Долг чести

  «У насу всех есть один якорь, с которого, если сам не захочешь, никогда не сорвешься:чувство долга». И.

С. Тургенев

  Как свидетельствоватьо чужой жизни? Как понять человека через девяносто лет? Как представить себе,что он чувствовал, о чем он думал, о чем мечтал и что видел? Есть биографическиесведения о нем, письма, которые он писал своим близким. Всё это есть, но нетсамого человека, и мы можем только попытаться бережно воссоздать его образ.Жива его бессмертная душа пред Господом и в памяти близких и родных, знавшихего людей, в памяти написанных им строк, в воспоминаниях друзей и врагов, в памяти убийц. Именно в ней он остался страшным и непонятным. Ему предлагалиуйти, покинуть царственную семью – предлагал Керенский, предлагали большевики.И он бы сохранил свою жизнь; может быть, через много лет он бы тихо скончалсяв Париже или в Лондоне. Прекрасный врач и кадровый офицер, он мог бы жить, мог бы остаться со своими детьми в Москве или в Тобольске, служить советской властии, может быть, избежал бы смерти, которая шла по пятам за каждым «спецом» из «бывших». Но чем больше узнаешь о Евгении Сергеевиче Боткине, последнем лейб-медикеИмператора Николая II, тем больше понимаешь – это человек не мог поступить иначе.Долг чести заставил его встать рядом с Императором в ночь злодейского убийствав Ипатьевском доме и принять пулю, предназначенную Царю. Долг чести не позволилему оставить на верную смерть дорогих ему людей: самого Императора, его супругу,дорогого его сердцу наследника, милых сердцу царевен. Он не мог оставить того,кто принял у него клятву верности Вере, Царю и Отечеству.
  Что мызнаем о долге чести? О долге перед своей совестью? Сейчас трудно себе представить,что можно поверить человеку под честное слово. А ведь были времена, когда словокупцов Боткиных, «чайных королей», было крепче любого векселя. Когда сама фамилияих гарантировала высочайшее качество чая, который подавался к столу и в крестьянскойизбе, и во дворце Императора. В чем была честь купца Петра Кононовича Боткина?В его служении России и умножении её богатств, в девяти сыновьях и пяти дочерях,в глубокой Православной вере, благотворительности, строительстве храмов и приютовдля сирот, в благосклонной поддержке русского искусства и литературы. Обогатилон Россию и талантами своих детей, среди которых были продолжатели его купеческогодела, литераторы, публицисты, художники и врачи. Все они были воспитаны в духеглубокой религиозности, нравственных принципов человеколюбия, сострадания, помощиближнему, трудолюбия и уважения к чужому труду. Ни один из них не встал в ряды«революционеров».
  Все лучшиекачества души были присущи Сергею Петровичу Боткину, великому русскому врачу,душевному, чуткому человеку, личному другу преподобного Иоанна Кронштадтского,о котором Боткин говорил: «Ведь мы оба врачи, только я врачую тело, а он – душу».Сергей Петрович, первый лейб-медик Императоров Александра II и Александра III,ученик Николая Ивановича Пирогова, отличался высокой нравственностью: именноон утверждал, что лечить нужно не болезнь, а больного и что «больного нужнолюбить». Он открыл бесплатные амбулаторию и больницу для бедных в Петербурге,которые теперь носят его имя. По его книгам и лекциям до сих пор врачи учатсяне только диагностике и лечению, но и душевному отношению к больному. На знаменитыеБоткинские субботы собирались ученые, писатели, композиторы: И.М. Сеченов, М.Е.Салтыков-Щедрин, А.П. Бородин, В.В. Стасов, Н.М. Якубович, М.А. Балакирев. Общениес выдающимися людьми сыграло огромную роль в формировании личных качеств детейСергея Петровича. Н.А. Белоголовый, друг и биограф С.П. Боткина, общественныйдеятель и врач, отмечал: «Окруженный своими 12 детьми в возрасте от 30 лет до годовалого ребенка… он представлялся истинным библейским патриархом; дети егообожали, несмотря на то, что он умел поддерживать в семье большую дисциплинуи слепое повиновение себе».
  Врачебноеслужение С.П. Боткина продолжил его сын Евгений. От отца Евгений унаследовалматематические способности, но вместо физико-математического факультета, кудапоступил вначале, он выбрал всё-таки врачебную стезю. Он был в детстве мягким,интеллигентным ребенком, обожал своего отца, избегал всякого насилия и драк,всегда стремился разнять дерущихся. Своим воспитанием Евгений был обязан материАнастасии Александровне. Биограф отца, Н.А. Белоголовый напишет о ней: «Что ееделало лучше всякой красавицы – это тонкое изящество и удивительная тактичность,разлитые во всем ее существе и бывшие следствием той солидной школы благородноговоспитания, через которую она прошла. А воспитана она была замечательно многостороннеи основательно: играла на музыкальных инструментах и тонко понимала музыку,имела вкус к произведениям русской, французской и немецкой литературы, в совершенствевладела несколькими языками. В довершение всего, она была очень умна, остроумна,чутка ко всему хорошему и доброму… И матерью она была самою образцовой в томотношении, что, страстно любя своих детей, умела сохранить необходимое педагогическоесамообладание, внимательно и умно следила за их воспитанием, вовремя искоренялазарождающиеся в них недостатки». В детстве Евгений Сергеевич получил основательноемузыкальное образование и приобрел тонкий музыкальный вкус. Доброжелательная,теплая душевная и духовная атмосфера семьи, её патриархальность и высокая культураспособствовали расцвету талантов и добродетелей в душе каждого из детей. ВыборЕвгением милосердной профессии врача, как мы видим, не был случайным.
