Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Нравственность всегда первична

Приветствую вас! Очень рад встретиться с вами.
Я бы не хотел слишком долго говорить, потому что, наверное, стоит больше времени оставить для свободной беседы, для вопросов, которые вы зададите. Вы представляете разные политические организации, придерживаетесь различных взглядов на жизнь, на политику, то есть отражаете то разномыслие или, как теперь говорят, плюрализм, который существует в нашем обществе. Вот я и хотел бы сказать несколько слов на тему этого плюрализма.

11 декабря 2015 года в Патриаршем зале кафедрального соборного Храма Христа Спасителя состоялась встреча Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла с представителями Молодежной общественной палаты и Палаты молодых законодателей при Совете Федерации Федерального Собрания Российской Федерации. Открывая мероприятие, Предстоятель Русской Православной Церкви обратился к молодежи со словом.

Совершенно естественно, что у людей разные взгляды – в первую очередь, в силу разнообразия человеческих личностей. У каждого человека свои способности, свои физические и духовные силы, отличные от сил другого человека, разное воспитание, образование, разные условия жизни – Бог знает, какие только факторы ни влияют на становление каждой личности. Вот и получается такое многообразие взглядов, что с религиозной точки зрения абсолютно естественно, – Бог заложил это многообразие в природу человека.

Но как же нам всем жить в обществе? Вопрос, как сбалансировать многообразие взглядов с необходимым уровнем некоего единства и общности, всегда был сквозным в истории человечества, – начиная от первобытнообщинного строя и кончая современным политическим устройством. И, наверное, никогда в истории не будет дан абсолютно удовлетворительный ответ на то, как все это сделать, как это сбалансировать.

Известно, что в прошлом очень большую роль играла личность вождя, руководителя общины. Затем появился институт самодержавной власти, который по-разному реализовывался в разных культурах. Позднее наступило время, когда стали предприниматься попытки построить государственное устройство, опираясь на мнение людей. Не буду сейчас вдаваться в подробные комментарии, но беспристрастный взгляд на происходящее сегодня в мире убеждает, что никакого идеального выражения этой модели в нашей эмпирической реальности нет. Есть большее или меньшее приближение к идеалу, а самого идеала не существует.

Эта же проблема стоит и перед нашим обществом. Мы такие разные, мы называем себя многонациональным, многорелигиозным народом, сюда можно добавить и разницу в политических взглядах. Как же нам жить как одному народу? В прошлом в России играла очень большую роль Православная Церковь, объединявшая абсолютное большинство людей, а Православие предлагает определенную модель поведения, определенную систему ценностей, которые и служили неким базисом.

Сейчас у нас все очень сильно изменилось. Мы стали действительно многонациональным народом, с реальным участием меньшинств в жизни общества. Культурные особенности этих меньшинств привносятся в жизнь большинства; кроме того, различные политические взгляды также привносят большое разнообразие в картину нашей общественной жизни.

Когда я стал Патриархом, на одном из приемов в Кремле я встретился с руководителями политических партий. Это была неформальная встреча – все наши партийные руководители как-то оказались в одном месте, и я к ним подошел. Меня очень любезно встретили, я обнялся со всеми, вне зависимости от их политических взглядов, и сказал тогда одну фразу: «Знаете, братья, вы можете отстаивать любые политические взгляды, вступать, естественно, в противоречия и даже политическую борьбу друг с другом, но у меня к вам просьба – будьте единомысленны в отстаивании базисных ценностей нашего народа. Выборы не должны превращаться в сотрясение основ жизни народа и государства». Может быть, многие из вас уже не помнят 1990-е годы. Был тогда у людей невероятный страх перед каждыми выборами, что вот придет сейчас какая-то новая политическая сила, все сметет и все начнется как бы сначала...

Этот тезис я и сейчас отстаиваю. Политический плюрализм не должен бросать вызов тем ценностям, которые разделяет абсолютное большинство людей. Эти ценности не относятся к политическому устройству или к экономике. Как я иногда говорю, одни любят чай с лимоном, другие со сливками, третьи вообще кофе пьют, – это надстроечные ценности. Марксизм учил нас, что базисная ценность – это экономика, а все остальное надстроечное, но это абсолютно неправильно. Базисные ценности – это те ценности, которые проистекают из человеческой природы, то есть, в первую очередь, ценности нравственные.

