Протоиерей Андрей Ткачев: Живая вера

Что такое вера? Это вера в существование невидимого духовного мира, верность традициям или доверие Богу?

– Верность традициям – хорошо, существование невидимого мира – хорошо, но всего этого мало. Вера – это личное опытное убеждение в существовании иной реальности, которая более реальна, чем то, что мы видим вокруг себя.

Вы сказали «опытное»? Как человек опытно может это подтвердить?

– По-разному. Рожающая женщина, воюющий солдат, человек на грани самоубийства, почему-то возопивший к Богу, люди, находящиеся в житейском тупике… Вера рождается в муках, и опыт приходит к страждущей душе. Вера не дается человеку расслабленному. Настоящая живая вера дается человеку, находящемуся на грани жизни и смерти. Можно назвать несколько ситуаций – война, роды, изгнание, одиночество, потеря любимых, расставание, бедность, физическая опасность, нравственные муки.

В ситуациях, когда человека «сжало» и в этом мире ему спасения нет, он зовет к тем окнам, которые должны открыться, получает воздух из окон другого мира, дышит воздухом иного мира, и теперь его нельзя переубедить, что Бога нет, что нет другой жизни. Он ответит: «Как же нет?! Я знаю, что есть». То есть вера предполагает наличие опыта. Вера маленького человека предполагает доверие родителям. Маленький ребенок верует потому, что ему сказали, что Бог есть. Он и сам знает, что есть (дети часто знают, что Бог есть), но когда скажешь ему, он ответит: «Да, конечно, есть». Он может совершенно спокойно молиться. А потом уже начинаются сомнения, грехи, гормоны, страсти… А уж взрослого, заскорузлого, пока не загонишь, как кабана, в загон, под прицельный огонь из винтовок, не поверит. К вере приходят через страх, боль и метафизический ужас.

Вы сказали, что если человек опытно познал существование духовного мира, то его уже невозможно переубедить. Но есть выражения «вера укрепляется» и «вера оскудевает», то есть это что-то непостоянное?

– Совершенно верно. Человеку дается залог, и он должен его умножить. Как кредит. Вообще, все банковские дела вполне ложатся на Евангельскую историю. В Евангелии так и написано: позвал рабов, дал три таланта, пять талантов – шагом марш работать и умножьте, пожалуйста, принесите прибыль. То есть чисто банковская ситуация: тебе дали кредит – работай, принеси прибыль, отдай тело кредита, прибыль поделим. Как-то так. Поэтому неработающий человек веру потеряет. Тот, кто имел веру и закопал ее в землю, – потерявший веру человек. Нужно трудиться с верой и ее умножать.

В то же время Писание говорит, что лучше бы не познать Отца Светов, нежели, познавши, потом обратиться снова к делам злым и попрать веру совершенно противоположной жизнью. Поэтому, конечно, вера – некий залог. Вот ты возопил: «Спаси, погибаю!». Вот тебе рука, тебя достали. Ну и что? Теперь ты должен всю жизнь помнить, что тонул, тебя вытащили, – а дальше что? Дальше надо действовать исходя из произошедшего. А если будешь действовать противоположно, получится, что тебя спасли, а ты неблагодарный. Потом будешь тонуть – тебя уже не спасут.

Поэтому, конечно, вера предполагает труд. Вера есть подарок, предполагающий труд. По сути – чистый кредит. Поскольку банковская терминология понятна современному человеку, вера – это чистый кредит. Под хорошие проценты, не под грабительские. Работай.

Не может ли вера быть уходом от жизни, как бы лекарством от трудностей?

– Думаю, в некоторые эпохи христианской жизни (мы прожили уже две тысячи лет христианской истории) были времена и ситуации, когда кому-то могло казаться, что человек, уходя в монастырь или в веру, бежит от тяжестей жизни. Наверняка такие случаи были. Например, в некоторых монастырях люди могли питаться гораздо лучше, чем они питались, будучи крестьянскими детьми. Они могли есть и рыбку, а крестьянский сын мог на одних сухарях жить всю жизнь. Бывало такое. Кому-то могло показаться, что человек пошел в монастырь, потому что ему захотелось карьерного роста или сладкого питания и праздного пребывания. Монастыри ведь были штатные и нештатные: штатные получали деньги от казны – в нештатных трудились сами… Но нужно сразу сказать, что это не вопрос веры. Это вопрос поиска теплого места. Просто бывают ситуации, когда жизнь позволяет человеку сбежать от тяжелого труда в монашескую келью и питаться лучше, чем при столе отца и матери, от земли. Но это не более чем поиск сладкого места.

