Благочинный Московского Новоспасского монастыря игумен Паисий (Юрков): «Так выпал жребий...»

– Отец Паисий, я читала, что впервые Вы задумались о Боге в армии, во Владимире. После армии в Москве пришло желание Богу служить, а как же Вы оказались в Верхотурье?

– К вере я действительно начал приходить в армии, служил в городе Владимире. Потом, когда пришел из армии в мае 1991 года, начал ходить в московский храм в Тушине, где очень сроднился с протоиереем Феодором Соколовым, бывшим референтом Патриарха Пимена. Он и стал моим духовником. После армии я хотел поступать на врача-стоматолога, готовился к экзаменам, но при этом ходил, восстанавливал храм в Тушине каждый день – полдня восстанавливал, полдня готовился к экзаменам. Когда пришел просить благословение батюшки на первый экзамен, он, благословляя крестом, сказал: «Если не поступишь, приходи к нам». Естественно, на первом же экзамене я провалился. Господь судил иначе: я стал другим врачом – уже не стоматологом, а священником, врачом душ. После неудачного экзамена сначала пошел работать рабочим в ресторан и поступил на курсы катехизаторов (сейчас это Свято-Тихоновский богословский институт). Во время учебы как-то читаю житие Власия Оптинского и вдруг вспоминаю, что еще в армии однажды подумал: если поверю в Бога по-настоящему, уйду в монастырь. Отец Власий Оптинский, когда болел, дал обет Богу: если выздоровеет, пойдет в монастырь. И когда я прочитал это, побежал к духовнику советоваться. Не называя своего имени, говорю: «У человека есть такая ситуация – это считается обетом или нет?». Батюшка отвечает: «Считается обетом». Для меня, конечно, это был гром среди ясного неба. Планы у меня теперь были совершенно другие: жениться, четверых детей иметь. Я еще малодушно подумал: может, все это позже осуществится – вся жизнь впереди. Но наступил 1992 год, после Рождества мне на работе дали отпуск, и я попросил благословения у батюшки поехать в Оптину Пустынь. Там мне очень понравилось, захотелось остаться. А отцы отвечают: «Через годик у нас появляйся, пока же съезди к отцу Кириллу (Павлову) в Лавру, и сделай, как он тебе посоветует».

Приехал домой и духовнику рассказываю, что мне посоветовали съездить к архимандриту Кириллу (Павлову). А он говорит: «Попасть к нему почти нереально, батюшка очень занят, священники и те попадают очень редко». Но благословил на поездку. Я поехал в одну из февральских суббот, утром. Походил по Лавре и, подойдя к какому-то корпусу, спрашиваю: «К батюшке Кириллу можно попасть?», – а мне: «Проходите в эту дверь». Вот так чудом и попал. Начал объяснять отцу Кириллу про свой обет, а он и говорит: «Вот и уходи в монастырь». И уточняет: «Прямо сейчас уходи» – «Как сейчас?» – «Уходи, уходи, нечего ждать».

Обратно я ехал с ошалелыми глазами. Перед Всенощной духовника увидел, и он мне на мой рассказ отвечает: «Давай сейчас помолимся на Всенощной, а потом решим, что дальше будем делать». После службы спрашивает: «Так что ты решил?». А что тут решать – если батюшка благословил, нужно выполнять благословение.

«Тогда приходи завтра, выберем тебе монастырь» – «Как выберем? Я же в Оптину хочу!» – «Мало ли что ты хочешь. Тебе батюшка сказал, в какой монастырь?» – «Нет».

Тут духовник мне говорит: «А хочешь в Новоспасский монастырь, здесь, в Москве?», – «Ой, батюшка, только не в Москве, я очень хочу в Оптину, мне бы куда-нибудь подальше от родственников, чтобы не отговаривали от монашества».

Тогда отец Феодор решил – будем бросать жребий. В воскресенье утром я пришел на Литургию, он показывает семь бумажек, на которых написано: Соловки, Валаам, Псково-Печоры, Иоанно-Богословский под Рязанью, Симеоно-Верхотурский, Оптина Пустынь и еще какой-то один, тоже далекий от Москвы монастырь. Положил эти записки под покрывало престола, а после Литургии спрашивает: «Кто вытаскивает: ты или я?».

