Митрополит Амфилохий (Радович): «Литургический катехизис. наставления»

Прежде чем перейти непосредственно к теме, необходимо кратко пояснить, что означает слово «катехизис» и что под ним подразумевалось в древности. Слово «катехеза» — «оглашение» первоначально имело смысл наставления или сообщения какого-либо известия живым словом.

На основании некоторых текстов Нового Завета может сложиться впечатление, что весь ветхозаветный закон в то время понимался как наставление, катехеза. Имеются свидетельства из Нового Завета, что под наставлением христиан тогда подразумевалось не просто наставление в отдельных истинах, но наставление в пути Господнем, или жизни Христовой. Это значит, что все содержание Нового Завета понималось как наставление, катехизис. Из такого понимания в первые века истории Церкви развились две ветви катехизиса: оглашение, или наставление для тех, кто готовился к просвещению (крещению), и мистагогический катехизис, или наставление уже просвещенным, целью которого было более глубокое посвящение в тайны веры Христовой и более совершенная степень жизни во Христе. Целью же и первого и второго видов катехизиса было постепенное введение в догматы веры и просвещение словом Божиим, обращение верных от ложных учений и ложной жизни или, по словам Климента Александрийского, целью наставления было «напитать верных во Христе духовной пищей».

Главным отличием катехизиса ранней Церкви была его органическая связь со святотаинственной и богослужебной жизнью. С самого начала беседа как особый вид наставления была составляющей частью Литургии; так же, как и катехизис вообще, она берет начало в святых таинствах, особенно в таинствах Крещения и Евхаристии, и снова вливается в них. Лучшим тому свидетельством служат «Огласительные беседы» святителя Кирилла Иерусалимского, которые, по сути, представляют собой объяснение таинств Крещения, Миропомазания и Евхаристии, а также толкование Символа веры в том же святотаинственном контексте. Святой Амвросий Медиоланский3 в своем Катехизисе (сочинение «О Таинствах» и «О Таинствах в VI книгах») дает толкование таинств и Молитвы Господней. Такая органическая связь древнего катехизиса со святотаинственным и молитвенным Преданием Церкви не случайна: она — продолжение апостольского отношения к наставлениям и способу наставлений. Сейчас установ-лено, что многие фрагменты апостольских Посланий, особенно Посланий святого апостола Павла, первоначально были богослужебными гимнами, став апостольскими наставлениями позже. Такое перерастание наставлений из «закона веры» превращает их в радостное свидетельство об Истине, виденной и пережитой благодаря вере и молитвенному опыту вкушения Даров Божиих. Отсюда их сила и убедительность.

Древний катехизис и церковное наставление в целом неразделимы на протяжении всего существования Церкви. Об этой связи с богослужением — единственным истинным центром жизни общины верных — свидетельствуют не только древние катехизисы, но и вся святоотеческая богословская мысль. Это, помимо прочего, подтверждается и церковным типиконом, который включает наставления, преподаваемые в ходе самого богослужения, особенно великопостного.

