«И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек»

О призывающей благодати

Конечно, можно поспорить, что отторжение от мира – не только в действии на человека благодати Святого Духа. Об этом и говорит апостол Иоанн Богослов, пытаясь определить, что же такое мир. Однажды человеку приходится осмысливать – не просто интуитивно и инстинктивно почувствовать, а именно осмыслить, – «что есть мир?» и особенно «где граница этого мира? Где находится то, с чем по-настоящему я должен бороться? Где то, что никак не совместимо с моим стремлением к Богу, и то, что отнюдь не мешает моему стремлению к Нему?» Апостол свидетельствует: «все, что в мире – похоть плоти, похоть очей и гордость житейская».

Похоть плоти – это все, что возбуждает нашу плоть: все наше сладострастие, невоздержание, всякое стремление к чувственности, удовольствию, когда мы стремимся исполнить все свои радостные, сладостные, чувственные, вожделенные желания. Это и есть похоть плоти. И не надо большого труда и философской подготовки, чтобы понять, что ею пронизано в этом мире все, ею он отравлен не сегодня и не вчера, а очень давно – то есть всегда: «Блюдите, како опасно ходите», – говорит апостол Павел, и апостол Петр вторит ему: «Диавол ходит вокруг, ища, кого бы поглотить» – на самом деле через эту страсть, искаженность, отравленность мира человек становится уязвимым, в любой момент его может поразить та или иная страсть.

Дальше апостол Иоанн Богослов говорит о похоти очей. Это то, что наш народный язык определяет как «видит око, да зуб неймет». Это вожделение очей, это жажда обладания, причем не только вещами, но и кем-то живым – хочется, чтобы то, что ты сейчас видишь, обязательно принадлежало тебе. Как говорит один наблюдательный человек, «ничто так не портит собственную новую машину, как новая машина соседа – сразу кажется, что в своей машине что-то не то выбрал… Как сделать, чтобы все машины в мире были мои?! Тогда бы я, наверно, успокоился». А похоть может принимать самые уродливые формы – какая похоть может быть в ночлежке? А там, может быть, отравлено все. Какая похоть может быть у больного раком? Оказывается, может. Люди, которые исследовали этот вопрос, оставили просто кричащие свидетельства об этой реальности жизни – достаточно почитать книгу «Семейный вопрос в России» Василия Васильевича Розанова, который писал, ориентируясь на газетные заметки, решения правительства, Синода, сводки милицейских протоколов: он дает страшную картину российской действительности в ее абсолютной отравленности и искаженности, просто смрадной кишащей гнилостной ямы (но не нужно думать, что такой была только Россия, такова была и остается любая часть мира: то, что отравляет мир, всегда есть в любой его точке).

Не нужно думать, что желать можно только богатства. Можно желать обладания вещами и совершенно невзрачными: Ф.М. Достоевский описывает эпизод убийства одним крестьянином другого только за то, что у первого были часы, которые второй мог купить в любом магазине, но ему захотелось обладать этими часами именно сейчас… Можно завидовать, что у соседа на его машине стоят не такие зеркала или фары, как у меня, или сидения у него иные, и надо, чтобы обязательно у меня были бы такие же. Всему чему угодно можно завидовать, всем чем угодно можно желать обладать. И даже человек, совершенно потерявший человеческий облик, находящийся где-то в приютах или ночлежных домах, не перестает завидовать, хотя, казалось бы, и завидовать нечему – он готов порой убить только потому, что у другого есть то, чего нет у него.

И последняя характеристика мира, о которой говорит Иоанн Богослов, – гордость житейская: желание выделиться, показать себя, собственное «я», самоутвердиться – абсолютно неважно, за счет кого и как, главное, чтобы меня заметили; показать хотя бы самому себе, что «я не такой, как все». Именно эта жажда приводит к власти, ею отравлена политика любого государства в любое время, ею пропитаны человеческие амбиции, в ней – вся наша борьба за «социальный статус». Это, в конечном счете, и есть гордость житейская. Мир разлагается не только от похоти плоти, но и от похоти очей и гордости житейской. Все страсти человеческие, все искажение первоначального замысла о мире действует всегда во всех точках земного шара, во всех исторических моментах. Именно это видение мира дает основание апостолу Иоанну Богослову в пятой главе своего Послания сказать, что мир лежит во зле – любое наше движение, совершенно любое, не может быть чистым, не может носить чистоты по определению: все мы, принадлежащие этому миру, лежим во зле вместе с ним. Любое вспыхивающее в нас движение, даже если оно влечет нас к небу (благотворительность, молитва, милосердие), так или иначе отравлено.

Поэтому не надо удивляться историям, которые мы читаем в патериках, пугаться, когда мы слышим какие-либо сказания, исторические зарисовки про византийских императоров, патриархов или епископов – или вдруг, неожиданно, про великих почитаемых людей: мы узнаем, что они, будучи великими и уважаемыми, были отягощены какими-то нелепыми гнусными страстишками. Это не должно удивлять, потому что человек в этом мире ничего чистого родить и не может. Мир сотворен Богом, но в мире существует яд, поскольку человек живет не с Богом; беда и ложь этого мира не в нем самом лежат, но в человеческом сердце.

В этом принципиальное свидетельство Иоанна Богослова: от мира нельзя отгородиться, мир тебя обязательно настигнет – и за стенами монастыря, и в глубокой землянке в дремучем лесу, и на необитаемом острове: где угодно, хоть на космическом корабле, тебя настигнут страсти. Человеку от них не убежать: граница мира проходит через человеческое сердце. Только в себе самом человек может воздвигнуть брань против этого мира и страстей, которыми он поражен. Корень страстей – не в вещах, которые находятся в мире, а в человеческом сердце, которое к ним прикасается. Бороться со злом нужно путем переустройства не мира, а собственного сердца.

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475