Вавилонское пленение: Русская Православная Церковь в XX веке

(Продолжение. Начало в № 5)

ИСПЫТАНИЕ ВОЙНОЙ

  Начало Великой Отечественной войны показало, что духовные силы общества не удалось сломить окончательно. За жизнь в коммунистическом аду народ воевать отказывался, «голосовал ногами», – армия за несколько месяцев отступила до Москвы.

Вместе с тем народ сохранил религиозное жизнеощущение: на занятых германскими войсками территориях открывалось множество храмов. Вновь проявилось, что богоборческий режим отступает только вынужденно, перед угрозой потери власти или влияния выпускаются из подполья некоторые порабощенные сферы жизни, чтобы паразитировать на них. В борьбе с гитлеризмом сталинизму пришлось опереться на подвластную ему Россию и народ, а значит и их духовные основы, которые последовательно уничтожались более двух десятилетий. Советские вожди во имя самосохранения и защиты плацдарма безбожной идеократии были вынуждены частично освободить силы религиозного, национального и индивидуального жизнеощущения.   Сталинизм в борьбе с противником пытается сделать ставку на патриотические и религиозные чувства, на раскрепощение человеческой индивидуальности. Мобилизуя для войны остатки духовных сил народа, Сталин вынужден выпустить из лагерей оставшихся в живых священников и епископов, открыть уцелевшие храмы, монастыри, церковные школы, издательства. В 1943 году впервые за советское время созван Поместный Собор Русской Церкви, избран Патриарх.
  Эти уступки тщательно дозируются властью, но на фоне предыдущего истребления выглядят едва ли не новым рождением. Сталинское церковное «возрождение» вместе с относительным благом несло множество новых соблазнов. Атеистическая власть выдает себя чуть ли не за радетельницу о нуждах Церкви. В обмен на частичные свободы руководство Московской Патриархии окончательно смиряется с униженным положением Церкви. Свободный голос Церкви больше не звучит. Устами иерархов безбожная власть не только легализуется, но и всячески поддерживается. В посланиях Патриарха и Синода, полных славословий в адрес «вождя народов», Сталин объявляется спасителем России и Церкви.
  Так одновременно с улучшением положения религии складывается новая форма прельстительного компромисса иерархии Московской Патриархии с атеистическим режимом. Господствующее в православной общественности религиозное двоемыслие позволяет оправдывать это ложное состояние. У христиан в России вновь притупляется ощущение зла коммунистической идеологии. При помощи различных фальсификаций власть стремится направить религиозное сознание на поиск «врагов» Православия где угодно, только не в системе государственного атеизма. Среди православной иерархии распространяется ложное представление о том, что наша родная советская власть защищает Православие от мирового заговора папизма, протестантизма, жидомасонства, разврата демократий…
  Таким образом, победил в войне возрождающийся народ, на котором паразитировала идеократия. Однако террор и кровавая война истребляли лучших людей, многие остававшиеся в живых были внутренне сломлены. Годы войны показали, что душа народа жива. Наступили долгие годы трудного восстановления духовных сил, очищения религиозной совести народа. Сознавая опасность этого возрождения, режим в конце сороковых годов пытается вновь надеть «намордник» на людей, которые в неимоверных испытаниях ощутили вкус свободы, веры и надежды. Возобновляется террор – вновь усиленно заработала «наша канализация» (А.И. Солженицын). В лагеря потекли потоки солдат и офицеров, победителей и инвалидов, «власовцев» и «бандеровцев», репатриантов из стран Восточной Европы – всех, кто мог свидетельствовать о жизни за «железным занавесом». Готовящаяся окончательная чистка не успела развернуться из-за смерти диктатора. Ибо ни народ, ни партийные вожди уже не хотели возврата к старому: после того как в Великой Отечественной войне режим для самосохранения был вынужден выпустить из подполья силы национального и религиозного самосознания, началось медленное, но необратимое отступление идеократии.

