Иеромонах Фотий (Мочалов): В музыке я раскрываю свое сердце

Приветствуем вас, дорогие друзья! Постом все православные находятся в некотором подвиге и нуждаются в утешении. Вот это утешение как раз и явилось сегодня для вас и для нас. В нашей студии любимый нами и многими нашими соотечественниками, и православными по всему миру – отец Фотий.

Здравствуйте, дорогой батюшка! Сердечно приветствую Вас! Я подозреваю, что многие работники средств массовой информации, общаясь с Вами, задавали какие-то вопросы, поэтому для Вас не составляет уже особой новости видеть людей, интересующихся Вашими обстоятельствами, Вашим мнением. Однако, зная, что Вы монах и священник, они во многих вопросах наверняка затрудняются и робеют – то ли от того, что они неправильно поставили вопрос, то ли понимая, что они не специалисты в той жизни, к которой мы принадлежим, но которая совсем не привычна для высоких подиумов, первых каналов, крупных экранов. А мы с Вами по-простецки, по-братски, наверное, можем поговорить о нашей братской, личной, внутренней жизни.

Думаю, здесь у меня как раз несколько больше прав, чем у светского корреспондента. Я подозреваю, что Ваша миссия кем-то воспринимается так, как воспринимается балерина на заводе, учительница в клетке со львами. Так и Вас, наверное, рассматривают. Трудно совместить миссию иеромонаха, священника и мир музыки, вокала, высокого искусства – для Вас это служение особое, все-таки мы не первый год наблюдаем Вас в этом качестве. Не приелось ли? Или дало какие-либо новые чувства? Идет уже не первый год Вашей деятельности, и хочется ее назвать миссионерской. Она такая и есть: как определил наш Святейший Патриарх, Ваше вокальное служение – это служение Церкви. Но какие-то новые стороны оно для Вас открывает?

– Именно служение или такое сочетание?

Именно Ваше служение в пении, в вокале, ведь немногие из нашего брата ездят по городам и весям, чтобы петь, собирая огромные залы и пользуясь народной любовью. Это все-таки утомляет или, наоборот, воодушевляет? Вы видите перспективу этого служения или, наоборот, думаете: «Когда же это все закончится и я спокойно буду жить в келье, нести свою чреду служащего иеромонаха в монастыре?». Как складывается эта Ваша деятельность?

– Я надеюсь на Божий Промысл, на то, что Господу это действительно угодно. И вижу этому всяческие подтверждения в знаках и, конечно же, в любви зрителей ко мне: после каждого концерта понимаю, что публика меня очень хорошо принимала, что концерт прошел не зря. И не потому, что они получили какие-то приятные эмоции, чисто слуховые, эстетическое наслаждение, а действительно почерпнули из концерта нечто метафизическое, что нельзя передать ни звуком, ни словами. То есть они поймали мою волну, на которой я нахожусь во время пения. В музыке я еще раскрываю свое сердце и пытаюсь достучаться до сердец людей. И выходит, что они получают от меня, как я думаю, максимально искреннее пение, которое как раз дает им понять, может быть, душу монаха, душу священника, пришедшего к ним выступать.

Это такое беспрецедентное явление, которого никогда не было у нас на сцене и в среде Русской Православной Церкви. Конечно, есть поющие батюшки, но это, можно сказать, авторские песни, и там нет контакта тет-а-тет со зрителем, как у меня: я один нахожусь на сцене – да, у меня есть концертмейстер, но все равно это получается некий монолог: я стою один-одинешенек, без всякого шоу, посреди сцены. И моя задача, в первую очередь, не робеть, во-вторых, качественно исполнить песню, а в-третьих, чтобы то, что я делаю, еще принесло какую-то пользу душе.

Я очень понимаю это и сочувствую тому, о чем Вы сказали: когда какого-то батюшку не любят или обижаются на него, то, к сожалению, эта обида и нелюбовь распространяются и на Церковь. Поэтому, когда Вы упомянули, что любовь к Вам зрителей для Вас имеет значение, я понимаю, что это потому, что Вы хотите каким-то образом воспользоваться пристрастием лично к Вам. Я понимаю, что это признание распространяется очень часто и на Церковь (что, кстати, и было замечено нашим первоиерархом). Люди видят Вас и признают свет, достигающий людских душ через Ваше пение, и это согревает сердца и в отношении Церкви, от которой, к сожалению, большинство наших соотечественников по-прежнему отчуждено.