Я на него положился. А батюшка мой был жизнерадостным и весело так говорит: «Здесь семь бумажек лежит, по числу таинств. Я беру третий сверху (не знаю, как уж они там лежат), ты с этим согласен?», – «Да, согласен», Ну и вытаскивает он Верхотурский монастырь. Так выпал жребий.

А я в ту пору и не знал, кто такой Симеон Верхотурский. Но по неофитству мне все подвигов хотелось, чтобы как можно дальше от столицы спасаться, в больших физических трудах…

Вот мне и выпало – дальше некуда. А тут послушник-пономарь услышал нас и говорит: «А у меня батюшка знакомый из этого монастыря приехал в Москву, во вторник уезжает».

Отец Феодор и благословил: «С ним и езжай».

Так я в монастырь ушел за 4 дня. Приехал в Верхотурье: возьмут – не возьмут. Игуменом тогда был отец Тихон (Затекин), сейчас архимандрит. Монастырь был таким бедным, одежды и той не было. Маме перед отъездом я соврал, сказал, что на недельку еду просто поглядеть – иначе у нее истерики были, не хотела она меня в монахи отпускать. Но мне и в самом деле пришлось еще раз домой возвращаться – иконочки домашние взять, одежду зимнюю. У мамы-то другие планы были, она мечтала: я женюсь, внуки пойдут – обычные человеческие планы.

14 февраля 1992 года я уже снова был в Верхотурье. И меня сразу отец Тихон поставил и пономарем, и келарем, и ризничным – послушаний было множество. В обители всего-то 15 человек было. Но эти годы вспоминаются с таким трепетом и умилением, которое вообще не передать. В прошлом году было 20-летие перенесения мощей, я приезжал на это событие. Нес я тогда свои послушания, а о близком монашестве и не помышлял, начитавшись святителя Игнатия (Брянчанинова), что года три нужно пережить, прежде чем о постриге задумываться. А уж на монахов-священников глядел как на святых во плоти. Прошло всего два месяца моей верхотурской жизни, как отец Тихон вызывает и говорит: «Будем постригать тебя на следующей неделе в монашество». Я в шоке: «В какое монашество? Я всего два месяца в монастыре». Отец Тихон духовника обители позвал, был такой очень хороший архимандрит Спиридон. В Верхотурье он прослужил в Успенской церкви почти всю жизнь, с юности. Постригся он в Троице-Сергиевой Лавре, а в хрущевские гонения его переслали на Урал. И вот они вдвоем начали меня уговаривать, а я отказываюсь и отказываюсь. Отец игумен говорит: «Ты послушник, если ослушаешься – Бог накажет».

В пятницу на вынос Плащаницы меня постригли в иночество – хоть не в монашество сразу. А на Светлую Седмицу, через четыре дня, снова с отцом Спиридоном говорят, что рукополагают меня в диакона. Я в ужасе: «Отцы, какой же я диакон? У меня ни голоса, ни образования нет. Мне всего 21 год, ни жизненного, ни духовного опыта...»

Отец Тихон пригрозил: «Ослушаешься – Господь накажет». В среду утром была служба в екатеринбургском храме на Елизавете, где мощи праведного Симеона находились, и там меня в апреле рукоположили в диакона. Вспоминаются эти времена с удивительной теплотой. Хотя тягот было много. Спали совсем чуть-чуть, ели тоже – монастырь только открыли. Мощей праведного Симеона не было, паломников не было. В Верхотурье действовал приходской Успенский храм, бабушки ходили туда. Жили мы впроголодь, рыбу видели только на Рождество и Пасху – дважды в год. Если какая-нибудь бабушка принесет вареньице, у братии – праздник. Но тогда это не казалось тяжелым, наоборот.

В Верхотурье служили в Симеоновском храме. Только-только закрыли колонию для несовершеннолетних, еще и колючая проволока монастырь опутывала. Братьев было совсем немного, но жили одним духом. Приехали в Меркушино, где была прежде могила праведного Симеона, – храм разрушен. От второго храма – груда кирпича. Земля, грязь в храме. Копали, копали с отцом Тихоном – и докопались до самой могилки. Сейчас это вспоминается с таким умилением, с такой радостью.