Сегодня я проводил заседание одного попечительского совета, и мне пришлось поговорить на эту тему. Нравственность всегда первична по отношению к законодательству. Тем из вас, кто связывает себя с законодательной деятельностью, нужно ясно понимать: все законы вырастают из нравственности, из представлений о справедливости. Ведь что такое справедливость? Это отображение нравственного чувства. Это же не умозрительная система – это сердце реагирует, причем не нужны никакие рациональные определения. Человек сам понимает, что сталкивается с несправедливостью – в быту, в общении, в транспорте, в ЖКХ, где угодно. Рационально мы это не описываем, всем и так все ясно, потому что это чувство проистекает из нашей природы. Что противоречит нравственной природе человека, то и несправедливо. Вот были несправедливы законы апартеида, законы фашизма, люди это чувствовали и против этого боролись.

Поэтому нужно помнить, что нравственность всегда первична, а право из нее произрастает. Сейчас мы вступили в совершенно особую эпоху: впервые за всю историю человеческой цивилизации право бросает вызов нравственному чувству. Я имею в виду принятие целого ряда законов в странах Запада, которые касаются однополых «браков». Нас убеждают, что все в порядке, но нравственное чувство говорит: нет, это не так. Мы не судим таких людей, тем более никому не дано право их преследовать. Но поелику это расходится с нравственным чувством абсолютного большинства, то очевидно, что законы не могут оправдывать и вводить в систему права то, что расходится с фундаментальными нравственными принципами.

Я глубоко убежден в том, что если все политические партии в нашей стране будут соотносить свою правовую деятельность и политическую практику с отстаиванием фундаментальных нравственных ценностей, то наш плюрализм будет работать во благо. Мы будем сохраняться как народ, как общество, как государство вне зависимости от того, кто выиграет очередные выборы, парламентские или президентские. У нас будет гарантия исторического существования. Думаю, это самый главный вопрос, касающийся политического будущего нашей страны.

Может быть, кто-то спросит меня: что же это за ценности? Я не буду перечислять все, хотя есть много текстов, в том числе те, что создавались внутри Церкви. Я также неоднократно предлагал некие формулировки; предпринимались попытки дать описание этих ценностей и в рамках Всемирного русского народного собора, и, слава Богу, что-то перешло и в политические тексты светских людей. Но я бы сказал сейчас о двух-трех вещах.

Есть такое понятие, как достоинство, – одно из самых священных в либеральной системе ценностей. Но очень важно не придавать этим ценностным факторам человеческой жизни ни политической, ни идеологической оценки. Я как человек религиозный, православный отталкиваюсь от первоначального понимания достоинства. Но давайте лучше скажем, как сейчас воспринимается человеческое достоинство. Достоинство – это некое убеждение человека в его автономии, что в значительной степени провоцирует в современной культуре взгляд на другого сверху вниз. И если такого человека чуть-чуть сдвинуть, чуть-чуть наступить на его самость, то может последовать такая реакция, как раньше бывало, когда на дуэль вызывали. Человек воспринимает это как оскорбление своего достоинства.

Хотел бы напомнить о христианах-мучениках. Люди шли на мучения, на страдания, не теряя свое достоинство. Как же так? Все раздавлено, человек в камере весь избитый, – а достоинство сохраняется. Потому что достоинство, так же как и совесть, – это Богом данная, вложенная в нашу природу сила. Достоинство в первую очередь связано с самой природой человека. Тот факт, что мы созданы по образу Божиему, и формирует достоинство человеческой личности. В этом смысле даже преступник обладает онтологическим достоинством. Обладает не эмпирически – преступник, вор, грабитель, убийца, какое уж там достоинство, – а онтологически, как человек. Отсюда и гуманное отношение к преступникам после того, как они осуждены судом. Нельзя издеваться над человеком в тюрьме, и не потому, что он хороший или плохой, а потому что нам не дано издеваться над тем, кто отображает в себе образ Божий. И какая же сила у такого достоинства!

Но есть и самонадувающийся пузырь человеческого достоинства, который произрастает, как я уже сказал, на некоей независимости, автономии. Чаще всего такое чувство появляется у людей состоятельных: «Я все имею, я самодостаточен, а раз так, то могу смотреть на других сверху вниз».

