«Чем ты живешь, человек?»

Беседа со священником Алексием Дарашевичем в эфире телеканала «Союз»

– Добрый вечер, дорогие друзья, здравствуйте, братья и сестры! В эфире православного телеканала «Союз» программа «Беседы с батюшкой» и я, ее ведущий Михаил Карелин.Сегодняшний гость нашей студии в Андреевском монастыре – настоятель храма Животворящей Троицы в Поленове священник Алексий Дарашевич. Здравствуйте, батюшка, благословите наших телезрителей.

– Господь Бог наш Иисус Христос благословит нас.

– Дорогие друзья, отец Алексий с момента нашей предыдущей встречи совершил паломничество на Святую Гору Афон. Об этой поездке, о паломничестве мы будем сегодня разговаривать с батюшкой. Отец Алексий, расскажите, как Вас встретила Святая Гора, эта величайшая святыня?

– Вы знаете, такое ощущение, как будто я побывал дома у себя. Я семь лет не был на Святой Горе, и это у меня только вторая поездка, но так душа просила и так искала этого благодатного посещения, что, видно, Матерь Божия, Которая является Хозяйкой Святой Горы, как будто излила благодать. Как это бывает? Как поток света, как дождь обильный – так и благодать просто на каждом шагу была. И самое главное ощущение от этой поездки – это, конечно, огромная радость, которая, кажется, тебя всего накрывает огромной волной.

Вообще, Афон это не остров, а полуостров, который одновременно и связан с материком, и вроде бы отделен. Так, наверное, как и у нас в жизни: мы вроде бы Божии люди, христиане, вроде бы мы на этой земле живем, укоренены в этой земле, связаны путами земной жизни по рукам и ногам, наше горло перетягивают эти нити земные, а душа у нас все равно ведь там, на небесах, она живет там.

Вот так и живут афонские монахи, насельники, жители Святой Горы. По-разному, естественно, но там существует некая особая жизнь, особая атмосфера – можно сказать, особый воздух. Там все действительно особое, и это ощущается, надо только воспринимать это, как, наверное, и все в святой жизни нашей; а святой жизнью я называю простую жизнь верующего человека – это не что-то особенное, а просто когда человек живет в вере, он живет хоть чуть-чуть как святой человек. Главное ведь не в том, что он святой, нет; он хоть чуть-чуть, но святыней живет.

Поэтому когда-то апостол Павел обращался к своим ученикам, к таким же христианам, как и мы с вами: «Вы – братья святые», – так он называл их. Так и мы, когда живем на этой земле святой христианской жизнью, обязательно ощущаем – должны обязательно ощущать радость.

– Спасибо, батюшка. Расскажите об истории появления монашества на Афоне... Говорят, что эта гора является земным уделом Богородицы…

– Да, это, несомненно, так – это действительно земной удел Пресвятой Богородицы. Хотя вначале это была обычная земля греческая, на которой размещались обычные поселения. И даже на том месте, где я был, где пришлось мне молиться и служить (это греческий монастырь Ватопед), прежде был огромный город в честь величайшего бога Греции – Дия, его еще называют Зевсом, и этот центральный город был посвящен ему. Это был огромный город, но все исчезло, сейчас там даже следов нет от него, хотя археологи и умудряются что-то найти и находят: монеты, всякие предметы культуры, но это глубоко в земле. А так смотришь – и видишь, что это благодатная земля, покрытая лесами, оливковыми рощами, виноградниками: Божий мир...

Наверное, это история действительно удивительная, как обычный кусок земной суши стал подлинным Небесным уделом. А история эта уходит своими корнями в глубину веков, конечно же, еще к началу христианства: современный Афон основал и является отцом Афона великий Афанасий Афонский, который тысячу лет назад там подвизался, и ему было дано откровение, что это действительно будет монашеский удел, где живут особые люди – те, кто решился жить как ангелы, как птицы небесные. Может быть, для обычного мирского уха это звучит как-то необычно и диковато или уж больно красиво, но это так. Могут сказать: мол, любите вы, верующие люди, себе мозги заморачивать и называть «ах, ангельский удел». Но это ведь действительно так – говорят же святые отцы: «свет миру, свет христианам – монахи, а свет монахам – ангелы».