Наступил май. Отец Тихон говорит: «Рукополагаем тебя в священники. Священники нужны, а кандидатур достойных немного». Я опять начал всеми руками-ногами отбрыкиваться: « Мне 21 год. Придет бабушка на Исповедь, и что я ей скажу?». Отец Тихон успокаивает: «Господь все управит. Священник – это только проводник». В этом я за эти прошедшие двадцать лет убеждался много раз. Но тогда, по молодости, думал, что на свои силы нужно рассчитывать. А отец Тихон опять взмахивает на меня: «Ослушаешься – Бог накажет».

31 мая, когда открывался Далматовский монастырь (это ведь раньше была Екатеринбургская и Курганская епархия), Владыка Мелхиседек рукоположил меня в иеромонахи. То есть в мае 1991 года я пришел из армии, а в мае через год уже был иеромонахом на уральской земле.

– Батюшка, сейчас много говорят, какими должны быть монастырские уставы. А насколько по-разному складывается духовная жизнь в монастырях в зависимости от различных уставов? Чем, например, она в Верхотурье отличается от той, что в Новоспасском монастыре?

– Устав в монастыре везде почти одинаков. Есть понятия «устав монашеской жизни» и «устав внутренней жизни монастыря». Есть Комиссия по делам монастырей во главе с архиепископом Феогностом Сергиево-Посадским, которая разрабатывает общий устав. За тысячу лет существования на Руси христианства не было никогда русского устава монашества. Есть иерусалимские уставы, палестинские, сирийские, а вот русского не было никогда. Сейчас Святейший Патриарх Кирилл благословил разработать общий устав: обязанности послушника, игумена, благочинного и так далее. Основные моменты везде одинаковы, какой монастырь ни возьми: хоть в глубинке за тысячу километров от населенных пунктов, хоть в центре Москвы.

А вот внутренний устав будет разрабатывать каждый монастырь самостоятельно: во сколько начинается служба, насколько строго соблюдается, например, Великий Пост, с маслом будут употреблять пищу либо только по субботам без масла. Частные вопросы будет каждый монастырь рассматривать сам.

У нас в Москве Новоспасский монастырь рассчитан больше на прихожан, многие из которых приходят к иконе «Всецарица». И за 22 года существования монастыря сложился огромный приход. У нас на Пасху причащается больше тысячи человек, поэтому мы ориентированы в первую очередь на социальное служение. Я, например, окормляю онкологический институт имени Герцена, в нем храмик построен в честь «Всецарицы». И каждую пятницу я езжу туда, служу Литургию, потом людей крещу, по палатам хожу. Наш монастырь окормляет и психоневрологический диспансер в военном госпитале.

– Господь исполнил Ваше желание быть поближе к медицине…

– Однозначно, особенно к онкологии. Я разбираюсь теперь уже очень во многом. Конечно, операции делать не могу, но могу очень много посоветовать каких-то важных вещей с точки зрения медицины…

А вот Верхотурский монастырь больше ориентирован на братию и на паломников.

У нас в Новоспасском монастыре служба начинается в 8 утра, чтобы люди успели доехать. А в Верхотурье, может быть, и раньше можно начинать. Каждый монастырь основывается на своих традициях. Когда ты в центре Москвы, невозможно начать службу в пять утра – прихожане будут обижаться. Мы ведь служим не только ради себя, правда? Мы Богу служим и людям. Для любого человека, будь он монахом или мирянином, самое важное призвание – служение Богу и людям. Монахи служат в первую очередь Богу, но и людей тоже нельзя забывать.

– Как в Вашу жизнь вошла Царская тема, когда Вы впервые к ней прикоснулись?