В далекие 1970-е годы, когда советские люди редко выезжали за границу, я по долгу службы был в Сан-Франциско. И вот я ехал в маленьком грузовичке с русским монахом, священником. Он был из аристократического рода графов Урусовых, но принял монашество и жил как подобает монаху, в бедности, а на грузовичке развозил подержанную мебель для бедняков. Это был человек очень образованный, интеллигентный и с особым внутренним достоинством. И вот мы едем, а впереди стоит огромный автомобиль и в нем, развалившись, – какой-то вальяжный человек. Мой собеседник смотрит так спокойно и говорит: «Отец Кирилл, вот перед нами – мыльный пузырь. Для того чтобы это проверить, достаточно прикоснуться к его заднему бамперу и посмотреть, что будет». Я говорю: «Отец Андрей, ради Бога, не прикасайтесь, еще полиция вмешается». Но я представил себе: величественный, самодостаточный человек – и вдруг кто-то стукнул бампер его машины, и все, сдулся пузырек, и нет в нем никакого достоинства, он готов на куски разорвать...

Еще я хотел бы сказать о другом важном понятии – о призвании. Опять-таки, у меня как человека религиозного свой взгляд на это понятие. Глубоко убежден в том, что призвание – это действие Божие в отношении человека. Мы не можем разобраться в своем призвании, только в какой-то момент жизни понимаешь: «Вот чем я должен заниматься». Каждому человеку Бог предназначил определенную миссию. Но Господь не управляет нами механическим способом. Он не дергает нас по пустякам, как некоторым кажется, будто каждый шаг жизни сопровождается Его вмешательством. Бог сотворил весь космос, так что все работает по законам, а человек свободен. Кстати, молитва – это просьба к Богу ограничить нашу свободу, войти в нашу жизнь: «Помоги!» То есть, мне не хватает собственных возможностей – Ты мне помоги, войди в мою жизнь, отними от меня часть свободы и Своей благодатью, Своей силой возмести мои немощи и мои слабости.

Точно так же и призвание. Это не то, что заложено где-то в генах. Иногда бывает и так, но чаще всего призвание формируется. Но это формирование – тоже некая программа, заложенная Богом в каждого человека. Поэтому очень важно найти свое призвание и, исполняя его, ответить на Божий призыв. И если каждый из нас будет именно так воспринимать свое призвание, то оно будет исполняться на очень высоком уровне. Призван быть политиком – будь добр, отдай этому делу своему жизнь. Бизнесменом – сделай так, чтобы не надуваться как пузырь, но чтобы твоя потенциальная сила была максимально использована для решения задач, которые стоят перед народом, перед людьми. Раз у тебя появляются деньги, могущество, так используй все! Можно перечислять дальше и дальше, но очень важно помнить, что в призвании есть наша связь с Богом, и очень важно это призвание почувствовать и откликнуться на него.

Наконец, очень важная тема – тема свободы. Господь создал нас действительно свободными. Очень часто люди говорят: «В Бога не верим, потому что в жизни много несправедливого». Помните у Карамазова, про слезу ребенка: «Как же так? Где же Бог? Если бы Бог был, разве бы Он допустил? А если Он допускает, значит, Его нет». Но почему-то никто не задумывается о том, что если Бог создал нас совершенно свободными, то всякое вмешательство, включая пресечение наших человеческих бесчинств, – это вмешательство в нашу свободу.

Это удивительный алгоритм человеческой жизни, исполненной свободы от Бога. Конечно, в какие-то моменты жизни Господь может вмешаться – например, по молитвам матери, спасая ребенка, по нашим молитвам, в каких-то иных обстоятельствах. Но мы свободные люди, и, выбирая добро или зло, действуем свободно. И когда нам говорят, что свобода выбора есть абсолютная ценность, я с этим не согласен. Какая абсолютная ценность, если человек избирает зло, если в результате свободного выбора он наносит боль другим людям, провоцирует войну или совершает другие беззакония? Поэтому свобода является Божественной нормой жизни, а вот реализация свободы – это наша ответственность.

Приведу такой пример. Идея свободы была движущей силой всех революций, всех социальных потрясений. Всегда на вопрос «Вы хотите быть свободным?» любой нормальный человек скажет: «Да, конечно». Чтобы возбудить людей на революционные действия, нужно им сказать: «Вы несвободные, вас закабаляют, но мы поможем вам стать свободными, а вы за нас проголосуйте или, если нужно, силой поддержите». Все революции так совершались, но мы знаем, что ни одна революция – ни у нас, ни где бы то ни было – не приводила людей к реальной свободе.