И удивительное чудо нашей жизни, что это действительно так. Для кого? Только для того, кто подлинно пожелает этого. Секрет-то ведь именно в этом: а хочешь ли ты этого, человек? Ведь человек живет так, как он хочет; это все очень просто; Господь так говорил: «А чего ты желаешь, во что ты веруешь, веруешь ли ты?», и когда к нему приходили, к Самому Господу, к Сыну Божию, и говорили: «Господи, исцели меня», Он спрашивал: «А веруешь ли ты, что Я могу тебя исцелить?»

То есть «чем ты живешь, человек?» – ты подлинно живешь этой верой или тебе потребно просто получить здоровье? А для чего? Чтобы дальше жить, чтобы есть, пить – тебе сейчас просто трудно есть, у тебя желудок болит, голова болит, а вот если ты будешь здоровым, ты будешь есть уж в свое удовольствие: «Не получаю я, – говорит человек, – удовольствия, Господи. А я хочу с удовольствием есть». Так не для этого, мил человек, дается тебе жизнь.

История монашества удивительно трудна – это сейчас мы приходим в эту страну монашескую и удивляемся благолепию всех монастырей. А монастыри все разные: есть выстроенные, отреставрированные, а есть совсем обветшавшие, даже заброшенные, все это есть, но все равно это – монашеская страна, особое место. И чтобы все это получить, пришлось многим поколениям монашествующих просто быть растерзанными дикими зверями, и еще хуже, чем зверями – людьми растерзанными быть. Потому что эта узкая полоска суши и кельи, которые строились там, были очень доступны, они же были как ласточкины гнезда. А это для разбойников, для хищного человека легкая добыча – монахи были для них как стадо какое-то беззащитное, которое хочется рвать, кусать и пить из него кровь.

Да, это так и было: история любого монастыря так или иначе связана с убийством, разорением, пожарами, уничтожением. Но все время они восстанавливались, как будто Матерь Божия сама приводила туда людей. Убивали одних, и они уходили на небо, приходили на это место другие, и их убивали, и они уходили на небо, но монастыри не пустовали. Кто только там не побывал, кто только ни приходил: и арабы, и турки, и венецианцы, и каталонцы. Может быть, нынешняя просвещенная Европа больше всего рубцов и шрамов оставила на православном теле Афона. К примеру, одно из последних посещений тех же каталонцев – они испанцы, вроде бы верующие люди, но когда они пришли в тот же Ватопед, они ворвались в монастырь, и когда двенадцать старцев отказались принять унию католичества, они повесили их на берегу моря; мало, что их повесили, потом привязали к их ногам камни и бросили их в море. Почему, зачем? Ведь они и сами верующие, они тоже христиане... Сейчас на этом месте стоит крест.

Потому удивительный дух, который и сейчас есть на Афоне, – это дух жертвенности, дух просветления. Вспомните, как Иаков однажды пришел в долину Харран. Там он лег спать, положил камень под голову. И вдруг он увидел во сне лестницу на небо, по ней ангелы сходили и восходили, и Сам Господь стоял на этой лестнице. Мы знаем, что это образ Матери Божией. Так вот там, на Афоне, я поймал себя на таком ощущении (как сказал Иаков, когда он проснулся? Первое, что он по простоте душевной сказал: «Это особое место – это не просто место, а это врата небесные»; то есть он решил, как древние говорили, что где-то есть в земле вход в ад, что так же должен быть где-то вход на небо – и он решил, раз ему показали эту лестницу, что здесь где-то есть вход туда, на небо, только надо найти время, момент, чтобы войти туда, попытаться попросить Господа об этом) – я почувствовал себя на Святой Горе каким-то духовным младенцем: здесь, может быть, врата могут быть, и отсюда ближе всего, наверное, войти туда. Вот так, наверное, дух всех афонских подвижников веет, зреет, передается.

