Живописец, близкий к народу

«…Среднего роста, крепкого сложения, с упрямым сосредоточенным лицом человека, привыкшего достигать намеченного; в нем нет чрезмерной интеллигентности, он прост и народен…», – так описывал 63-летнего В. Сурикова поэт Всеволод Рождественский. Живописец и был таким – близким к народу и знавшим чего хочет добиться от жизни. Его предки по отцу и матери принадлежали к казачьим семьям: «Мои предки покоряли Сибирь вместе с Ермаком, а дед мой атаманом был. Со всех сторон я – природный казак». Мать Сурикова рано овдовела и обеспечивала троих детей одна. Когда денег не хватило даже на то, чтобы Василий смог продолжить обучение в гимназии, юноша устроился на работу писцом. А занятиям живописью посвящал все свободное от работы время. Упорство характера проявилось и позднее, когда он провалил экзамен по рисунку с гипса в Петербургскую Академию художеств. А поступив со второго раза, уже не отступал. Награды за рисунки и живописные композиции посыпались на него как из рога изобилия. Суриков даже нашел себе мецената. Золотопромышленник Петр Кузнецов не только оплатил талантливому студенту учебу в академии, но и позвал жить к себе на золотые прииски, в Хакасию. Однако захватила тогда воображение художника Москва, куда его пригласили для написания фресок для строящегося Храма Христа Спасителя.

«Началось здесь, в Москве, со мною что-то странное. Прежде всего, почувствовал я себя здесь гораздо уютнее, чем в Петербурге…Как только начинало темнеть, я отправлялся бродить, по Москве и все больше к кремлевским стенам. И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души... И вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина», – так художник описывал свои ощущения, впоследствии выраженные им на холсте.

«Картина Сурикова „Утро стрелецкой казни” делает впечатление неотразимое, глубокое на всех. Все в один голос высказались дать ей самое лучшее место, она наша гордость на этой выставке…», – так отвечал Илья Репин коллекционеру Павлу Михайловичу Третьякову.

Полотно экспонировалось на выставке Товарищества передвижных художественных выставок и стало первым, которое В. Суриков выставил на суд зрителей: «Никто не начинал так. Он не раскачивался, не примеривался, и как гром грянул этим произведением». Так же молниеносно живописный шедевр был куплен П.М. Третьяковым за 8100 рублей. «…Я беру ...все только то, что нахожу нужным для полной картины нашей живописи...», – говорил П.М. Третьяков, пополняя коллекцию картин новым шедевром. Впоследствии он приобрел у В.И. Сурикова еще два полотна: «Меншиков в Березове» и «Боярыня Морозова», что позволило художнику не думать о заработке, а всецело посвятить себя творчеству.

Однако, несмотря на свою положительную рекомендацию картины В. Сурикова, И.Е. Репин уже не в первый раз давал оценку как масштабу его дарования, так и самому художнику: «…Я был уже на выезде за границу, когда Суриков стал выдвигаться и готовился быть „конкурентом”. Я видел его только мельком и мне очень врезались его выразительные глаза; я был не прочь с ним познакомиться. Но однажды, встретившись со мною в коридоре Академии художеств, он взглянул мне так холодно в упор, что я сразу охладел к нему…». И позднее именно И.Е. Репин на коленях просил В.И. Сурикова преподавать в Академии художеств, на что тот ответил твердо: «Не пойду!» – художник не хотел тратить свое время вхолостую, он предпочитал творить. Часто в поисках натурщиков для своих картин он сутками колесил по городу, пока не находил нужный типаж.

Но, несмотря на охлаждение отношений между двумя знаменитыми художниками, в дневнике И. Репина о В. Сурикове было написано: «Да у Сурикова было много страсти к искусству…Искусство он горячо любил, более всего на свете…Он понимал все и глубоко и верно ценил…».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475