Контролировать человека можно разными способами. Можно так, как было у нас в советское время, по мелочам: какую одежду носить, что смотреть, что читать, куда ездить. А можно просто формировать общественное мнение так, что если вы ему не соответствуете, вы становитесь изгоем. Вот представьте себе: все средства массовой информации работают в одной системе координат – внутри свобода, но в одной системе координат. Люди формируются в этой системе, а если кто-то вдруг скажет: «Слушайте, а король-то голый!» – он становится изгоем в обществе. Разве это не управление личностью и обществом, только более тонкое? В этих условиях может появиться какой-то «пророк», который скажет: «Призываю вас к истинной свободе! Нам нужно вырваться из оков финансового капитала, из оков продажных масс-медиа» и так далее, по списку. Но никто не знает, к чему могут привести такие призывы.

Поэтому я и говорю, что свобода – это в первую очередь свобода внутри человека. И от чего же мы должны быть свободны? Очень просто сказано в слове Божием: подлинная свобода есть свобода от греха. Современный человек может сразу сделать кислое выражение лица: «О чем это они опять?» О том самом, что не внешние факторы закабаляют человека – мы сами своими инстинктами, своей похотью делаем себя рабами той или иной модели поведения, и Господь призывает нас освободиться от этой внутренней тирании.

Тот самый монах с блестящим образованием, с четырьмя или пятью языками, который на грузовичке развозил подержанную мебель, был абсолютно свободным человеком. Его ничем не напугаешь. Работы лишить? Пожалуйста, милости просим, он и так на подаяние живет. Квартиры? Он жил в маленькой тесной комнатушке. Машины? Так это ему кто-то подержанный грузовичок дал. Но это был действительно один из самых выдающихся представителей нашей зарубежной элиты. Вот и вопрос: как сделать так, чтобы эта яркая упаковка, этот фантик, именуемый свободой, не сбивал нас с толку, чтобы мы, развернув этот фантик, не съели отравленную конфету.

Может быть, мне стоит остановиться. Знаете, есть такой анекдот. Один батюшка страшно любил произносить проповеди. Говорил их красиво, хорошо, долго и при этом закрывал глаза. И вот очередная проповедь, батюшка с закрытыми глазами ее говорит – невероятное вдохновение! Потом чувствует, что его кто-то за руку взял. А это староста храма говорит ему: «Батюшка, когда закончишь, вот тебе ключ – закрой храм». Так что я остановлюсь, чтобы не уподобиться этому батюшке. Пожалуйста, спрашивайте, о чем хотите.

Ваше Святейшество, меня зовут Алексей Рогозин, я генеральный директор Алексинского химического комбината, это оборонное предприятие в Тульской области. Мы называем себя ровесниками войны – выпуск продукции начался у нас в 1941 году. В истории комбината бывало разное, но сегодня мы понимаем, что пытаемся выйти из перманентного кризиса, который сложился на предприятии. У нас работает тысяча человек – в очень тяжелых условиях, на опасном производстве. Я понимаю, что они пытаются в этих тяжелых условиях обрести какую-то большую цель и, в том числе, тянутся к храму, который у нас есть, пытаясь там найти ответы на свои вопросы. С другой стороны, я понимаю, что сегодня общественные представления о морали, как и сами понятия морали, нравственности, греха очень сильно меняются. Общество все дальше и дальше отдаляется от тех идеалов, которые существовали изначально, в том числе благодаря Церкви. Разрыв увеличивается, и, наверное, молодому человеку все сложнее прийти в храм, прийти на Исповедь, потому что грехов становится все больше. А чем дольше он не приходит, тем сложнее исповедоваться, так что теряется возможность найти какие-то ответы в храме, возникает, в каком-то смысле, замкнутый круг. Вот должна ли Церковь менять свои представления о том, что такое грех? Может быть, становиться лояльнее к каким-то человеческим грехам или пытаться изменить общественные представления? У меня нет ответа на эти вопросы, и очень хотелось бы понять, какое мнение у Русской Православной Церкви. Спасибо.