Скажите, насколько это служение, которое не обеспечивает Вас защищенностью так, как монастырские стены, мешает Вашей молитве? Как шутил один из наших замечательных архиереев, «если раньше монахи, встречая друг друга Великим постом, спрашивали, как молитва, то теперь спрашивают: „Ну, сколько скинул?”», имея в виду более низкие запросы в отношении духовного подвига. Как Ваша молитва? Насколько она удается в этих путешествиях, в необходимости сосредоточиться для вокала? Наши православные зрители уж явно скажут: «Интересно, отец Фотий утренние и вечерние молитвы читает? После концерта есть у него силы или возможность взять молитвослов или хотя бы в машине что-то воспроизвести?». Как с нашим важнейшим орудием обстоит дело?

– Я никогда не забываю молиться, хотя у меня нет в руках, как у вас, четок. Я не забываю о Боге в любой ситуации – хоть на сцене, хоть за кулисами, хоть за рулем автомобиля. Я всегда прочитаю молитву перед путешествием, перед концертом, то есть всегда прошу Господа о помощи и понимаю, что без Его поддержки, без Его помощи я не смогу спеть, не смогу выдержать плотный график, когда у меня подряд 5 концертов.

Вы спрашиваете: не приедается ли? Знаете, концертов все-таки бывает не так много, как у известных звезд. У меня размеренный план, хотя бывает так, что волной идет целая вереница концертов, но я уже потихоньку начинаю привыкать чисто физически. А к людской любви и славе я еще не успел привыкнуть – все-таки 10 лет в монастыре научили меня осторожно относиться к головокружению от людских похвал; всегда, когда мне что-то хорошее говорят, конечно, благодарю, но воспринимаю это с холодным умом, чтобы ни в коем случае не «зазвездиться». Вероятность такого есть у каждого человека, у священника тоже.

Ну да, особенно что касается монаха: если хочешь подставить ему подножку, то похвали его. А Вы, окруженный похвалами, должны быть особенно бдительны. Вы упомянули о своих путешествиях, а нашим православным телезрителям и радиослушателям наверняка интересно (я стараюсь их глазами смотреть на наш диалог), предписан ли пост путешествующим. Великий пост – для Вас он облегчение или усугубление?

– Я считаю, что пост установлен, чтобы был режим, чтобы был в жизни биологический ритм. Как есть часы для сна, еды, бодрствования, так и в течение года есть сезоны, когда нужно перейти на другую волну, немного успокоиться, в чем-то себя попридержать – не только в каких-то гастрономических вещах, но и в общении с людьми, которые просто празднословят, смотреть поменьше пустого по телевизору: создать какие-то такие условия, якобы аскетические (понятно, что полностью аскетизм в миру невозможен). Каждый для себя определяет свою меру. Конечно, советуется с духовником, но не нужно воспринимать пост как что-то страшное.

Иногда мне пишут в комментариях: «Батюшка, а как же Страшный пост? Почему Вы разъезжаете?». Какой Страшный пост? Это Великий пост, а Великий – потому что большой, но он ни в коем случае не страшный, он, наоборот, благостный, приятный: как говорится, «поститесь постом приятным». Поэтому нужно не быть фарисеями, понимать, что нарушать пост нехорошо не потому, что это такой закон, который чисто юридически нельзя нарушать, а постараться понять, к чему он ведет, какие последствия душевные и физические ощущаешь потом, когда не имеешь дебелое тело.

Да, ущемляя телесное, даем цвести душевному. У меня сейчас тоже есть некоторое направление творческого служения (я на сцене читаю стихи), оно сейчас становится все активнее с благословения нашего архиерея, который поддерживает наши творческие способы общения с паствой. У меня все-таки довольно строгий отбор стихов и моих любимых поэтов (Пушкин, Пастернак, Мандельштам), чьи стихи я читаю на сцене. Тем не менее, очень отбираю их в формате чувственности, это более философская лирика или эмоциональная – например, читаю стихи Пастернака, где он, изображая свой смертный, загробный голос, прощается с женщиной: «Простимся, бездне унижений бросающая вызов женщина!». И то это в порядке исключения.

А Ваш репертуар все-таки достаточно широк – есть и романсы, и неаполитанские песни, достаточно энергичные, не лишенные чувственного элемента. Как Вы к этому относитесь и как внутренне располагаетесь? Об искренности Вы сказали, и понятно, что нас с Вами вопрос пристрастия к противоположному полу не занимает фундаментально, но, тем не менее, когда он звучит в тексте автора, как Вы с этим сообразовываетесь?

– Я оставляю эти слова на рассмотрение самого зрителя, пусть он сам интерпретирует эти смыслы как ему угодно. Понятно, у меня есть песни о несколько более приземленной любви, чем о возвышенной, абстрактной. Если, например, «Роза красная моя», то там это завуалировано. Есть песни действительно с какими-то любовными смыслами, я пою их на иностранном языке. Как раз поэтому я их и оставляю на иностранном языке, чтобы это не смущало людей.