А вообще, в веру от жизни не бегут. Вера и жизнь в вере настолько тяжелы, что жизнь любого крестьянина, или портового грузчика, или извозчика, или дальнобойщика, или коммивояжера, людей с самой низкой, тяжелой, малоэффективной профессией, находящихся на самой низкой социальной ступени, легче, чем жизнь в вере. Знаю такой пример. Человек умеет петь. Священник берет его с собой в воскресенье после Пасхи, на Фомину неделю, на Радоницу пойти попеть Пасхальную панихиду. Они идут и поют над гробами. Начали часов в десять, закончили около восьми вечера. И этот человек потом говорит: «О нет, отче, спасибо, больше я не пойду. Я лучше разгружу вагон кирпича, но вот так ходить молиться я больше не хочу. Это ваш хлеб, не мой, я больше не пойду». Это он просто пел и ходил между гробами!

Казалось бы, пение не такой уж затратный труд...

– Ходи себе между могилами и пой, но там же люди в них… Ты же поешь не просто слова, а священные слова. А если бы он выслушивал Исповеди? А если бы хоронил людей? А если бы служил службы? Хочешь не хочешь, заболел, душа не поет, с женой поссорился, а служить нужно – иди и служи, и радуйся, и хвали Бога. И люди, которые хоть чуть-чуть сунули в это нос, говорят: «Нет, спасибо, я не пойду, это слишком тяжело. Лучше я буду тянуть линии высоковольтных передач в Сибири или работать машинистом электровоза, кем-то еще, но только не это». Это очень тяжелая жизнь. Жизнь в вере накладывает на человека внутренние табу. Ты должен контролировать свои мысли, слова. Кто из нас сегодня контролирует, что говорит?

А верующий человек должен контролировать свои мысли и слова. Если посоветуешь человеку поставить фильтр себе на язык, то есть цедить слова, из десяти слов сказать два, но нужных, он ответит: «Отстань от меня. Это слишком тяжело. Лучше я буду выступать на ринге, драться за деньги или асфальт класть и снимать, но только не это».

Слова цедить, мысли контролировать, с грехами бороться очень тяжело. Христианская жизнь по степени сложности не сопоставима ни с чем, все остальное уступает ей. Поэтому, конечно, побег в веру в принципе невозможен. Возможен побег в симуляцию веры. Например, девочка оделась в черное – вроде она монашка, или мальчик оделся в черное – вроде он послушник, а сам полон грехов. Внешний побег, в одежду, возможен, – но внутренний побег в веру?! А куда бежать? Люди бегут из веры от тяжести ее, они готовы хоть в космос лететь, лишь бы только не верить. Потому что верить тяжелее, чем в космос лететь.

Есть мнение, что веру иметь необязательно, достаточно быть просто хорошим человеком. Возможно ли быть истинно хорошим человеком без веры?

– Критерии хорошести мы определяем по нравственному кодексу. Понятия «хороший» и «плохой» предполагают наличие нравственных координат – что хорошо и что плохо. А что хорошо и плохо у нас – это, в общем-то, христианские понятия. Критерии хорошести мы определяем по нравственным координатам, заложенным христианством. Украл – плохо, отдал – хорошо; струсил – плохо, защитил слабого – хорошо; изменил – плохо, сохранил верность – хорошо; ешь без сытости – плохо, живешь воздержанно – хорошо. То есть, в принципе, вопросы хорошего и плохого – знаем мы это или нет. Лучше, конечно, знать, но те, кто не думает об этом, должны однажды задуматься, из каких «полей», «рудников», источников мы «выкапываем» понятия хорошего и плохого. Мы живем в христианской парадигме – понятия хорошего и плохого вложены в христианское сознание, поэтому быть хорошим совсем без Христа невозможно.