– Первый раз я столкнулся с ней здесь, в Екатеринбурге. Мы сейчас разговариваем в Храме-на-Крови. А раньше здесь был пустырь, я это хорошо помню. Тогда Владыка Мелхиседек объявил конкурс на проект храма – и для меня это и было столкновение с Царской Семьей, с историей Романовых, домом Ипатьева. Я узнал, что здесь был дом Ипатьева, фотографию увидел – сам-то дом уже был снесен. А когда я перешел в Новоспасский монастырь, оказалось, что у нас усыпальница бояр Романовых. Здесь захоронены родоначальники Царского Дома Романовых: Захарьевы, Юрьевы, мать первого царя Михаила Федоровича Романова инокиня Марфа. Новоспасский монастырь считался всегда царским. Императоры постоянно навещали наш монастырь, даже кинохроника сохранилась посещения Царственным Страстотерпцем Николаем II нашего монастыря. Я видел эту хронику, она произвела на меня очень сильное впечатление личным ощущением близости к Святым Царственным Страстотерпцам. Помните, в начале нашего разговора я упоминал, как отец Феодор (мой духовник) спросил изначально: «Ты не хочешь в Новоспасский монастырь?». Вот ведь как случилось. Господь Сам определяет стопы человека, и все самые дальние мосты всегда тебя приведут куда следует.

– Около «Всецарицы» Вы наблюдали удивительные случаи помощи Божией. Но как Вы считаете, исходя из сегодняшнего Вашего духовного опыта, кому и за что Господь помогает?

– Бывает так, что человек, может быть, и святой, молится за болящего, но Господь не то чтобы не слышит, а не исполняет просьбу. Просто у каждого человека своя судьба, свой крест. Я вчера ездил в Среднеуральский монастырь, где матушка игумения Варвара рассказала о двух молодых девочках с онкологией, которых Господь все-таки к Себе призвал. За них отец Сергий молился – великий старец, но Господь решил иначе. Потому что Господь управляет всем, да и каждому по вере дается – помните, как Господь говорит в Евангелии: кто имеет веру с зерно горчичное…

На самом деле так оно и есть, но мы, к сожалению, маловерные все. Многие думают: «Вот сейчас куплю свечку, поцелую иконочку, и у меня все пройдет. Обязано пройти!» Но это неверно. Нужно молиться, чтобы Божия Матерь смилостивилась над нами, чтобы Господь дал нам время на исправление жизни, на покаяние. Я езжу в герценский онкологический институт уже 20 лет и насмотрелся и на случаи исцеления, и на то, что Господь кого-то забирает. Он всегда и везде определяет по-Своему. Я давно пришел к выводу, что онкология – это чисто христианская болезнь. Хоть это и звучит жестко, но эта трудная, тяжелейшая болезнь – милость Божия. Во время нее Господь дает возможность человеку покаяться, исправить жизнь, примириться с Богом, исповедоваться, причаститься, собороваться, в ссорах примириться. Человек перед смертью может сразу раздать свое имущество, чтобы потом родные не ссорились из-за квартиры или дачи. И он примиренным с Богом и с людьми уйдет в тот мир. Каждая наша Литургия – о кончине мирной христианской – о том, что человек должен быть примирен с Богом, родными и близкими, в мире уйти к Богу. Но мы – маловерные, хотим подольше протянуть свою жизнь, и молимся, чтобы выздороветь и забыть обо всем. А Господь дает время на покаяние, на исправление своей совести и жизни – вот тогда Он многих слышит. Я это вижу на реальных примерах, их множество. Когда люди меняют жизнь кардинально, тогда Господь меняет диагнозы и лечение.

– Всегда ли очевидно, почему болезнь случилась именно с этим человеком, и какие духовные проблемы ему нужно было решать?

– Господь посещает такою болезнью не только обычных людей, грешников. Например, Афонский старец Паисий тоже онкологией болел и умер от нее. За что его-то? Господь дает такой крест, если Он видит, что человек может его понести. Когда люди говорят «это выше сил», «я не могу вынести», это все маловерие. Человек, тем более православный христианин, должен понимать: нет ни одной болезни, ни одной скорби, что произошли бы без воли Божией. В герценском институте, когда люди приходят исповедоваться, оказывается, больше половины из них делают это впервые в жизни, а людям 50– 60 лет. И вот этой болезнью Господь их приводит к Себе, и многие, кто меняет жизнь, осознают: да, я не так жил, у меня цели были совершенно иные, всю жизнь потратил не на то, о Боге забыл, не жил христианской жизнью. И вот ты смотришь, как люди меняют свою жизнь и удивительным образом меняется их диагноз. Один раб Божий семь лет назад на Соборовании сидел: вес его был 45 кг при росте 176 см. Лысый после химии, это был просто бледный скелет, обтянутый кожей. Я боялся: хоть бы досидел он до конца Соборования…