Чтобы свободная интерпретация оставалась...

– Да. Конечно, все, что можно было бы изобразить мне, как человеку плотяному, я оставил за воротами монастыря и за дверями концертного зала: я считаю, что мне не пристало как-то показывать эмоции на сцене и придавать каким-то словам особый смысл, жар и страсть. Я думаю, именно такое ровное и бесстрастное прочтение этих песен как раз и является моей изюминкой.

Да. И Вашим достоинством. И, может быть, недостатком для кого-то. Я тоже видел: Вы удивительным образом сохраняете какую-то чувствительную статичность – Вы удерживаетесь от порывистости, что как раз для итальянских исполнителей нетрадиционно. В тех же итальянских песнях звучит: «Не оставь меня, тебя я умоляю, вернись в Сорренто!», и когда Лучано Паваротти поет финал, то это настоящий страстный бизон, а Вы удерживаетесь от всех этих излишеств, сохраняете свою изюминку.

– Для меня самое главное – передать мелодию и музыкальную интонацию: я сам до мозга костей музыкант, и для меня важно чтобы именно музыка красиво прозвучала.

У меня есть вопрос, который я сам как-то переживал: с одной стороны, есть наша духовная жизнь, жизнь монастырская, послушания, а с другой стороны, – жизнь, которую можно назвать творческой, она совершается в человеческом пространстве. А есть область душевная, область внутреннего приложения, относящаяся к дружеству, к земным невинным радостям, что составляют подкрепление нашему душевному миру. У Вас между Вашим вокальным служением, которое я отношу к земному условно (это не плотское служение, но, тем не менее, это Ваше присутствие в мире, служение людям), и Вашей монастырской жизнью есть какое-то душевное пространство, дружество, общение?

– Конечно.

Если не секрет, что это? Может быть, большой теннис, или еще что-то? Какое-то пространство, которое составляет, с одной стороны, Ваше личное, а с другой стороны, какое-то душевное утешение?

– Много утешений. Я думаю, это моя слабость: я везде, из всякого дела ищу себе именно утешение, именно эту сторону – если не получаю утешение, то бросаю это дело (это касается каких-то увлечений, хобби). Я нахожу такую отдушину в фото– и видеосъемке. Недавно приобрел квадрокоптер и снимаю даже с высоты птичьего полета – очень красивые кадры получаются. Впоследствии мне хочется набрать побольше материала и создать красивый видеоролик. Помимо этого я, конечно, люблю и музыку слушать, и хорошее кино посмотреть.

Что за музыку Вы слушаете?

– Это музыка серьезная, она не звучит в радиоприемниках, она сочинялась хоть и современными композиторами, но они опираются на опыт классических композиторов.

Поздний Скрябин? Вы как-то интригуете, батюшка. Немного расшифруйте – может, народ тоже приобщится к этому.

– Да, есть композиторы, которые занимают пограничное положение – они и академисты, и в то же время пишут музыку для кино. Они находят такой интересный симбиоз в творчестве, что у них классика проникает в киномузыку. И наоборот – в их академическую музыку, программную (такую, как симфонии и какие-то фортепианные вещи). И, конечно, что-то джазовое тоже не прочь иногда послушать, но не атональный джаз, экспериментальный, а более приятный слуху.

Мы не без волнения смотрели, когда Вы принимали участие в диалогах (юбилейных или в самом «Голосе»), когда Вы были на подмостках Первого канала. Там тоже есть какой-то диалог, по-моему, Вас даже приглашали известные каналы, ведущие, и Вам приходилось этому соответствовать, не теряя своего статуса и достоинства. Мы с большой радостью отмечали, что Вам удавалось, оставаясь в формате легкого общения, доставляя какой-то юмор и шутку, не терять своего лица, не подыгрывать стихиям века сего, которые Вам навязывались. Наверное, посещая многие епархии и города, Вы сейчас вхожи в какие-то светские сообщества, какое-то угощение в Вашу честь происходит. Как Вы сейчас чувствуете себя в кругу начальства, властей предержащих, в архиерейском кругу? Вы уже освоили лексику, соответствующую такому высокому стилю общения? Или все-таки по-прежнему, как свойственно монастырскому человеку, несколько сторонитесь подобных сообществ?