– Да, спасибо. И в глубокой древности, в первом тысячелетии некоторые представления о грехе стремились изменить в ту или в другую сторону. Например, в III веке возникло такое движение, как манихейство, которое предполагало, что все, что касается материальной, видимой стороны человеческой жизни, – это грех. Если человек заботится о своей одежде, о своей еде, о семье, то он уже согрешает, потому что должен думать только о вечной жизни. И Церковь осудила манихейство. Также в III веке жил в Александрии выдающийся церковный писатель Ориген. Он был человеком огромной эрудиции, написал замечательные произведения, но он буквально воспринял заповедь Божию: если рука тебя искушает, отсеки ее; если глаз тебя искушает, лиши себя глаза. Он был человек темпераментный и, чтобы не искушаться, оскопил себя – и Церковь его осудила. Один этот поступок сразу исключил возможность его канонизации.

Начиная с XVI века в западном христианстве стали развиваться либеральные тенденции, связанные с возникновением протестантизма. Собственно говоря, в 1517 году и произошла первая революция. И эта революция была не в Голландии и не в Британии, и была не буржуазной, а церковной, но если бы не она, то еще неизвестно, произошли бы все последующие революции или нет. Именно внутри Церкви началась так называемая Реформация, появился протестантизм, – это и была революция. В самом начале протестанты были достаточно строгими в отношении морали. Марксистская трактовка истории связывает появление протестантизма с развитием производительных сил и производственных отношений, точнее, с появлением класса буржуазии, который нуждался в оправдании своего целеполагания. Церковь его не оправдывала, и началась революция – думаю, не без участия тех, кто желал обеспечить идеологическую поддержку нового класса. Вначале протестанты были, казалось бы, ригористами в сфере морали, но потом пошли по пути обслуживания сильных мира сего. И сейчас, когда сильные мира сего сказали, что нужно признать гомосексуальные «браки», протестанты ответили «есть!» А если завтра возникнет очередной, как сейчас говорят, мэйнстрим в мировой информационной системе и сильные мира сего вновь скажут протестантам: «слушайте, это надо поддержать», – найдутся такие, кто поддержит сразу.

Но что же происходит в таких религиозных общинах? Их храмы пустеют, люди уходят, потому что по-настоящему такая церковь никому не нужна. Церковь либо хранит Богом данную истину Откровения, либо никому не нужна. Если Церковь не хранит истину, а занимается только социальными, философскими и еще какими бы то ни было вопросами, то их и без Церкви можно прекрасно решать. А главное назначение Церкви – это, в том числе, хранить ценности, о которых мы с вами сейчас говорили.

Для Церкви это не вопрос некоего маневра – мол, нужно быть более покладистыми, идти навстречу слабостям людей, потому что время такое. Это вопрос принципиальный: быть или не быть Церкви. Мы не можем быть ни более консервативными, ни более либеральными. Мы можем только действовать в рамках Слова Божиего. Именно то, что Господь сказал, мы и должны передавать народу – в таких категориях мысли и слова, которые являются приемлемыми, понятными для каждого последующего поколения людей. Собственно говоря, богословие – это и есть трактовка Божественного Откровения в контексте соответствующей культуры, философского мышления и т.п.

Поэтому никакой уступки греху мы сделать не сможем. А если сделаем, то вряд ли вы пойдете на встречу с Патриархом – вам такой Патриарх будет не нужен.

Здравствуйте, Ваше Святейшество, меня зовут Виталий Золочевский, у меня вопрос про ИГИЛ. С экранов телевизоров нам постоянно говорят, что это просто террористическая организация, что она признана в России террористической, но никто не объясняет, что это на самом деле такое. Ведь религиозный терроризм существовал в принципе всегда, но он впервые принял такие масштабы, когда целые государства становятся пособниками этой структуры, и, как сообщает телевидение, уже около 70 процентов Сирии ею захвачено. Объясните, пожалуйста, что это такое и вообще, насколько корректно применять название одного из величайших религиозных направлений для именования такой организации? Спасибо.

– Но ведь не мы их так назвали, это не наше изобретение. Они сами себя назвали «Исламское государство Ирака и Леванта». Сейчас нам предлагают покрывать эту реальность какими-то другими аббревиатурами, не знаю, правильно или неправильно, – это как-то связано с политкорректностью.

Но вот что совершенно неправомерно. Исламское государство не может строиться на тех принципах, на которых эти господа пытаются построить некую человеческую общность. Террор, насилие, полное лишение инакомыслящих права на существование, действительно, не имеют ничего общего с исламом. Даже если взять Османскую империю – нельзя сказать, что это был режим наибольшего благоприятствования, но христиане по большей части чувствовали себя вполне нормально, получали фирманы, поскольку те же султаны являли разумное отношение к христианскому присутствию. Бывали периоды, когда что-то обострялось, но доктрина ислама не предполагает уничтожение других по религиозному принципу, особенно христиан и иудеев – так называемых людей книги, как они именуются в исламе. «Люди книги» – это те, кто принимает Библию в качестве основополагающего религиозного текста.