ХРУЩЕВСКОЕ ПОДАВЛЕНИЕ

  В хрущевский период режим вынужден отказаться от тотальной экспансии и перейти к тактике частичных отступлений, компенсируемых спорадическими ударами в других областях – религиозные гонения, насаждение «социалистических революций» на различных континентах. В середине пятидесятых годов сталинизм был принесен в жертву сохранению власти и модернизации режима идеократии. Это расширило границы свободы и медленно, но неуклонно преображало жизнь. Пытаясь компенсировать вынужденные потери и упреждая духовное возрождение, режим вновь наносит мощный удар по духовным центрам жизни – религии и Церкви. Планировалось полное уничтожение Русской Православной Церкви. Были закрыты тысячи храмов, большинство монастырей и духовных школ. Но хрущевские гонения натолкнулись на непреодолимое сопротивление. Расширение борьбы с Церковью потребовало бы возвращения к большому террору, что, в свою очередь, заставило бы реставрировать сталинизм, вновь опустить «железный занавес». На это у власти уже не хватало сил, не было людей, готовых ради торжества атеизма жертвовать жизнью или ее благами.
  Режим государственного атеизма нацелен на полное и окончательное искоренение религии. Если оставались в России действующие храмы и верующие души, то вопреки богоборческой власти. Не имея сил физически разрушить Церковь, власть стремится разложить ее изнутри. В 1961 году Совет по делам религий проводит в Церкви реформу, которая разрушает остатки традиционного церковного управления, юридически расчленяет организацию Церкви. Священники отделяются от церковно-приходской жизни и должны наниматься приходом по договору для отправления религиозных потребностей. Статус епископата и Патриархии вообще никак не оговаривается законом, – в правовом отношении их как бы не существует и они не имеют юридических форм связи с приходами. Этим церковный народ всеми «законными» средствами отделяется от пастырей.
  Но единство Церкви держится законами, написанными в сердцах. Большинство православных не знало юридических тонкостей и относилось к священникам и архиереям традиционно – как к пастырям, возглавляющим всю церковную жизнь. Тем не менее внутрицерковная деятельность полностью контролировалась и направлялась представителями Совета по делам религий при местных исполкомах. На все действия общины должно быть получено конкретное разрешение уполномоченных Совета по делам религий при исполкомах всех уровней. Естественно, что руководство церковной жизнью осуществлялось государственными органами в интересах атеизма – разлагало Церковь. Гонения на Церковь подорвали ее силы, были причиной формирования в среде священства и церковнослужителей настроений апатии и приспособленчества. Но к концу этого периода в Церкви раздается свободный голос, зарождается независимая от диктата христианская общественность.