Я не знаю, может, кому-то покажется, что я очень восторженный батюшка, который много красиво и витиевато говорит… Вы знаете, там все так трезво, там все так просто, однако за этой простотой есть то, о чем я сейчас говорил: оно явно есть, оно открывается, просто надо взять и свою душу открыть, и вам все это сразу же откроется. Это простые вещи, и они доступны. И не надо обманываться, просто надо полюбить эту землю, это небо. И мало что полюбить, а поблагодарить.

Вот я, например, может быть, по своей наивности и глупости, когда ступил на эту землю, почему-то захотел поклониться сразу. Я не один был, со спутниками, мы как-то переглянулись, и я понял, что они ощущают то же самое: им тоже хочется поклониться и поцеловать эту землю. Хотя, казалось бы, что в этом такого, мы только ступили на какой-то бетонный пирс, и все – больше ничего. Но вы понимаете, что знания наши и вся подготовленность нашего сердца дают ощущение, будто тебя вдруг как бы Сам Господь касается – это не сказки, это реальность, которая, к сожалению, оказывается все больше закрытой от современников наших, от наших близких, родных даже. Но не огорчайтесь, мои дорогие, если вы это когда-то ощущали, рассказывали об этом людям, а вам не поверили – вы не волнуйтесь, вы не сумасшедшие, это действительно есть, и жизнь духовная всегда существует рядом с нами, и там, на Святой Горе, очень это чувствуется. Очень.

– Батюшка, складывается впечатление, что путь в Царствие Небесное это всегда мученичество, всегда мучения?

– Несомненно.

– Христов путь всегда предполагает некое персональное распятие в жизни каждого человека?

– Да, обязательно.

– А время влияет как-то на монашеский уклад? Он становится как-то проще, легче?

– Конечно, очень влияет. Потому что в монастырях сейчас есть трактора, машины, электричество, холодильники, компьютеры – все, что цивилизация человечества усилиями ума создала. В том же Ватопедском монастыре я, когда зашел в их гараж, поразился. Понимаете, этот гараж похож на какую-то операционную: там такая чистота, порядок, все инструменты, все гаечные ключи, выложенные на стенде, блестят, там есть компьютер, автоматические приборы, механизмы подъемные. Хорошие машины современные, не наши «Жигули», а действительно хорошие машины там есть, и монахи ими пользуются.

Это, конечно, большое изменение, но суть-то остается та же. Суть эта – духовное делание. Жизнь монаха – это все время духовная работа, вот без чего невозможен монах; в принципе, это то, что должен делать каждый из нас. Я не монах, я священник, но и я, и каждый из вас, мы можем и должны это понять, потому что это одно и то же: наша жизнь и монашеская. Только монашеская жизнь отличается от нашей тем, что монах сосредоточен на постоянной духовной жизни, постоянной духовной работе – он для этого оставляет семью, оставляет заботы материальные, и для этого он оставляет свою волю и отдает свою волю полностью Господу – то, о чем мы с вами все говорим в молитве Господней «Отче наш»: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли» – то есть не моя, а Твоя. Это чрезвычайно трудно.

Монах – это человек, который делает такое огромное усилие и говорит: «Я не буду сейчас распоряжаться сам своей судьбой. Я отдаю свою волю Господу. Через волю кого? Через волю игумена. Я ему отдаю». Для современного человека это чрезвычайно странно, это может даже показаться опасно. Потому что люди рассуждают так: «Как ты можешь мной управлять, кто ты такой? Как ты можешь это делать, а еще больше – как я могу вручить тебе свою судьбу, кто ты такой? Ты же, может быть, не очень умный, может, не очень образованный, может быть, у тебя тоже есть свои страсти, ты же ведь тоже человек, игумен, как я могу тебе отдать свою судьбу?». И современный человек такими жесткими вопросами сам себя закрывает и говорит: «Нет, это же невозможно, это абсурд, это ненормально, это неестественно – жить по чужой воле». Так говорит современный человек, который хочет жить по своей воле.