Однако не следует упускать из виду, что церковная катехизация, как и жизнь Церкви в целом, на протяжении своей истории проходила через разнообразные искушения. Главным искушением была и остается опасность ухода от ее целостного содержания и укорененности в соборной жизни Церкви, — укорененности, имевшей место в апостольские времена и позже, у святых отцов Церкви. Одно очевидно из исторического опыта: верный или неверный, односторонний подход к катехизису всегда находился в зависимости от верного или неверного подхода к самой тайне Церкви и тайне ее посланничества в мир. Это относится не только к катехизису, но и ко всем областям церковной жизни в целом. Так, например, как только богословская мысль отпадала от живого и живо-творного Предания Церкви, она становилась, как и катехизис, однобокой и рационалистической (особенно это характерно для Запада времен схоластики, но не только для него). Иногда жажда неба и небесного уводила дух в развоплощенную духовность, то есть в забвение о временности телесной жизни, в безответственное прекращение искупления времени, что также отрицательно отражалось на катехизисе. Когда случалось, что посланничество Церкви сводилось и ограничивалось только земным решением так называемых «социальных проблем» (тенденция, ярко выраженная в наше время), тогда и катехизис, как и вся деятельность Церкви, терял свое истинное содержание, богочеловеческую глубину, менял свои методы. Случалось, и случается поныне, что в некоторых человеческих душах и даже в душах целых поколений доходило до повреждения или утраты чувства евангельского призыва к покаянию, спасению и обожению как единственной истинной цели христианской жизни; это приводило и к потере здорового чувства истинной меры и критерия добродетели и человеческого подвига вообще. Тогда и катехизис обращался к поверхностной морализации нату-ралистических религий и идеологий, их методам и целям. Со временем произошло еще одно изменение в огласительном наставлении, которое, вероятно, явилось одним из важных факторов кризиса того, что мы сейчас называем наукой о вере. Иными словами, речь идет о практическом исчезновении наставлений для оглашаемых, то есть для тех, кто готовится к Просвещению (Крещению). Главной причиной тому послужили преобладание крещения новорожденных детей и массовые крещения в известные периоды истории Церкви (впервые это произошло во времена Константина Великого). Огласительные наставления, правда, не исчезли вовсе, но были оттеснены в христианскую семью и возложены на крестных родителей (в случае крещения детей); в случаях массового крещения Церковь полагалась на свое дальнейшее благотворное и преображающее действие в сотрудничестве с христианизированными обществом и государством. Между тем радикальная секуляризация христианских государств, которая произошла позднее, а вследствие этого секуляризация семьи и других общественных структур и организаций (школы, например), привели и без того ослабленную церковную катехизацию к очень серьезному кризису. В государствах, в которых это было возможно, и пока это было возможно, были предприняты попытки преодолеть этот кризис школьным наставлением в вере (веронаукой). Такой тип школьной катехизации был заимствован православными странами у Запада, где он в основном и сформировался, одновременно с принятием и западного типа современного школьного обучения. Но общее впечатление практически во всех православных странах таково, что западный тип катехизации не принес ожидаемых результатов. Многие почувствовали и чувствуют, что причину безуспешности школьной катехизации, а часто даже и ее отрицательного воздействия следует искать в чужеродности такого типа преподавания самой сущности и духу Православной Церкви.

В настоящее время почти во всех Православных Церквах, где-то добровольно и спланированно, а где-то спонтанно и под давлением обстоятельств, начинается подготовка к разработке программ катехизических наставлений в приходских храмах. При этом, как правило, преподавание основ веры в приходах ведется по тому же школьному образцу. Не исследуя причин, почему так происходит, подчеркнем следующий факт: такой тип катехизации или развивается параллельно с литургической жизнью Церкви, а иногда и в ущерб ей, особенно когда обучение ведется во время Литургии, или воспринимается как некое чужеродное тело в приходской общине и нарушение ее «нормального» жизненного ритма, практически не привлекая к себе интереса священников и родителей. Обычно такая незаинтересованность объясняется безответственностью и равнодушием клира и прихожан или неким смутным безотчетным страхом и тех, и других. Не исключая хотя бы частичной правильности таких объяснений, зададим вопрос: не существует ли более глубокой и сложной причины этому явлению? Не является ли, и в самом деле, такой тип школьной катехизации чем-то чуждым для исконного самосознания и соборного чувства церковной полноты, и следствие тому — безуспешность навязать его нормальному ритму приходской жизни, формировавшемуся веками и, наконец, хотя бы в главном, сформированному? Этот вопрос естественно возникает особенно сейчас, когда школьное преподавание и воспитание европейского типа поставлены под вопрос и радикально переосмысливаются (примеры — книга Ивана Илича «Долой школы!» и современные молодежные движения на Западе).

После всех этих изменений в церковной катехизации мы оказались приблизительно в следующей ситуации: под влиянием демонических сил сего мира Церковь все больше оказывается в том положении, в каком она находилась первые три века своего существования, то есть становится гонимой Церковью, что значит — направленной к тому, что действительно в ней вечно и богочеловечно, к тому, в чем заключена ее непобедимая сила. Это очень нелегкое возвращение, часто болезненное и нередко трагически-крестоносное. На протяжении своего исторического пути Церковь «облачалась в различные одежды» и пользовалась различными средствами ради воплощения самой себя (своей миссии) в каждую историческую эпоху. Мы находимся в начале конца одной из таких эпох, которую принято называть «константиновской». Без таких временных исторических «облачений» Церковь не обходится, но всегда наступает момент, когда они становятся помехой для нее, — особенно если «скроены» не по ее внутреннему росту и размеру, — препятствием для полного осознания и свидетельства ее соборной Истины.

