Митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл: «Стояли у истоков возрождения Церкви...»

Слово «владыка» попало к нам из греческого языка, в русском языке означает «властелин», «господин», чуть ли не «деспот». Для Вас быть Владыкой – что это значит?

– Это церковная традиция, которой мы должны придерживаться. Но на самом деле я себя таковым не чувствую. Единственное, у меня внутри ощущение, что на мне лежит огромная ответственность. На мне высокий сан, за который я отвечу перед Господом и своей паствой, перед Церковью. Вот что для меня означает слово «владыка».

У нас так принято. И вполне светские люди порой спрашивают: «Как к Вам обращаться?» Конечно, не «Леонид Николаевич», а «Владыка Кирилл» или «Владыка». Хотя в санатории я порой хожу и в спортивном костюме. Иногда говорю, что ко мне можно обращаться «отец Кирилл», это тоже вполне приемлемо.

На Руси, в Греции и во всех православных странах особое уважительное отношение к архиереям. Я вспоминаю сейчас свое детство в советское время. Папа у меня был священник. Когда к папе на приход приезжал архиерей, это было какое-то невероятное событие.

В тот момент Вы были мальчишкой, Вы знали, кто такой священник (у Вас отец им был), и для Вас это было нормально. А быть Владыкой, монашествующим – это для Вас была какая-то другая галактика?

– Это было что-то действительно с Небес снисходящее. Тогда не было никаких гостиниц, ресторанов. Это было просто нереально, чтобы можно было повести куда-то архиерея покормить. Может быть, при храме после службы могли покормить.

И он жил у Вас дома?

– Жил он всегда в доме священника. В доме выстилали дорожки, отмывали его, как к Пасхе. Счастье, когда архиерей был в доме, когда можно было с ним запросто за столом посидеть, когда он мог меня, мальчишку, обнять, по голове погладить, поговорить о чем-то.

Вы хотели таким быть? Или Вы мечтали стать космонавтом?

– Для мальчика в семье священника, в которой его дед, прадед были священниками, это все было естественно. Я с детства мечтал быть священником, даже монахом. Три старших брата стали священнослужителями. Я четвертый по рождению. Сестра (пятый ребенок) замужем за священником. У нас на улице, на окраине большого промышленного города Миасса, жило три семьи: наша семья, семья маминого брата и маминой сестры. Потом все как-то разъехались, и сегодня из этих трех семей вышло уже около пятидесяти священников.

Я вспоминаю эти годы детства, когда мы на Пасху и Рождество, выйдя из храма, заходили к бабулям, дедулям. Нас все вокруг называли богомолами, поповцами. Конечно, мы были отщепенцами.

Но при этой внутренней консолидации, миролюбии, при таком корне, который Вас взрастил, как Вы чувствовали этот мир? Насколько он был Вам враждебен? Приходилось ли Вам где-то быть исповедником в своей юности? Как Вы чувствовали, какой мир за границами семьи?

– Понятно, в школе крестик срывали. И мы даже не думали о том, чтобы дома его оставить. И вот начинают издеваться и учитель, и ребята… Очень много было всего. Даже однажды, когда на праздник шли на службу мой отец и несколько родственников, пьяные парни с нашей улицы, прекрасно зная каждого из них в лицо, просто их избили. Поэтому у меня там был всего один друг на улице, а больше друзей не было. У меня не осталось никакого чувства злобы к тем людям.

Что Вам помогало в тот момент не испытывать злобу, когда на Вас шло такое ополчение от людей?

– Во-первых, мы были мальчишками. Во-вторых, мы прекрасно знали из священных книг, из Евангелия, что все подлинные последователи Христа будут гонимы. Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Лк. 9:23).

То есть не было таких ожиданий, что Вас будут на руках носить?

– Однозначно. Когда я приходил со школы, рассказывал, какие были темы по истории, литературе, родители говорили: «Сынок, это совершенно не так. Это было вот так, а это вот так». Все вставало на свои места. И мы понимали, что это некое вавилонское пленение, в котором находится народ, его сознание и свобода.

Я пришел из армии, отслужил два года. Причем записали вроде бы в ВДВ, потом узнали, что я сын священника и отправили в стройбат. Ну ничего, отслужил, все в порядке.

Как-то очень кратко: два года – и все в порядке. А именно?

– Я стал крановщиком башенного крана пятого разряда. Так что все прекрасно. Вторая профессия есть, можно подзаработать иногда.

Это было как своеобразная мужская инициация: я прошел тяжелое испытание?