Поэтому монашество становится современному миру все менее понятно. Как может человек решиться на это? Наверное, он больной, наверное, ненормальный, наверное, он такой неудачник, что сам не может распорядиться своей судьбой, своими возможностями, и поэтому нужно ему отдать свою волю другому и делать все, что ему скажут. А когда приходишь в любой монастырь (раз уж сегодня мы говорим об Афоне), то видишь очень ясных, умных, трезвых и таких жизнерадостных людей! Это было одним из моих открытий и большим счастьем. Это и среди монашества очень редко, но я видел там какое-то радостное монашество. Не знаю, поймете ли вы меня, но когда мы с моим спутником вошли во врата греческого Ватопедского монастыря, у нас было ощущение какой-то радости, какого-то града: что это не просто монастырь, что это действительно город.

– Отец Алексий, я попрошу Вас приберечь этот пример для следующего вопроса, который пришел из Ростова Великого и из Курска. Интересуются взаимоотношениями между монастырями и монахами. Более того, есть мнение, что к монашествующим из России относятся, мягко говоря, с настороженностью. То, что Вы увидели, прокомментируйте...

– Да, вы знаете, наверное, к монашествующим из России относятся с настороженностью. И этому есть определенные причины. Мы говорили с игуменом монастыря об этом, и он сказал, в чем дело – у нас действительно монашеская духовная традиция была растоптана, прервана, ее осталось чуть-чуть. И сегодняшние наши современные монастыри на девяносто процентов все новые: все начинается наново, сюда приходят новые люди, а в монастырях нет таких людей, которые держали бы все эти традиции, так нужные в монашестве (это просто понять, если возьмем для сравнения уже существующее живое древо и совсем выжженную землю, на которой нам нужно на шлаке, на бетонной крошке его выращивать).

Поэтому здесь есть объективные причины. Я не хочу говорить о субъективных причинах, национальных. Мы все ведь живые люди – наверное, и это есть. Но там, на Афоне, очень сильно ощущается: там, где есть Дух и где есть подлинная духовная любовь, духовное делание, – нет различия, и не может быть различия по национальности. Хотя мне многие говорили, что, вроде бы, это замечается. Но это, я бы сказал, какие-то наши человеческие пристрастия, желания, через которые надо пробиться. А кто сказал, что их не должно быть? Грехи наши – они есть, мы в падшем мире существуем, и в монастырях тоже люди преодолевают в себе падшую природу. Не в том дело, что там к нам как-то строже относятся или относятся с предубеждением – пусть; для духовного человека это не страшно, для духовного человека это нужно. Ведь христиане почему-то идут в монастырь. Почему? Да потому что там труднее. А почему из монастыря вообще идут в пустыню? Потому что там еще труднее. То есть люди ищут трудностей. Одни говорят: «Вы знаете, там плохо к нам относятся, мы туда не пойдем». Нет, ты сделай наоборот: ты пойди туда и послужи, молитвой своей послужи, трудом – и тебя увидят.

Вы знаете, что один из самых почитаемых сегодня в Греции святых – Иоанн Русский. Сам из монахов, один из самых почитаемых святых. Опять же, Силуан Афонский. Он русский, а как он почитается! Да и современные наши старцы, которых мы знаем, тоже почитаются. Тот же Паисий Святогорец – кто был его старцем, кто был его духовным отцом? Русский старец Тихон. Понимаете, нет там для нас никаких духовных препятствий.

Да что я говорю? Мы русские люди, нам не привыкать к трудностям, мы живем в очень трудной стране – не там, где море, где тепло. Наши монахи, наоборот, шли на север, где просто существовать, даже при наличии пищи, и то невозможно, а они шли туда. Поэтому нам, русским людям, не привыкать к трудностям, это русский характер, это русская духовность – принимать и не жаловаться на трудности. Не жаловаться на то, как к нам относятся, а, наоборот, говорить: «Поверьте мне». И дело даже не в том, что приходит русский и его сразу на почетное место сажают. Нет. Если ты человек духовный, ты скажешь: «Слава Богу, что меня не на почетное место посадили, а то бы я подумал, что я что-то значу в этом мире. А я грешный, Господи, я пришел сюда, чтобы умереть для мира и подвизаться и чтобы меня никто не видел. Я трудиться хочу, а здесь Матерь Божия, я с Ней хочу встретиться, я с Ней хочу говорить, а не со знатными, почетными людьми этого мира».

Вот в этом нет никаких препятствий, было бы желание. Да, труднее, но почему это плохо? Это хорошо.