БРЕЖНЕВСКОЕ РАЗЛОЖЕНИЕ

  В брежневскую эпоху стагнации коммунистический режим на внутреннем фронте окончательно отказался от наступлений и сосредоточил силы на сохранении достигнутого: ни шагу вперед, но ни пяди назад. Более мягкая форма идеомании – социализм – декларирует ложные социальные ценности, прикрывает пафос богоборчества лжеидеалами. В семидесятые годы борьба с религией приобретает новые формы. Пользуясь отлаженным механизмом, Совет по делам религий проводит кропотливую работу по внутреннему разложению Церкви. Система «правового» давления значительно усиливается беззаконным произволом местных властей. Этот внеправовой «люфт» с позиций государственного атеизма оправдан и поэтому искренне не замечается чиновниками. Они убеждены, что нарушая законы во имя идеологической целесообразности служат интересам государства.
  Самой жесткой фильтровке и контролю подвергался епископат. Архиерей поставлялся в епархию только после тщательной проверки и разрешения Совета по делам религий, а также местных органов власти. Не имеющие юридического статуса епископы были лишены законных средств воздействия на жизнь церковных приходов. Их положение полностью зависело от произвола чиновников. Подобная политика формировала раболепный епископат, за редким исключением исполняющий все распоряжения властей. У многих иерархов сложились бюрократические отношения с властью по принципам: «чиновник может договориться с чиновником», «мы – вам, вы – нам». С архиерейских кафедр практически уже не звучал независимый церковный голос. Вместе с тем в епископате копилось глухое недовольство существующим положением. Под покровом раболепия неожиданно возникали сильные деятельные фигуры, пытающиеся проводить хоть какие-то церковные преобразования.
  Власти бдительно контролировали и состав священства. На рукоположение священника требовалось разрешение уполномоченного Совета по делам религий при местных советах. Сеть официальных и негласных условий отсеивала наиболее достойных кандидатов к пастырскому служению. Препятствиями для получения церковного сана являлись: высшее светское образование (особенно гуманитарное), руководящая должность в прошлом, зарубежные связи и дружба с иностранцами, возраст – слишком молодой либо слишком пожилой, признаки инакомыслия. Если отсутствовали формальные причины для отказа в рукоположении, то оставался безотказный способ отказа – воздействие через архиерея, который мог сослаться на недостаток смирения у кандидата или другие церковные тонкости. Так же строго контролировался набор в семинарии: поступающие должны были получать рекомендацию архиерея или священника (только с ведома уполномоченного Совета по делам религий).
  Назначение священника на приход проходило через тройной отсев. Прежде всего для этого требовалось предварительное согласие вышестоящего уполномоченного. «Двадцатка» – руководящий орган прихода – заключала договор о найме священника на культовую деятельность только получив разрешение местных органов власти.   Наконец, начать служение священник мог лишь после получения регистрации в местном исполкоме. Эта система действовала и в обратном порядке: неугодный священник мог быть лишен регистрации, исполнительный орган прихода по указанию властей мог всегда расторгнуть со священником «договор». Со строптивым, но слишком известным священником легче всего расправиться руками архиерея: перевести в другой храм, вывести за штат, а то и подвергнуть запрещению в служении. Все священники, особенно в крупных городах, регулярно перемещались с места на место для атеистической профилактики: чтобы разрывать с трудом налаженные связи с паствой. Но и на приходе священник находился под неусыпным оком старосты, назначаемого исполкомом местного Совета. Старостами церковных приходов были, как правило, атеисты, нередко партийные или кагэбешные пенсионеры (на сытых хлебах бесконтрольного распоряжения церковным имуществом) либо люди подневольные, находящиеся «на крючке» у властей за какие-либо прегрешения перед законом.
  Вне стен храма священник не имел права вести богослужебную деятельность, кроме как по просьбе умирающих или тяжелобольных. Текст проповедей должен был предварительно утверждаться архиереем, а также уполномоченным. Вся эта система была нацелена на то, чтобы разрушить триединство священнослужения: церковнослужение, пастырскую деятельность и проповедничество, миссионерство. Священник лишался всяких возможностей быть миссионером – распространителем Православной веры, проповедником слова Божия, заботливым и ответственным пастырем своих духовных чад. Власти всеми силами стремились свести его деятельность к роли служителя культа.
  Но вопреки системе тайного и явного контроля в Церкви появляется все больше достойных священнослужителей. Священник, в отличие от архиерея, связан с жизнью прихода, с паствой. Ему лучше известны нужды церковной жизни. Он учился противостоять козням атеистических органов. Чтобы реализовывать сведенные к минимуму священнические обязанности, ему приходилось не только учиться двусмысленной дипломатии, но и воспитывать в себе религиозную твердость. Наметившиеся признаки отката атеистической экспансии заставляют священника по-новому самоопределяться. Новые тенденции времени способствуют формированию деятельного, свободного и ответственного служителя.
  Архиерей и священник были отделены от административной деятельности прихода. Вся приходская хозяйственная и финансовая деятельность находилась в полном распоряжении власти. Уполномоченные определяли нужды храмов в ремонте, приобретении церковнослужебной утвари, облачения церковнослужителей. Они же контролировали распределение доходов храма: оплату найма церковнослужителей, отчисления на епархиальные нужды, перечисления в разнообразные «фонды». Естественно, что уполномоченные органов государственного атеизма использовали свои права против нужд Церкви. Так, большие суммы, собранные верующими, перечисляются в «Фонд мира» (за что старосты получают ордена) или расхищаются номенклатурой. В крупных городах многолюдные приходы становятся кормушками для чиновников, контролирующих финансы прихода.
  В провинции положение малодоходных приходов зависело от степени компромисса с представителями власти, которые нередко тяготели к патернализму. Многолюдные же приходы больших городов в решении своих насущных проблем, как правило, откупались от властей – большой денежной мздой, дорогими подарками или крупными отчислениями в «Фонд мира». Каждый храм имел неподконтрольную черную кассу, из которой осуществлялись доплаты к окладам церковнослужителей, компенсирующие налоги (изымающиеся по шкале «кустарный промысел» и доходящие до 75 процентов), производились ремонты храмов и утвари. Так как приход не имел статуса юридического лица и потому не имел права заключать с организациями хозяйственных договоров, то такая полулегальная форма хозяйствования являлась единственно доступной. Это, в свою очередь, предоставляло дополнительные возможности для произвола и злоупотребления чиновников.