– Наверное, все-таки второе – я не очень комфортно себя чувствую среди элиты или властей предержащих (не важно, архиерей это или депутат). Не потому, что я плохо отношусь к этому и имею какие-то предрассудки. Совсем нет… Мне некомфортно. Я понимаю, что это высокие чины, у них очень много власти, и граница все-таки существует – ты не можешь раскрепоститься и общаться простым языком, постоянно нужно себя сдерживать, больше молчать. Хотя, конечно, они могут меня хорошо встречать и пытаться меня раскрепостить, но все-таки это встречается редко. Если уж приглашают, то, как правило, я иду.

А спорт? Либо спорт, либо земные поклоны, хотя Вы достаточно молоды в сравнении с нами – мне-то уже давно мои добрые доктора сказали: «Отец Лука, не обольщайтесь, после 40 надо уже серьезно заниматься своим здоровьем. Если Вы думаете ехать на инерции молодых сил, то ничего у Вас не получится». Я в это верю и не пренебрегаю здоровьем, не забываю о физкультуре. Вы как-то этот вопрос рассматриваете? Или у Вас еще период той легкомысленной молодости, когда Вы говорите: «Ничего, все само собой управится»?

– Я стараюсь побольше ходить, совершать пешие прогулки, чтобы и сердце немного поберечь. Стараюсь просто двигаться. Даже когда есть концерты, если днем имеется немного времени, то обязательно минут 40 мы вместе с пианистом, с концертмейстером совершаем пешие прогулки.

Это основное средство?

– Да.

Ну ничего, повзрослеете, я думаю, еще прибавите некоторые вещи. А Ваши планы? Это всегда интересно, все-таки много уже спето. Есть ли специальные программы, которые Вы намереваетесь подготовить? Чего хотелось бы достичь? Все-таки нельзя же не смотреть в будущее?

– Надо, конечно, что-то загадывать, планировать, нельзя останавливаться на достигнутом. Безусловно, хочется создавать свою музыку, чтобы это была новая программа, которая уже будет состоять из моих песен. Не из чьих-то, пусть даже давно забытых.

Вы пишете? Это не очень знакомые области.

– Да, есть такое.

И большую часть в Ваших концертах составляют Ваши произведениях?

– Нет, совсем нет – буквально пара вещей. У меня есть планы создать обработки православных духовных произведений, такие, которых никто раньше не делал. Уже есть наработки, это можно послушать в интернете, иногда я и на концертах исполняю свои аранжировки – допустим, псалом «На реках Вавилонских».

Да, в «Крокусе», по-моему, он как раз звучал на прошлогоднем концерте.

– Да. Там, в принципе, ничего нового, но звучат они несколько иначе – я снабжаю мелодию новыми гармониями. Пусть они немного современные, но они не вычурные – не выходят из рамок музыкального приличия, если можно так сказать. Это не что-то такое, где вдруг, откуда ни возьмись, джаз пошел или что-то такое – там все очень дозированно.

А ведете ли Вы какую-то внеконцертную деятельность в кругу своего влияния, своего общения? Есть ли у Вас стратегия по общению с подписчиками Вашего Инстаграма, в других социальных сетях, где Вы представлены? В чем она состоит, кроме отчета, где Вы были, что спели, с кем встретились? Есть ли пастырский подход? Или это еще пока формируется?

– Я выхожу иногда в прямой эфир в разных соцсетях, и если там задают вопросы, отвечаю и даю духовный совет. Или бывают прямые эфиры по инициативе других каналов.

Что касается общения и публикаций в соцсетях, то я стараюсь быть открытым. Иногда, кроме официальной, формальной информации, даю что-то бытового плана – съемки, как я играю на пианино или как в непринужденной обстановке снимаю видео с бабочкой и так далее.

Но это все-таки маленькие радости, а так, конечно, могли бы быть в Вашей программе и более-менее систематические беседы. У Вас семинарское образование?

– Да.

Ну, можно расти. А высшее нигде не получали?

– Нет.

Может быть, к нам, на теологию? Мы бы с удовольствием рассмотрели Вашу кандидатуру: все-таки очевидно, что каждый из батюшек, видя Ваше служение, может думать, что, имея такой ресурс, сколько можно было бы внести еще и словесного… Хотя Вы и сказали в начале нашей передачи об особом служении, которое некоторым мистическим образом через звучание, через мелодические гармонии, объединяющие зал при Вашем исполнении песен, делает людей единомысленными и созвучными Вам и настрою Вашего сердца. Но есть, мне кажется, перспектива миссионерского служения, которая вместе с Вашим познавательным ростом, с Вашей священнической опытностью, думаю, еще и преумножится. От души признательны Вам за такую теплую, доверительную беседу. Благодарю Вас от лица всех наших зрителей, слушателей. И очень надеемся на будущую встречу с Вами. Храни Вас Господь! (Окончание в следующем номере)

Записала:
Елена Кузоро

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475