– Батюшка, интересуются здоровьем отца Рафаила (Берестова). Довелось ли вам встречаться, может, что-то слышали о его самочувствии?

– Нет, не довелось встречаться. Но, по крайней мере, я спрашивал: ведь отец Рафаил живет довольно уединенно. Я, слава Богу, хорошо знаю и почитаю его брата, отца Анатолия Берестова, а вот с ним я лично не знаком. Но, как мы все молимся друг за друга, я, конечно, молюсь за него. Надеюсь, он молится за нас с вами. Я спрашивал, но мне ничего определенного не сказали; но, насколько я понял, слава Богу, он молится и здравствует. Так что помолитесь и вы о нем.

– Спасибо, отец Алексий. И вопрос из Пскова: «К нам привезли икону «Достойно есть». Список это или подлинник? Или подлинная на Афоне?»

– Подлинная икона, конечно же, на Афоне. Я вам расскажу об удивительном случае, который со мной произошел. Эта икона для меня особенная, потому что ею благословил меня на священство мой духовный отец. И для меня это было, конечно, очень важно – приложиться и помолиться перед этой иконой. Почему-то так оказалось, что по каким-то неожиданным причинам я был лишен этой возможности. Вы можете понять, как мне было печально, и у меня, как у обычного грешного человека, возникла такая мысль: «бедный я, бедный, недостойный священник, именно поэтому Матерь Божия не допустила меня к этой иконе».

Через минуты я уже забыл об этом, и мы пошли дальше, а там на каждом шагу были удивительные откровения, как подарки, которые Афон дарил нам. Расскажу, что в последний день случилось – это опять же связано с иконой «Достойно есть». В том же Ватопедском монастыре был старец Паисий, он только в прошлом году отошел ко Господу, – человек удивительной судьбы, удивительной любви, удивительной благодатности. И милость была в том, что мы пришли в его келью, которая находится недалеко от монастыря, и там молились в церквушечке, где и он молился. Когда мы уходили, нас подвели вдруг к иконе, которая на аналойчике отдельно лежала. Среди всех греческих икон эта была единственная русская икона XIX века – «Достойно есть». Но когда открыли стеклянный оклад, от иконы пошло такое благоухание, как будто огромный куст какого-то неизвестного удивительного растения вдруг пахнул на тебя всем своим ароматом – я не могу описать, какой был густой, ароматный дух от этой маленькой иконы «Достойно есть»! Мы умилились, конечно, пали на колени перед ней и молились. Мы имели возможность на следующий день купить акафист, и все это время икона благоухала. Вот одно из маленьких чудес, которые произошли со мной на Афоне.

Для меня, конечно, это все было великим утешением, и слезы были на глазах. Все мы грешники, но мне казалось, будто Сама Матерь Божия взяла меня, прижала к Себе и сказала: «Да ладно, ничего, конечно, Я знаю, вижу, что ты грешен и недостоин, но – служи». Я очень простые вещи вам говорю, но в этом и есть чудо. Чтобы вы поняли масштаб, что там происходило, расскажу еще удивительные вещи. В Ватопедском монастыре находится семь настоящих чудотворных икон только Божией Матери. Первая икона – алтарная, икона, которой Бог знает, сколько лет. Эту икону обрели когда-то в колодце. В колодце стояла икона, а перед ней горела лампада. Оказывается, место, где хранится эта икона, показал старый монах, который почти не мог ходить. Но он пришел и показал, где находится чудотворная икона. А что было в то время? Когда очередные бандиты, разбойники напали на монастырь, чтобы все разграбить и унести, он эту икону с трудом дотащил до колодца, бросил ее туда, туда же опустил лампаду, закрыл колодец крышкой и навалил на нее землю. Прошло 80 лет, а когда открыли колодец, то увидели, что икона стояла на воде и перед ней горела лампада.