Поэтому, конечно, «исламское государство» – это вовсе не религиозное явление. Но религия, особенно в первом тысячелетии, да и большую часть второго, оставалась, выражаясь светским языком, единственной идеологией. Ничего другого и не существовало. Чтобы вдохновить людей на борьбу, тем более вооруженную, в прошлом, как и сейчас, нужно было использовать идеи, которые брали бы за живое, которые захватывали бы сердце. А религия всегда присутствует в сердце по-настоящему верующего человека. Возьмем крестовые походы. Ясно, что рыцари, закованные в броню, никогда не пошли бы завоевывать земли на Востоке, бросая своих жен и детей, если бы не было мощной религиозной аргументации, некоего религиозного посыла. Им говорили: слушайте, там неверные, они оккупировали святые места, неужели ты будешь сидеть на месте, когда попирается Гроб Господень? И человек покупал латы, лошадь, садился и отправлялся в путь, и только потом, когда он, во всеоружии, достигал цели, ему предлагалось делать нечто, что к защите святых мест не имело никакого отношения. Четвертый крестовый поход – разгром крестоносцами православного христианского Константинополя. Какие сарацины? Их там и близко не было, а значит, религиозный фактор, который может мобилизовать человека на подвиг, использовался для достижения вполне конкретных политических целей.

Точно то же самое с ИГИЛ. Людей заставляют поверить, что вооруженная борьба открывает перед ними двери рая. Часть людей – конечно, недостаточно просвещенных в религиозном смысле, – на это поддается. Вот почему мы говорим, что всякий экстремизм, который подпитывается религиозной мотивацией, опирается на религиозную безграмотность. В ответ на вопрос, что делать, мы часто говорим: надо преподавать основы религии в школе, чтобы дети их знали. И это не стремление обратить всех, однако необходимо дать ребенку хотя бы представление, что такое, скажем, Православие, – чтобы не появились экстремисты, которые якобы во имя Православной веры толкают людей на междоусобную брань. А ведь есть и такие, которые говорят, что нам надо защищаться от мусульман. Как религия сама по себе, как Евангелие может нести в себе призыв к истреблению людей, побуждая кого-то убивать? Однако и его использовали в подобных целях, как сегодня используются мусульманские тексты.

Задача Церкви, как и других религиозных организаций, заключается в том, чтобы воспитывать народ в религиозной традиции таким образом, чтобы никогда, ни при каких условиях политически ангажированные силы не могли использовать религию, чтобы подвигнуть людей на совершение тяжких преступлений якобы во имя веры. Конечно, то, что сейчас происходит, – это страшный пример, как можно использовать религиозный фактор в самых неблаговидных целях.

Религия – непростое дело, и религиозные чувства самые сильные. Когда начался конфликт в Чечне, мой блаженнопочивший предшественник Патриарх Алексий и муфтий Чечни подписали очень важную декларацию о том, что это не религиозная война. Может быть, для многих это и прошло мимо, но это не прошло мимо верующих людей. Там хотели объявить джихад, газават – войну за веру, да и у нас казаки поднимались, мол, давайте бороться с мусульманами за наше Православие. И неизвестно, куда бы мы ушли, если бы религиозный фактор был использован в конфликте, который, как вы знаете, к религии не имел никакого отношения.

Поэтому тема присутствия религии в обществе, тема религиозного воспитания имеет, помимо основного смысла, также очень важные «прикладные» смыслы.

Ваше Святейшество, благословите! Павел Белявский, Тюменская областная Дума и Палата молодых законодателей при Совете Федерации. Русская Православная Церковь сыграла огромную роль для выхода Руси из темных веков после монгольского завоевания, и вообще неизвестно, было бы Московское государство, если бы не миссия, которую совершила Церковь. Сейчас, слава Богу, времена другие, но скажите, в чем Церковь видит сегодня свою миссию в отношении государства Российского?