– Тогда все служили. Даже и мыслей никаких об этом у меня не было. Нужно было сделать это святое дело: отслужив в армии, стать мужчиной. Так все и происходило. Хотя мысли о священстве, монашестве так меня и не оставляли, в том числе и в армии. Ничего не изменилось, когда я вернулся. Может быть, повзрослел.

Какую картину монашества Вы себе представляли? Что это такое? Мне кажется, что это что-то уединенное и сосредоточенное. Ваша сегодняшняя жизнь, возможно, совсем не похожа на ту картинку, к которой Вы стремились, на ту жизнь, которую Вы хотели бы вести.

– Увы, нет. И тогда не было уединенности, и до сегодняшнего дня ее нет. Я этого, скорее всего, и не видел, были такие обстоятельства. Дело в том, что я подал прошение о зачислении в число братии монастыря на третьем курсе семинарии – в Троице-Сергиеву лавру. Но тогда настолько огромное было количество желающих, что мне тогдашний ректор предложил поехать учиться в одну из зарубежных духовных школ. Нас было десять человек, которых благословили на учебу в пять духовных школ соцстран. Меня с сегодняшним митрополитом Симбирским Лонгином отправили в Болгарию, в Софийскую духовную академию.

Это было испытание или какая-то награда в этом была?

– Я не хотел. Самое главное, что мои мысли о монашестве не прекратились. И, проучившись год, я все-таки снова написал прошение в монастырь на каникулах и был пострижен в Троице-Сергиевой лавре в 1989 году, 17 сентября.

21 сентября, на Рождество Божией Матери, ректор Московской духовной академии (ныне покойный) рукоположил меня в иеродиакона. А 27 ноября, на Воздвижение Креста Господня, рукоположил меня в иеромонахи.

Я был иеромонахом не в уединении, как вы говорите, не в монастыре, а в академии. Я понимал, что постригаюсь и поеду опять учиться за рубеж. Там не монастырь, мы жили на квартире в городе. А потом, через два года, мои старшие братья оказались в Дивеевской общине (один – настоятель, второй – протодиакон).

Я так поняла, что Дивеево для Вас родное место?

– И я приехал туда на каникулы (сначала еще в пиджачке студентом, а потом уже студентом иеромонахом), и там утонул в духовном смысле. Я там остался. Растворился в этих цветущих летом полях, в святом Дивеево.

Но уже через четыре года у Вас появляется новый уровень ответственности, не только за себя.

– Владыка Николай говорит: «Здесь женский монастырь. Ты человек достаточно образованный. Нам нужно поднимать Благовещенский мужской монастырь в Нижнем Новгороде». В 2021 году ему исполнилось 800 лет, как и Нижнему Новгороду.

Вам было тридцать лет. Всего четыре года Вы были в сане как монашествующий человек. И тут вдруг восстановление монастыря, еще и семинарская братия, которая от Вас на десять лет всего отличается. Это было тяжело, сложно? Как это было для Вас?

– Тогда, конечно, были огромные проблемы. Но даже и тогда это было какое-то радостное служение, потому что мы понимали, что стоим у истоков возрождения Церкви. Я ведь испытал на себе, когда у меня крестик в школе срывали с груди, видел, как измывались над отцом, а деды сидели в тюрьме за веру (один как крестьянин-кулак, потому что в колхоз не пошел, а другой как священник). При всех трудностях у меня была огромная радость, что мы стояли у истоков возрождения Церкви.

Господь сподобил меня после ректорства, 11-летнего возрождения Нижегородской семинарии и управления Благовещенским монастырем, иметь затем много послушаний уже при новом правящем архиерее Нижегородской епархии. У меня было четыре благочиния, я был настоятелем в трех (или четырех) храмах. Много было того, что мне очень помогло, когда я стал архиереем.

И последнее послушание перед архиерейским служением – я три месяца был наместником Саровской пустыни. Преподобный Серафим принял меня в Дивеево в 1990 году и в 2009 году отправил из Сарова в Москву на архиерейское служение. Конечно, и преподобный Сергий, в лавре которого я с детства бывал, а потом был студентом семинарии, академии, принял постриг и хиротонию, и Серафим Саровский – для меня, как и для многих людей, самые великие угодники Божии и помощники.

Владыка, в чем Ваш смысл?

– Все сказано нашим Господом и Спасителем: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6:33). Благое дело – строить храмы. Но если там не будет людей… Все должно идти вместе, параллельно. Но в первую очередь нужно искать, ради чего все это. Ради спасения людей, себя, искания Царства Небесного, правды Его, а все остальное Господь поможет сотворить.

Записала:
Елена Кузоро

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475