Пособоровался человек, на следующий день поисповедовался первый раз в жизни, причастился и пошел, пошел, пошел… А врачи давали ему месяц жизни, два максимум, и уже не рассчитывали ни на что. Он прилепился к храму, и я ему посоветовал – обет дать Божией Матери, чтобы Она помогла исцелиться. Он решил уходить в монастырь, если Божия Матерь поможет. И удивительным образом пошел так быстро на поправку, что врачи до сих пор удивляются. Сначала пришел к нам, в Новоспасский, сейчас перешел в другой монастырь – выполнять послушание церковное. И человек уже семь лет живет, радуется жизни. Разве это не чудо? Человек просил, чтобы Господь дал ему время на покаяние, на исправление жизни, а не просто пожить, порадоваться. Если обращаемся с такой просьбой к Богу, к Божией Матери, тогда Господь и дает. Мы не прозорливые старцы – решать, что кому Господь даст. Но за 20 лет многие люди, которые прилепились к храму в онкологическом институте, стали прихожанами нашими. А те, кто отправился в Царствие Небесное, перешли туда подготовленными.

– Почему икона «Всецарица», впервые покинувшая пределы Москвы, приехала именно на Урал?

– Икона у нас находится с 1997 года, это первый список с чудотворного образа из Ватопедского монастыря. Когда мы стали окормлять онкологических больных, у нас с братьями созрела мысль: почему бы по древнему обычаю не написать список? Обратились к братьям Ватопедского монастыря в конце 1995 года. Афонская братия откликнулась с радостью. Доску, краски – все освящали на чудотворном образе. Целый год написанный образ стоял возле первообраза, и братья из Ватопедского монастыря молились, чтобы новонаписанному образу передалась благодатная сила для помощи людям, особенно больным онкологическими болезнями. В 1997 году икона была перенесена с большим торжеством к нам в храм, где находится постоянно. В Москве мы ее несколько раз вывозили в различные больницы. Более чем за 15 лет она впервые покинула пределы Москвы. Это осуществилось по просьбам митрополита Кирилла Екатеринбургского и Верхотурского, верующих Екатеринбургской епархии и по благословению Святейшего Патриарха. У нас ставропигиальный монастырь, поэтому подготовка была достаточно серьезная. Но Господь все продумывает. Мы четыре месяца ждали благословения Святейшего Патриарха, чтобы «Всецарица» побывала в Екатеринбурге. И получение благословения совпало с празднованием Собора новомучеников и исповедников Российских, в котором Царская Семья прославляется вместе с Екатеринбургскими святыми. Вот такая связь.

– Есть ли документальные свидетельства помощи по молитвам у иконы «Всецарица»?

– Мы собираем уже много лет такие свидетельства. Люди пишут, как исцелились у «Всецарицы», присылают ксерокопии медицинских документов, выписки врачей. Мы собираемся все это издать, чтобы люди верующие понимали: помощь Божией Матери люди получали не только в давние времена (как мы читаем об этом в свидетельствах святых о чудотворных иконах). Сейчас те же самые времена. У преподобного Серафима Саровского спросили: «Батюшка, а почему в ваше время нет таких подвижников благочестия, которые были раньше?» На что преподобный ответил, что Господь был, есть и будет один и Тот же. Просто нет ревности по Богу у людей.

Ревность – это то, что нужно всем христианам. И она есть, как есть и человеческая благодарность. Полгода назад была создана для иконы новая риза, изготовленная на приношения людей: в знак благодарности Божией Матери люди дарили украшения – цепочки, сережки, кольца. Их собралось очень много, и мы, по дореволюционному обычаю, сделали ризу из приношений. Это настоящее свидетельство веры одних людей –для укрепления в вере других. Риза вылита из серебра, позолочена, использованы эмаль, финифть, драгоценные камни из колец. Впрочем, многие жители Урала смогли увидеть украшенный образ своими глазами. А многие, я уверен, получили или получат помощь Божией Матери.

Смотрите программу «Беседы с батюшкой» на православном телеканале «Союз»: ежедневно 22-00 (кроме субботы) - прямой эфир, ежедневно 13-00 (кроме воскресенья) - повтор. Время Екатеринбурга (+ 2 часа к московскому). Телефон прямого эфира: (495) 781-49-54

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475