Вторая икона, «Предвозвестительница» – икона Божией Матери, от которой был и глас. Когда одна из цариц захотела прийти на гору Афон в монастырь, чтобы почтить Матерь Божию, чтобы свои дары принести, от этой иконы был глас, что нельзя допустить того, чтобы женская нога ступала на святую землю, что царице не стоит сюда идти, потому что одна Царица на этой горе уже есть. Иногда женщины недоумевают и считают, что монахи сами себе придумали такое правило, чтобы женщин в монастырь не пускать – нет, это Матерь Божия Сама распорядилась. Это вторая чудотворная икона.

Третья икона – «Закланная». Она находится в коридорчике на стене. Это фреска, на которой изображена Матерь Божия. Однажды, когда был голод и долгое время монахи жили впроголодь, случилось так, что один из монахов, у которого что-то помешалось в рассудке, проходя мимо этого изображения, ударил его ножом. Удар пришелся по щеке Пресвятой Богородицы, и оттуда полилась кровь – из стены полилась кровь. Монах ослеп в тот же час. И два года он стоял в этом узком коридорчике у иконы и молился, просил прощения, просил милости. И весь монастырь за него молился. Через два года Матерь Божия открылась и сказала, что «прощается ему этот грех, но в память о том, что это было и не изгладится, я оставлю знак». И этот знак действительно остался. Когда умер этот монах и когда по монашескому обычаю через годы вынули его тело, то оказалось, что вся плоть сгнила, косточки остались, и только правая рука, которая ударила ножом Матерь Божию, не истлела. Только ее не называют мощами, по-другому говорят: «она не истлела, – говорят монахи, – в связи с тем, что сама земля не приняла плоть руки, которая ударила лик Божией Матери».

Четвертая икона – «Умножительница елея», так можно перевести ее название, – обычная маленькая иконочка, которая не в храме даже находится, а в подвалах, где хранится оливковое масло. Оно хранится в огромных ваннах, потому что монахи живут все время в пост и это масло употребляют. Было голодное, засушливое время, когда и масло даже закончилось, и один из послушников стал скорбеть и жаловаться, даже к игумену пошел: «что ж такое, нам не дают даже масла, сил уже нет, масло дается только на лампады, но нам тоже ведь надо…». И тогда на следующий день самопроизвольно переполнились маслом эти огромные чаны, а икона заблагоухала.

Следующая икона – «Отрада и Утешение», у нас она так называется, а у них просто «Утешение». Это тоже фреска на стене, и от нее тоже был голос в один из моментов, когда разбойники шли на монастырь для разграбления – от этой иконы был голос: «Монахи, спасайтесь, вас идут убивать». И в этот момент монахи увидели, как младенец закрыл рот Матери Божией и сказал: «Нет, Матерь, эти монахи настолько нечестивые, что они достойны смерти». И тогда Матерь Божия взяла его ручку, отвела от своих уст и повторила: «Монахи, спасайтесь». А когда завершилось это событие, увидели, что на иконе, которая была обычной «Одигитрией», само изображение осталось без изменения, но вот только Богородица держит в Своей руке отведенную ручку Ребенка, и эта рука Ее Сына обращена к людям.

Следующая икона, тоже фреска, находится на внешней стороне монастыря над вратами. Она называется «Расстрельная» – в нее стрелял турок. После этого своего выстрела он обезумел, сошел с ума и повесился. Тут же. Турецкий отряд был поражен тем, что произошло, и начальник этого отряда, который, кстати, приходился ему родным дядей, не посмел его даже похоронить. Его тело было брошено на съедение диким зверям. Вот как Матерь Божия проявила свою силу и благодать.

И последняя, по крайней мере, из семи чудотворных икон, самая известная на сегодняшний день у нас икона – это «Пантанасса», или «Всецарица». Она очень известна у нас в России, к ней люди прибегают за помощью при смертельных болезнях раком и исцеляются. Эта икона была келейной иконой старца Иосифа Ватопедского, и он ее отдал в храм. Она небольшая, но чудотворная. Кстати, первое чудо, которое было совершено от этой иконы, было в России: по молитвам перед иконой русский мальчик был исцелен, и с тех пор многие тысячи людей получают исцеление от этой иконы.

Вот обычный монастырь, один из монастырей – но какое удивительное собрание сокровищ благодати он хранит! Люди там работают и молятся – это удивительные люди, люди, которые, кажется, живут не своим умом, а тем, что дается им Богом.