Можно быть хорошим, не думая о Христе, но получить некий заряд христианской нравственности от своих покойных сродников. Например, дед крепко верил, сын верил сикось-накось, но был праведный, трудолюбивый человек, семьянин; внучок может, по нравственной инерции, уже не веря ни во что, но имея праведного деда и хорошего отца, еще как-то колебаться в рамках нормальной нравственности. А правнучек уже пропадет. То есть все хорошее, что мы знаем по части неверующих людей, – инерционные явления. Их являет инерция из невидимого мира, из прошедших поколений. Бабка святая, мама праведная, я непонятно кто, дети мои уже «улетели». Так оно обычно и происходит. Почему говорится в Писании, что будут прокляты до четвертого поколения люди, которые презирают имя Господне, которые произносят его всуе? Потому что четыре поколения – это та самая схема, когда теряется всякая святость. На четырех поколениях святость заканчивается: дед святой, сын уже не святой, а праведный, внук просто хороший, правнук уже никто. На четвертом поколении иссякает святость первого рода, если к ней не добавлены личные усилия.

Могут ли личные усилия восстановить праведность?

– Личное усилие все восстанавливает, заново рождает. Может быть, дед и отец нечестивцы, и вдруг появляется святой человек. И пошел святой корень. Но без личных усилий на четырех поколениях она заканчивается. Я об этом думал и беседовал с разными людьми много раз. Почему до четырех родов? Потому что, наблюдая за жизнью, я вижу, что в четвертом поколении корень засыхает, если корень свят, но личных усилий не было.

У нас без Бога прошло всего лишь 70 лет, и, если бы прошло еще 20, все засохло бы. Но не засохло, потому что Бог прекратил эти времена и начал другие. Поэтому нет нравственности без метафизики. Например, с какой стати я должен прощать? Ты меня обидел, сейчас возьму нож и тебя зарежу. На каком основании не резать? Кто сказал, что нельзя проливать кровь? Какой Бог? Бог сказал, что нельзя проливать кровь? Если Бог сказал, – уже можно разговаривать. Все знают, что нельзя убивать. Нужно прощать. Кто сказал, что нужно прощать? Христос сказал. Кто такой Христос?

То есть мы не сможем ни простить, ни забыть, ни помочь, ни поддержать, если не найдем нравственных оснований для этого, а основания нравственности лежат в метафизике, то есть за пределами видимого мира. С какой стати я должен брать винтовку, идти в атаку и умирать за кого-то, кто сидит в тылу? Господь сказал. Ах если Господь сказал, тогда другое дело, тогда будем воевать. А если Господь не сказал, то с какой стати? То есть без Бога нравственности нет. Она может быть инерционная, по инерции доставшаяся от прежних времен.

Может ли искаженная вера подавлять человека? И как?

– Конечно. Искаженная вера просто мурыжит, «жует», выплевывает человека.

Человек думает, что он верующий, но это искажение?

– Конечно! А почему мы так тревожимся о сектантстве, лжестарчестве, ложном эсхатологизме, о людях, которые в своей религиозной жизни чрезмерно взвинчены (как в пословице, «не по Савке свитка»): психуют, будто бы уже конец света, будто антихрист пришел? А на самом деле трамвай едет, телефоны звонят, мамы с детьми гуляют, храмы открыты, все хорошо. Конечно, это ложная вера. Насколько истинная вера воскрешает человека, настолько ложная вера убивает его. Тут даже спорить не о чем.

А как она это делает? По-разному, ведь ложные веры разные. Кто-то может, например, разувериться в Церкви и ее таинствах, кто-то может обратить взор на Восток с его тайнами, эзотерикой, кто-то может впасть в иудаизм. Иоанн Златоуст говорил, что у христианства два врага – язычество и иудаизм. Справа и слева у нас два врага. Все наши ереси и соблазны имеют двоякую природу: либо квазииудейскую, либо квазиязыческую. Мы склоняемся либо к иудаизму, либо к язычеству. Можем отойти от прямого пути христианства в Закон, заповеди, дотошное их исполнение.

Как старообрядчество, например. Старообрядчество – прекрасное занятие, очень похожее на иудаизм. Тысячи разных мелких заповедей. Можем отойти в язычество. Что это такое? Уклонение в разного рода шаманизм, в то, что называется народоверием, когда человек и к бабке пошел, и в церковь пошел, верит в приметы, гороскопы читает. Это чистейшее язычество. Так что врагов у нас два, но модификаций этих врагов – тысячи. Конечно, все это мучает человека и калечит. А найти прямой путь довольно трудно. Каждый из нас так или иначе страдает, оттого что клонится или в сторону иудаизма, законничества, буквоедства, или в сторону язычества – потворства плоти, священного материализма, чего-то еще. А пойти посерединке – архисложная задача.

