тобой, читатель, работать, засучив рукава, дабы очистить душу, дабы забили и в нас родники чистоты.

В. Прихожанин,
член Общества православных литераторов
во имя святого Иоанна Златоустого

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475