  В год смертиотца (1889) Евгений Сергеевич успешно окончил академию третьим в выпуске, былудостоен звания лекаря с отличием и именной Пальцевской премии, которую присуждали«третьему по старшинству баллов в своем курсе…». После окончания университетаЕвгений Сергеевич поступил работать не в престижную клинику, а в Мариинскуюбольницу для бедных. Он увлекался наукой и блестяще защитил диссертацию о защитныхсилах организма человека, получив восторженный отзыв своего оппонента – выдающегосярусского физиолога И.П. Павлова. После защиты он был избран приват-доцентом Военно-медицинскойакадемии и назначен врачом придворной капеллы, оставаясь всё таким же простыми сердечным в отношениях с больными, этому уча студентов и неукоснительно выполняязаветы любви к ближнему. Как созвучны мыслям его великого отца слова, сказанныестудентам молодым приват-доцентом в его первой лекции: «Раз приобретенное вамидоверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаютсяв вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, васвстречает радостное и приветливое настроение — драгоценное и сильное лекарство,которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками… Толькосердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку.Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно.Так пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему бытьполезным». Через десятилетия это обращение пришло к нам и отозвалось горечьюв сердце, потому что не это мы видим в нашей современной медицине.
  Русско-японскаявойна была тяжелым испытанием для России… Евгений Сергеевич Боткин отправляетсядобровольцем на фронт и служит в медицинской части Российского общества КрасногоКреста. Не раз, заменяя фельдшера, он выходил на передовую, оказывая помощьраненым под пулями и осколками снарядов. Личная его храбрость отмечена двумяорденами Святого Владимира с Мечами. Не безрассудство, а глубокая вера позволялаЕвгению Сергеевичу быть спокойным и внушать спокойствие, уверенность и надеждураненым. Потом он напишет: «За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такоймере силу своей веры. Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которомуя подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает. Я не дразнил судьбу,не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным». Но глубокая вера в Божие провидениене могла скрасить скорбных мыслей горячего патриота по поводу того, что он виделвокруг: «Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому больно, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувствадолга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога». «Что-то будет у нас в России! Бедная, бедная родина!» – восклицал он в другом письмес фронта. Он ещё не знал, что ждёт Россию и его лично через 12 лет, но горестнымпредчувствием скорбела душа. Не такое ли беспокойство ощущает и сейчас каждыйнастоящий патриот своей Родины?!
  После войныжизнь будто бы наладилась. В семье Евгения Сергеевича было уже четверо детей,в 1905 году доктор Боткин получил звание лейб-медика (придворного врача), как и его отец, в 1907 году он был назначен главным врачом общины Святого Георгияв столице, а с 1908 года приступил непосредственно к лечению царственной семьи.Сама императрица Александра Феодоровна выбрала его семейным врачом и не ошиблась:более сердечного, внимательного и знающего доктора трудно было найти. Доктормедицины, действительный статский советник Евгений Сергеевич Боткин оставалсяпростым и добрым человеком. Царственные пациенты доставляли немало хлопот заботливомудоктору, но большую часть своего времени доктор Боткин отдавал цесаревичу. Иногдапри угрожающих жизни состояниях он днями и ночами не отходил от постели больногоАлексея. Однажды царевич Алексей, после тяжелого приступа болезни, сутками видяЕвгения Сергеевича у своей постели, признался ему: «Я Вас люблю всем своим маленькимсердцем». Сам Евгений Сергеевич также искренне привязался к членам царской семьи,он говорил своим близким: «Своей добротой они сделали меня рабом до конца днеймоих». О его тревоге за жизнь Наследника говорят следующие строки его письма:«Я не в силах передать Вам, что я переживаю… Молитесь, мои детки, за нашегодрагоценного Наследника». «Ему лучше, нашему бесценному больному. Но что этобыли за дни… Как годы легли они на душу… И сейчас она еще не может вполне расправиться…».Всё, что касалось августейшей семьи, горячо трогало доктора. В 1911 году онзапишет в своем дневнике: «Великие княжны очень выросли, и отношение их ко всемстало еще более сердечным. Алексей Николаевич тоже растет, а с ним и его очарование.О Родителях я не говорю: моя любовь к Ним и преданность безграничны». Он, прекраснознавший чистоту и возвышенность отношений внутри царственной семьи, с презрениемотнесется к тем, кто окружал клеветой имя Императора и Императрицы.