Как живая вера освобождает и раскрывает человека?

– Когда человек верует по-настоящему, он свободен и бесстрашен, но не нагл. У Набокова в «Приглашении на казнь» описывается психологическое состояние человека, который решил убить себя. Он уже зарядил пистолет, положил его в карман. Сейчас он придет домой, выстрелит себе в висок. И вдруг он понимает, что может теперь делать что захочет. Может разбить витрину, плюнуть в лицо любому человеку, украсть, пнуть. Кто ему что сделает? Он сию секунду готов выстрелить себе в висок, и до свидания. Он никого не боится – он уже решил исход своей жизни, она уже закончена. Понимаете, как страшно – свести счеты со своей жизнью? Так вот, верующий человек свободен, как самоубийца, но у него нет этой наглости, которая может быть у самоубийц. Он свободен, готов умереть, но не готов перед смертью плевать кому-то в лицо, бить витрины, красть чужое имущество, кого-то позорить. Ему это вообще не надо.

Свобода – это отношение к смерти. По-настоящему свободен тот, кто решил свои счеты с жизнью, кто готов умереть. Это и есть свобода. Кто не готов умирать, тот не свободен. Поэтому самые свободные люди – христианские мученики. Талибы, например, люди, о которых мы так много говорим и слышим, несвободны. Потому что они не хотят умирать сами. Они хотят умереть с кем-то, хотят кого-то с собой забрать, поэтому несвободны. Это не свобода, это насилие.

Христианский мученик никому не желает смерти. Но он не боится умирать. Не желать никому смерти и не бояться умирать – это и есть высшая степень свободы. Это и есть высота веры. Конечно, нам до этой высоты еще грести и грести, но мы должны понимать, что, если не будем бояться умирать, никому не пожелаем зла и никого в гроб затащить не захотим, это значит, что мы в высшей степени свободные люди.

Настоящая вера и дает человеку опытное ощущение будущей жизн: «Где твое, смерте, жало? Где твоя, аде, победа? Воскресе Христос, и ты низверглся еси. Воскресе Христос, и падоша демони. Воскресе Христос, и радуются Ангели. Воскресе Христос, и жизнь жительствует. Воскресе Христос, и мертвый ни един во гробе».

Воскресе Христос, аминь! Чего же ты боишься? Потому что во мне еще грех живет, я еще с ним не разобрался. То есть наше рабство – это наши грехи. Степень зависимости от наших грехов – это степень нашего внутреннего рабства. Если мы с этим разберемся, будем верить по-настоящему и до конца, то будем по-настоящему свободными людьми и никто никогда ничем не сможет нас ни купить, ни запугать, ни принести неудовольствие. Мы будем плевать на все в хорошем смысле слова, ведь чем можно запугать человека, который ничего не боится?

Вера в себя и вера в Бога взаимоисключают друг друга?

– Они иногда сталкиваются до полного противоречия, а иногда помогают друг другу. У Августина Блаженного есть классическая формулировка: есть вера в себя до ненависти к Богу, и есть вера в Бога до ненависти к себе. Где-то посередине – промежуточные состояния. Например, Андрей Великий, или Симеон Столпник, или печерские подвижники, затворники – люди, которые не любили себя. Они любили Бога полностью, а над собой истязались. А есть такие, которые так любят себя, что не терпят никакого приказа над собой: «Кто приказал, какие заповеди? Бог? Где этот Бог? Я не хочу ничего знать. Буду делать как хочу, мне наплевать, кто сказал». Это любовь к себе до ненависти к Богу, это полюс нынешней цивилизации.

Конечно, много всего есть еще в серединке. Отчаявшегося человека нужно поддержать. Это уже вопрос педагогики. Вот мальчишка играет в теннис или футбол, или плывет, или боксирует, получил на ринге удар, ушел в раздевалку и плачет. Что ему нужно сказать? «Колька, ты молодец, ты классно дрался, не плачь, вытри слезы. Завтра на тренировку, через месяц будут новые соревнования, и ты выиграешь!». То есть можно поддержать человека. Нужно родить в человеке и поддержать в нем уверенность, что он что-то может. Это не грешно.