Что это значит конкретно в применении к катехизации? — Мы веками привыкли опираться на воспитание в христианской семье, на крестных родителей, на христи-анизированные общество и государство, будто не понимая, что становится все меньше христианских семей, все реже встречаются крестные родители, а общество становится все более антицерковным. Это трагедия семьи, крестничества и общества – и одновременно трагический крест катехизиса, опирающегося на костыли, которые все меньше принадлежат ему, если уже не перестали принадлежать! В этой опоре на других – источник его сегодняшней пассивности и, в конце концов, бессилия. Пример: мы обраща-емся к родителям с просьбой приводить детей на занятия по Закону Божию, научению в вере. Результат: обещаний больше, чем детей. В качестве оправдания родители ссылаются на занятость детей, мы и они оправдываемся страхом перед силами сего мира, не всегда отдавая себе отчет в том, что это, может быть, и есть одно из самых страшных свидетельств нашего поражения и удаления от Того, Кто победил мир! Итак, мы не имеем детей, потому что не имеем семьи или на пути к тому, чтобы ее потерять; мы не имеем семьи, потому что не имеем прихода как живой и животворящей общины, литургической и молитвенной; не имеем прихода, потому что наша катехизация потеряла свою исконную надмирную силу. Почему она потеряла его? Потому что приход практически перестал быть или в опасности перестать быть тем, чем он является по своей природе и призванию: Телом и Кровью Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Этого Тела Господня и Духа Святого Животворящего алчет человек во все времена, алчет и как личность, и как община. Это всесвятое Тело Богочеловека Христа, принесенное за жизнь мира (молитва анафоры), чтобы «все были едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе», и Его Честная Кровь, влитая в пульс мира как дар новой жизни, подаются в Литургии Церкви всем жаждущим и алчущим. Если все это так, то что же нам остается делать? Ничего другого, как встретиться на Литургии Церкви, в которой Церковь, несмотря на все перемены, остается тем, чем была и в которой снова и всегда становится тем, чем должна быть. Литургия — не просто критерий катехизации, она сама является совершенной катехизацией, не только воспи-тывающей и просветляющей, но и питающей Хлебом Жизни. Вот почему всякая истинная катехизация должна быть литургической катехизацией, как должны быть литургическими истинные образование и воспитание. Только когда вся святотаинственная жизнь и деятельность Церкви в мире вернутся к Литургии, пропитаются Литургией и станут Литургией, и по мере возвращения к ней и пропитывания ею, приход будет становиться молитвенной и литургической общиной, то есть светом миру и вечной закваской в изменчивых исторических структурах жизни.

Каковы же главные особенности литургического катехизиса?

Литургический катехизис прежде всего является церковно-соборным. Когда мы говорим «церковно-соборный», это равнозначно тому, если бы мы сказали: христологически устремленный и христологически обоснованный катехизис. Почему? Потому что именно Богочеловек Христос является этой соборной тайной Церкви. И как Литургия совершается «в воспоминание Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» и возвещает Его смерть и Воскресение, доколе Он приидет, самим своим действием (чином) становясь совершеннейшим катехизисом, так же и литургически обоснованный и пронизанный ею катехизис о Нем возвещает и о Нем свидетельствует, а через Него — и о Святой Троице. Это катехизис сораспятия и совоскресения Христу. Сораспятие относится не только к тому, кто его совершает, но и к тому, кто его слушает и принимает в сослужении. Именно в этом и состоит соборность катехизиса, сретение и вечное соединение и просвещение душ. Только тот, кто истинно принимает Его, Христов, образ жизни и делает его своим, подобно пророкам, апостолам и муче-никам, только тот может обрести Его ум и благоухание, стать Его истинным свидетелем. Только тот способен вынести и произнести из самой глубины своего сердца преображенное умом Христовым и освященное благодатью Духа Святого слово.