– Батюшка, к Вам вопрос из Краснодара: «Нужно ли быть в послушании у людей, ведь нужно поклоняться Творцу, а не твари? Вот игумен запрещал Иоанну Дамаскину писать гимны, а они потом стали украшением богослужений».

– Это как раз то, о чем я говорил в начале нашей беседы: о том, что люди перестают понимать, что значит вручить свою волю другому человеку. Почему? Да потому что перед ними стоит именно вот это: он же греховный! А кто спорит? Об этом давно и Сам Господь сказал, и все святые об этом говорят, и царь Давид в своих псалмах постоянно об этом говорит; вся Церковь говорит: все люди греховны, и если кто-то где-то сказал, что он без греха, то он лжец, безумец совершенно. Все греховны, и Господь именно через это заповедал: молитесь «да будет воля Твоя». Мы волю Божию творим не непосредственно, а через Церковь. А Церковь – это конкретные люди, конкретный игумен, конкретный духовный человек. Но, милые мои, послушание, конечно же, не предполагает безумия, не предполагает глупости. Послушание предполагает большой духовный труд, рассуждение постоянное, общение, разговор – по сути, как сын общается с отцом, почитая его, но духовно, естественно, открыты оба: и сын открыт отцу, и отец открыт сыну – вот что такое послушание, вот когда оно возможно. И, конечно, к нему нужно идти как к величайшей драгоценности, очень осторожно, внимательно. Но знать, что это дается, это возможно.

Если мы будем говорить, что невозможно вручение своей воли и послушание, значит, мы будем говорить, что невозможно вообще верить другому человеку. Вот что это значит. А как без этого мы сможем жить? Конечно, всяк человек ложь, но в чем он ложь? В том, что он греховен. Но если ты видишь, что этот человек живет по-Божии, этот священник живет по-Божии, и он действительно творит Божию волю, в смирении, в кротости, в терпении – твори вместе с ним. И он становится твоим руководителем, и это и есть послушание. А не то, что я становлюсь каким-то «манкуртом», взятым в плен, или глупым человеком, который говорит, что он ничего не видит и не слышит и делает только то, что ему говорят.

Мы знаем, что истинная вера возможна только тогда, когда есть определенные знания, опыт глубокий. Вот так и послушание возможно только тогда, когда есть опыт, когда есть чистая вера, когда есть надеяние на Бога, когда есть и рассуждение человеческое. И здесь ведь речь идет не только о монашестве – иначе у нас не будет и семьи. Почему? А потому что там тот же принцип: «Как я могу доверить себя этому человеку? Ну, и что ж, что он мой муж, но он же грешен, поэтому я не могу ему доверять». И семьи не будет. Нет в семье доверия – нет семьи. Семья возможна только тогда, когда один человек вручает свою судьбу другому и говорит: «Я тебе верю. Я не буду думать «а вдруг ты жулик и ты меня обманешь», нет. Конечно, я тебя испытываю, конечно, я вглядываюсь в тебя, но вглядевшись в тебя, испытав тебя и поверив тебе, я отдаю тебе свою судьбу. А ты отдаешь мне свою судьбу» – вот оно, послушание в семье; почему у нас и семей нет – потому что нет взаимного послушания, слышания друг друга и доверия. Поэтому у нас и семей нет, и монастырей мало, и послушников в них немного. А причина одна – оскудение веры.

– Отец Алексий, к сожалению, время нашей программы подошло к концу, я благодарю Вас за беседу, благословите наших телезрителей.

– Пусть Господь вас, мои дорогие, благословит и укрепит. Жизнь сложна, трудна, но ищите веру, укрепляйтесь в вере, добывайте веру, как золото добывают. Каждый день добывайте веру – вот наша постоянная христианская работа. Мир вам и благословение Божие.

– Дорогие друзья, я благодарю вас за присланные вопросы и прошу прощения за то, что мы не успели на все ответить; мы их сформируем по тематике, и отец Алексий в следующих программах обязательно на них ответит.

Беседовал Михаил Карелин
Расшифровка аудиозаписи – Лидия Ежкова

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475