В аскетике такое не позволяется. В аскетике, когда что-то случается у взрослого человека по его грехам, ему говорят: «Это тебе за грехи, ты бы не упал так низко, если бы не возгордился. Пришла гордость – пришло посрамление: это закон. Что уж тут поддерживать – вставай, кайся, исправляйся и живи дальше». То есть здесь нужна педагогика.

Веру в себя можно поддерживать в людях маленьких, причем не только по возрасту, но и по уму. Есть много людей, которым уже 50, а они еще «маленькие». Нужно чувствовать, кого поддержать, а кого смирить. Сильного нужно смирять, а слабых нужно поддерживать. Кто не проигрывал? Александр Македонский, Ганнибал проигрывали. Только Суворов не проигрывал, но какой кровью ему это далось! На поле боя не проигрывал, но в интригах – да, уходил в отставку, его высылали в деревню… Проигрывали все. Но проигрывать тоже нужно уметь. Поэтому вообще нельзя верить в себя.

Но на некоторых этапах духовного роста человека нужно поддержать, его самооценку иногда поднять, чтобы он не отчаялся. Те, кто близок к отчаянию, нуждаются в поднятии самооценки. Это касается маленькой души – маленького ребенка или взрослого с маленькой душой. Здесь нужно обнять, приласкать, согреть: «Ты классный парень, чего раскис, завтра начнем все заново!». Каждому человеку нужны такие слова, даже если он очень сильный, когда он в чем-то проиграл (в бизнесе, работе, спорте, в жизни, семье). Большой мужчина плачет, оттого что ушла его тоненькая жена. Скажем: «Вытри слезы: сейчас переоценим ситуацию – ты такой видный мужчина, на тебя сейчас слетится много женщин, ты же лучший!». Подумали, поддержали, глядишь – все наладилось. Надо поддерживать людей, иметь педагогический такт. Как его иметь, я не знаю, потому что он либо дается, либо нет. Люди без педагогического такта, как правило, калечат людей завышенными аскетическими идеалами.

Как живая вера может изменить жизнь в семье, стране и в мире?

– Живая вера на самом деле уже не одного человека спасла. Вывела из тюрьмы, подняла с одра болезни, мужа вернула жене, детей вернула родителям. Это мы наблюдаем постоянно. Настоящая живая вера воскрешает человека. Он еще вроде бы не умер, но она воскрешает душу к вечной жизни еще до смерти тела. Допустим, живая вера Сергия Радонежского до сегодняшнего дня держит всю Русь. Русь стоит на Сергии Радонежском. Начнем копать – лопата ударит в крепкий камень. Это Сергий. На Сергии стоит Святая Русь до сегодняшнего дня. Это можно доказать, просто времени мало. На Владимире, Ольге, на Борисе и Глебе, на Антонии и Феодосии – тоже, но на Сергии – главным образом. Это странно, но это факт. Вера спасает целые народы. Из тьмы делает свет, из идиотов делает мудрецов, из развратников – целомудренных, из жадных, признающих за святыню только свой карман, делает щедрых и благотворительных. Соединяет мужа и жену, власть и народ, богатых и бедных, умных и неумных.

Вера творит чудеса, вера жива. Когда к нам привозят Пояс Богородицы, или идет Тихорецкий крестный ход, или Бессмертный полк поднимает портреты своих погибших на фронте дедов, мы видим, что вера поднимает такие пласты изнутри народной жизни! Мы думали, оно уже умерло, а оно еще жить не начинало. Вера в Христа Спасителя животворит отдельного человека, семейную ячейку, маленький коллектив, большое общество, целую страну и мир. Поэтому, конечно, Духом Святым рождена вера (никто не может назвать Господа Иисуса Господом, если ему не дано будет это Духом Святым). Духом Святым мы называем Иисуса Господом, Духом Святым мы имеем веру. Без Духа Святого, своими личными усилиями, мы не познали бы Христа. Духом Святым мы знаем, что Христос – Господь. «Духом Святым да узнает Господа вся земля и всякая душа», – молился святой Силуан Афонский. Конечно, это изменит к лучшему всю Вселенную. Так будет. Россия к этому призвана.

Записала:
Маргарита Попова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475