  Однакосемейная жизнь самого Евгения Сергеевича к началу первой мировой войны былатрагически нарушена: ушла из семьи жена, оставив на его руках троих детей, сынДмитрий, хорунжий лейб-гвардии Казачьего полка, геройски погиб в самом началевойны. От отчаяния спасали дети, беззаветно любившие и обожавшие отца. Он отвечалим тем же, тем более, что перед глазами его как образец была идеальная семьягосударя… В феврале 1917 года случилось то, что Евгений Сергеевич предвиделещё на полях сражения в Маньчжурии в 1905 году. Рушились государственные институты,рушились нравственные ценности и устои, рушилось гражданское общество. В отречениицаря Евгений Сергеевич, вместе с истинными патриотами, видел акт благородстваи заботы о будущей России. Его уважение и любовь к царственной семье ничутьне уменьшились. Ни минуты не раздумывая, он остался с семьей Императора и прошёлвесь скорбный путь Царственных страстотерпцев от заточения в Александровскомдворце Царского Села до подвала Ипатьевского дома в Екатеринбурге. КомиссарыВременного правительства и комиссары большевиков не раз предлагали ему оставитьсвоих царственных пациентов и тем спасти свою жизнь, но он отверг все эти предложения.
  Прибывв Тобольск вместе с царской семьей, Евгений Сергеевич немедленно приступил к лечению жителей этого тихого городка. К столичному доктору, лечившему царя и царицу, потянулись вереницы больных из Тобольска и его окрестностей, а когдавыяснилось, что он отказывается брать деньги за своё лечение, уважение к немувозросло неимоверно и стали приезжать больные даже из сибирской глубинки. В своем последнем в жизни письме Евгений Сергеевич писал: «Их доверие меня особеннотрогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что я приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного и не толькокак равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботыи услуги». Не составляли исключения и солдаты охраны. Заботы о царской семьеи прием больных отнимали у доктора всё время, тем более что, помимо записи посещенийбольных на две недели вперед, к нему приезжали за помощью из самых дальних мест.«Приходилось делать исключение приезжавшим ко мне из деревни за десятки и дажесотни верст (в Сибири с расстояниями не считаются) и спешившими обратно домой.… Они постоянно пытались платить, я, следуя нашему старому кодексу, разумеется,никогда с них ничего не брал…», – писал он. Но более или менее спокойная жизнькончилась с переездом в Екатеринбург. Он мог бы остаться в Тобольске при больномЦаревиче и своих детях, но он давно уже «отверг себя» (Мф. 16, 24). В незаконченномписьме, найденном после его гибели, будут такие строки: «Меня поддерживает убеждение,что «претерпевший до конца, тот и спасется». Это оправдывает и последнее моерешение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобыисполнить свой врачебный долг до конца. Как Авраам не поколебался по требованиюБога принести Ему в жертву своего единственного сына. И я твердо верю, что также, как Бог спас тогда Исаака, Он спасет теперь и моих детей, и Сам будет имотцом…»
  Сам отъездиз Тобольска был совершенно неожиданным, а «гуманность» большевиков так велика,что Евгению Сергеевичу не разрешили даже попрощаться со своими детьми. В Екатеринбургецарственную семью ждала настоящая тюрьма. Солдаты охраны грубили, не стеснялисьв выражениях, унижали и попросту издевались над заключенными. Пользуясь некоторымуважением за оказываемую солдатам врачебную помощь, доктор Боткин пытался защититьцарскую семью от издевательств, хоть немного смягчить условия их жизни. Окружаяузников заботой, Евгений Сергеевич был посредником между ними и комиссарами.Дети, по мере возможности, продолжали занятия, много читали, сам доктор занималсяс царевичем русской словесностью. Много молились всей семьей, уповая на промыселБожий, но предчувствие гибели не оставляло никого ни на минуту. Даже у царевичанеожиданно вырвались слова: «Если будут убивать, лишь бы не мучили». Когда докторуБоткину в очередной раз предложили оставить узников и заняться врачебной деятельностью«где-нибудь в московской клинике», он понял, что роковой конец близок. Вот егоответ комиссарам, как описал это в своей книге австриец И.Мейер: «Видите ли,я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человекамоего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставитьнаследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должныэто понять», – сказал врач». Честное слово, долг чести – почти забытые теперь,но такие высокие слова!
  Когда рассеялсядым от выстрелов в подвале дома Ипатьева, Евгений Сергеевич был ещё жив. «Выстреломв голову я прикончил его», – писал позднее убийца Юровский. Знали бы эти наемныеизверги, какое милосердное, нежное и отважное сердце перестало в этот моментбиться! Знали бы они, какая чистая и светлая душа вознеслась в этот момент к престолу Божиему! Но слепому не дано видеть. «По плодам их узнаете их» (Мф.7, 16).

Протоиерей Сергий Вогулкин,
профессор, доктор медицинских наук
г. Екатеринбург

© При использовании информации ссылка на СМИ
«Информационное агентство Екатеринбургской Епархии»
(свидетельство о регистрации ИА №11–1492 от 29.05.2003) ОБЯЗАТЕЛЬНА.

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475