– Сразу хочу сказать, что мы не видим никакой политической миссии. Нас иногда подталкивают к тому, чтобы мы заняли какую-то политическую позицию и повели за собой народ. Сейчас это несколько успокоилось, а в 1990-е годы бывало сплошь и рядом. Сколько разных людей приходило ко мне в кабинет! В свое время депутаты Верховного Совета требовали от меня, чтобы я выдвинул свою кандидатуру на пост Президента Российской Федерации. В то время могло произойти неизвестно что – тогда же не было альтернативы Коммунистической партии, Церковь была единственной организованной силой и в глазах народа воспринималась как альтернатива. И когда они меня спросили, я им рассказал такую притчу: «В бедной Смоленской епархии, которую я возглавлял, есть самый бедный приход – в селе Зарубинки; там священник жить не может, потому что денег нет. Так вот, если вы меня спросите, кем я хочу стать: настоятелем в Зарубинках или Президентом Российской Федерации, – я ни на минуту не задумаюсь и скажу: настоятелем в Зарубинках».

У Церкви не должно быть никаких политических амбиций, никакого стремления к политическому лидерству. Политика – это надстроечное понятие, и в политике не может быть единомыслия. Допустим, Церковь создает свою политическую партию, – нас и на это толкали в 1990-е годы: «Создайте политическую партию! У вас же столько первичных организаций, как ни у одной другой партии! Вы же сразу заберете Бог знает сколько мест в парламенте!» На что я отвечал: «Вы же понимаете – если мы создаем свою политическую партию, мы становимся врагами для других политических сил, а значит, наш политический выбор ведет к разделению нашего народа. Церковь должна объединять всех вокруг базисных ценностей, о которых мы говорили, а если мы будем предлагать свою политическую программу, то для других мы станем врагами. Это абсолютно невозможно! У Церкви есть только одно призвание – это спасение человека, чтобы люди обретали подлинный смысл жизни, чтобы они поднимались вверх, к звездам, а не стремились падать в пропасть. Вот что самое главное! Церковь должна поддерживать эту динамику роста человеческой личности: там, наверху, идеал, давайте туда, вверх, а не по горизонтали! А политики призывают двигаться по горизонтали, то есть природа служения Церкви совершенно отлична от политической деятельности. Но при этом очень важная задача Церкви заключается в том, чтобы обеспечивать высокий уровень народного согласия. Не в отношении, как я уже говорил, надстроечных ценностей, а в отношении ценностей фундаментальных, на которых покоится жизнь и личности, и общества, а в идеале – и жизнь государства. Вот так я вижу нашу задачу, и поэтому мы взаимодействуем с миром политики.

У нас ведется диалог практически со всеми политическими партиями. В соответствии с Основами социальной концепции у нас нет никаких намерений поддерживать какую-то одну политическую силу. Но мы будем поддерживать любую политическую силу, если она работает для сохранения и умножения тех самых ценностей, о которых мы говорим. А если какие-то политики будут нам говорить, что для достижения человеческого счастья мы должны понизить брачный возраст, сделать еще более доступными аборты и т.п., мы скажем: «Нам не по пути с вами, мы будем против вас. Мы будем публично говорить, что вы неправы». Никогда это не будет делаться со злобой, потому что это тоже наша паства, и ни один политически ангажированный человек, подходя к храму, не должен себя спрашивать: «А там мои единомышленники или мои враги?» Он должен приходить в храм как в свой дом, и если он увидит рядом представителя другой партии, он не должен смущаться, потому что и для того храм должен быть как дом. В этом смысле Церковь создает уникальное пространство для диалога между людьми, особенно в кризисных ситуациях.

Когда в 1993 году у нас разразился страшный кризис, тогда представители противоположных сторон могли встретиться только в одном месте – это был Данилов монастырь, резиденция Патриарха. Не по вине Церкви переговоры тогда сорвались, но Церковь сыграла очень важную роль, чтобы конфликт между законодательной и исполнительной властью не привел к трагедии гражданской войны в масштабах всей страны.

Здравствуйте, Ваше Святейшество, меня зовут Сергей Полозов, я в свое основное время занимаюсь тем, что зажигаю умы молодежи для борьбы с наркотиками. Мы много работаем и для профилактики, и для реабилитации, часто сотрудничаем и с Церковью. Когда мы общаемся с ребятами, мы регулярно сталкиваемся с тем, что различные религии присутствуют в сфере реабилитации. Готовясь к этой встрече, я хотел Вас спросить: такое сотрудничества Русской Православной Церкви и Католической Церкви – это проявление экуменизма или просто настройка внешних церковных связей, и нет повода для волнений? Потому что православная часть, как мне кажется, волнуется из-за этого.