  Может показаться загадочным: почему режим государственного атеизма не уничтожил Церковь? Только потому, что у него на это не хватало сил. Вопреки многолетним репрессиям и атеистической пропаганде храмы были полны верующих, которые стремились жить не по «моральному кодексу строителя коммунизма», а по религиозной совести. Выбор священнического служения определяется не мирскими потребностями, а глубоким религиозным чувством. Об эту невидимую стену народного благочестия и разбиваются волны гонений. Духовные токи Православной веры вливаются в жизнь приходов, противостоя в каждом конкретном случае богоборческому давлению.
  Церковный приход как передовая линия в борьбе атеизма с Православием оказывается местом столкновения благочестия и духовного подвига одних, меркантилизма и вероотступничества других, местом открытых битв и шатких компромиссов. Все больше появлялось приходов, где жизнь определялась не только сложной дипломатией и компромиссами с властями, но подвигалась духовным авторитетом настоятеля, религиозной твердостью старосты и прихожан, которые вынуждали местные власти к уступкам большим, чем допускали московские циркуляры.
  Многие храмы и монастыри были сохранены только благодаря религиозной стойкости основной массы прихожан последних десятилетий – тех, кого высокомерная интеллигенция называла «темными» верующими. Действительно, обремененный знаниями неофит – новообращенный от интеллигенции – имел все основания ужасаться их религиозной непросвещенности. На вопрос об исповедании Святой Троицы многие старушки могли ответить, что это Спаситель, Божия Матерь и Никола Угодник. Но их пламенная вера спасала храмы от закрытия. Они вытаскивали за бороду на паперть зарвавшегося старосту, скрывали в своих домах монастырскую братию при попытках закрыть монастырь, а то и ложились под колеса машин, вывозящих монахов или церковную утварь. Их, как в Почаевской Лавре, не могли изгнать пожарными брандспойтами. Только твердая старушечья вера создала возможность для последующего возвращения в Церковь интеллигенции.
  Прилив в Церковь верующих сопровождался изменением общественного настроя в отношении к религии. Становится все менее принятым называть религию мракобесием, все больше вера вызывает уважение даже у атеистов. Многие крестят детей, венчаются потому, что так было принято всегда. Все чаще люди идут в храм не только из светского любопытства, но ощущая смутную потребность поставить свечку, подать записку за здравие или за упокой. Входящие в храм прислушиваются к происходящему в нем, знакомятся с основами религиозной жизни, и с этого начинается их долгий путь к Богу. Нередки случаи, когда высокопоставленные чиновники на смертном одре зовут священника. Более всего возврат к вере начался в среде интеллигенции и городской молодежи.
  Вновь пришедшие в Церковь приносят груз многих предрассудков и заблуждений из долгого пути к вере. Очевидно, соблазны неофитства однотипны во все времена. И сейчас повторяется то, что было в эпоху эллинизации христианства. К Православию нередко приходят через художественную литературу либо через периферийную и даже антихристианскую религиозность: оккультизм, теософию, антропософию, восточные религии и современные формы религиозного синкретизма – неорганичного смешения различных религий. Само Православие пытаются привить на какой-нибудь главный ствол в роще мировых религий. Духи прельщения и обмана скрывают ту истину, что религиозное сознание пробуждается с пониманием провиденциального смысла нашего рождения в лоне Православия, которое открывает наиболее органичный путь к Богу. Преисполненное предшествующих симпатий и отторжений, неофитское сознание склонно преувеличивать вторичные факторы и микшировать главное в жизни Церкви. В среде новообращенных распространено естественное для полуязыческого сознания гипертрофирование обрядовой стороны религии. Новый ритуал и обряд нередко заменял место атеистического ритуализма, религиозное обращение для многих было сменой идеологии. При этом неофиты в стремлении быть святее самого папы склонны к радикализму в позиции и суждениях, преисполнены пафоса осуждения окружающих и подозрений своих собратьев в чистоте веры.
  В этом смысле очень актуальны мудрые суждения протоиерея Александра Шмемана о подлинном отношении к Православному Преданию: «В современном церковном сознании прошлое часто больше давит и сковывает, нежели творчески претворяется в верность подлинному Преданию. Вскрывается неспособность оценивать прошлое, различать в нем Истину от «только» прошлого. Предание до неразличимости смешивается со всевозможными «преданиями», которые сами требуют еще своей оценки в свете вечной правды Церкви. Частичное, одностороннее, даже извращенное выдается подчас за «суть» Православия. Есть грех «абсолютизации» прошлого, который неизбежно приводит к обратной крайности: к «модернизму» – то есть, в сущности, к отказу вообще от прошлого, к принятию в качестве единственного мерила «современности», «науки», «нужд текущего момента». Но как одно сохранение «православной» внешности не способно скрыть глубокого кризиса современной Православной Церкви, так и «модернизму» не изменить ее. Единственный выход всегда в обращении к самой Истине Церкви, и через нее к овладению прошлым: в нем находим мы и вечное Предание Церкви, но также и бесчисленные измены ему. Православное сознание всегда «исторично», всегда включает в себя прошлое, но никогда не «рабствует» ему. Христос «вчера и сегодня и во веки Тот же», и сила Церкви не в прошлом, настоящем или будущем, а во Христе, Который пребудет с нею до скончания века, чтобы каждый из нас мог в Нем и с Ним найти смысл жизни». Возврат к религии был преисполнен множества соблазнов; вместе с тем этот тернистый путь был единственной дорогой к храму, где душа получала возможность очиститься и обрести Истинного Бога.

(Окончание в следующем номере)

Виктор Аксючиц
Православие.ru

© При использовании информации ссылка на СМИ
«Информационное агентство Екатеринбургской Епархии»
(свидетельство о регистрации ИА №11–1492 от 29.05.2003) ОБЯЗАТЕЛЬНА.

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475