– Православные волнуются, чтобы не произошло измены Православию, чтобы не произошла некая мимикрия, чтобы мы, называясь православными, не перестали ими быть, чтобы не было предательства веры. Но волноваться не надо, таких угроз не существует.

Но вот что очень важно. Христиане становятся меньшинством в мире, даже если сложить всех вместе – католиков, православных, протестантов. На Западе происходит очень активное вытеснение Церкви и вообще религии, но в первую очередь именно христианства, из общественной жизни под влиянием господствующих либеральных политических доктрин. Несомненно, происходит ослабление христианского присутствия в мире, и у нас есть очень много направлений, по которым мы можем сотрудничать, чтобы совместно, каждому на своем языке и в своей системе координат, влиять на возрождение христианства в масштабах всей планеты. Думаю, это очень важная тема, и уклоняться от диалога, особенно с Католической Церковью, сейчас было бы совершенно неправильно, потому что, в конце концов, мы отстаиваем одни и те же евангельские ценности в общественной и личной жизни. Конечно, есть между нами и очень существенные расхождения, и пускай богословы ими занимаются, работают соответствующие комиссии. Но нужно налаживать такое сотрудничество перед лицом нехристианского мира, которое содействовало бы умножению наших собственных сил. Поэтому мы идем по пути развития сотрудничества с Католической Церковью по целому ряду важных направлений.

В том числе, я думаю, заслуживает всяческого положительного отношения наша общая позиция по ситуации в Сирии и на Ближнем Востоке. Сегодня во многих регионах мира христиане становятся самым гонимым религиозным сообществом, и не только на Ближнем Востоке, где их целыми селами и городами либо вырезают, убивают, либо изгоняют. Вы часто слышите название города Мосул? Незадолго до вторжения американцев в Ирак я был в этой стране и посещал Мосул. Место совершенно замечательное с точки зрения истории христианской Церкви. Там были древние православные церкви, замечательные монастыри, в которых нас принимали, – несколько десятков храмов на относительно небольшой город. Сегодня там ничего не осталось, практически все уничтожено, количество христиан уменьшилось на порядки, они эмигрируют, покидая места своего исторического проживания. Собственно говоря, христианство началось с Ближнего Востока, и если христиане будут оттуда вытеснены, радикализация исламского населения неминуема, поскольку присутствие христианского меньшинства – к сожалению, уже меньшинства в исламских государствах – заставляло руководителей этих стран стремиться к тому, чтобы сохранялся баланс и соблюдались права меньшинств. Но если христиан не будет, то не будет и заботы о соблюдении прав религиозных меньшинств.

А другая тема – это гонения на христиан по всему миру, в таких странах, как Пакистан, Нигерия, некоторые африканские государства. Статистика ужасная: сегодня в мире едва ли не каждый час за свои убеждения погибает христианин, – может быть, и менее, чем за час. Мы живем практически в условиях древних гонений. Находясь в России, мы этого не чувствуем, но люди страдают. А если взять некоторые западноевропейские страны, которые как бы запрещают видимые проявления религиозности? На самом деле все это странным образом касается только христиан. Снимают с работы медсестру за нательный крестик. Отстраняют человека за публичное выражение религиозных убеждений. Поэтому защита христиан в глобальном масштабе сейчас становится нашей общей заботой, и как же в этом контексте не взаимодействовать с Католической Церковью, самой крупной христианской Церковью в мире! У нас много такого рода тем, и мы, конечно, будем развивать сотрудничество и взаимодействие.

Но при этом наши богословские различия не могут быть стерты в рамках такого сотрудничества, потому что речь идет об очень существенных вероучительных вопросах. Если Богу будет угодно, в какой-то момент произойдет некое стирание различий, но только в результате долгого тщательного богословского исследования и достижения единства. Однако даже этого будет мало. Если богословы все подпишут, то это соглашение должна принять вся Полнота Православной Церкви, в том числе и вы, и ваши дети. Вот так работает демократия в Церкви. Даже на самом демократическом Соборе, где собираются епископы и где подписываются какие-то общие решения, их полная реализация не может быть достигнута, если полнота Церкви их не принимает. В истории было много случаев, когда решения соборов не принималась Полнотой Церкви. Так что у нас есть очень надежные механизмы сохранения своей идентичности, но вместе с тем мы ни в коем случае не должны жить в изоляции. (Окончание в №3)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475