Катехизис является церковно-соборным потому, что берет свое начало во многовековом соборном Предании, то есть Предании всех церковных поколений. Соборным, потому что, как и Литургия, он обращается ко всем возрастам: от ребенка до старца, и делает это, уважая достоинство каждого из них. Для нее и малое дитя, если оно приняло крещение — полноправный член Церкви; с момента Крещения и дитя получает «право голоса». Таким образом, Церковь возводит человека с самого рождения в такое достоинство, которое он не может иметь нигде больше. Основной ее призыв и требование: «Сами себе и друг друга Христу Богу предадим». Сам по себе литургический катехизис не произносит проповедей вне вечно воплощенного Слова Божия, то есть вне Литургии или Церкви как богочеловеческого Тела Христова. Он лишь призывает, как апостол: «Пойди и посмотри». Сколько бесконечного почитания свободы каждого кроется в этом ненавязчивом литургическом призыве и бережном отношении ко всем и к каждому! Это не просто абстрактное повествование, пусть самое гениальное, о человеческой жизни, это — призыв к общему участию в Жизни, к причастию к вечной Жизни и просвещению вечной Истиной.

Он не совершает насилия ни над чувствами, ни над умом или волей. Это касается всего, что несет собой литургия, например, музыки, как одного из способов литургической катехизации. Настоящая литургическая музыка никогда не посмеет главенствовать над святым престолом, не посмеет вытеснить, заменить собой слово или терроризировать слушателей. Если только это произойдет, она станет антилитургической; да, возможно, она удовлетворит эмоциям, но то, что главное в душе — разум, останется непреображенным и непросвещенным, само чувство останется слепым, а о целостном воспитательном воздействии на человеческую личность не может быть и речи. Все, что истинно литургично, лишь тихо «стучится» в двери человеческих чувств и зовет к свободному возрастанию в меру возраста Христова. В контексте сказанного возникает вопрос: не в этом ли причина того, что православное сознание и подсознание, веками воспитываемое и воспитанное литургическими наставлениями, с таким трудом принимает школьную катехизацию, выросшую из совершенно иного этоса? Нельзя упускать из виду тот факт, что современная европейско-американская школа, так же как и свойственный ей метод наставления в вере, родились и выросли из того, что мы могли бы назвать неевхаристическим и нелитургическим римско-папистским учительством, переросшим со времен Ренессанса и Возрождения в протестантское обоже-ствление человеческого слова о Боге, из которого развилось обожествление человеческого ума вообще как абсолютного авторитета. Римское абсолютизированное «учительство», которому приписывается непогрешимый авторитет, и протестантский субъективизм с бумажным «телом» Священного Писания как высшим критерием всего и своей проповедью (керигмой) о нем заслонили и вытеснили соборное и животворящее Тело Богочеловека Христа и заградили пути свободного возрастания к Нему и общения и единения с Ним. Конечным результатом обучения, основанного на таких принципах, уже не может стать ни соборное участие в истине, ни реальное преображение и просвещение вечным нетварным Светом. Оно, в лучшем случае, может дать поверхностное, внешнее знание об истине и смутное предчувствие Света. Такого рода авторитеты, заменившие истину, предлагают своих идолов и мутные образы истины, умело сфабрикованные в темных глубинах человеческого подсознания, хотя и соединенные с неугасимой и неутолимой жаждой истины. Нелитургичность — главный недостаток катехизиса, основанного на таких принципах; главное свойство его — навязчивость и однобокость. Он, как правило, осознает, что человек — целостное существо, и, как таковое, направлено к целостному воспитанию и просвещению, то есть нуждается не только в приобретении знаний об истине через того или иного посредника, но ему необходимо непосредственное соборное общение с истиной и абсолютная пронизанность ею во веки. Современное постренессансное школьное обучение вере в этом смысле пошло еще дальше и стало еще более однобоким. Основанное на человеческом разуме и чувственном опыте, оно своими искусственными структурами, натуралистически-однобокой направленностью и неадекватностью целостности истины и целостности человеческой природы превратилось в разновидность полуложной или ложной «литургии», которая также «приносится за жизнь мира» и просвещение человека, уродуя при этом саму жизнь изгнанием из нее вечного Слова Божия как единственного Пути, Истины и Жизни. Однобокое, оно дает знания об окружающем мире и его законах и как-то помогает человеку устроить свою временную земную жизнь и построить отношения с другими людьми, но не способно раскрыть богоподобие (логосность) творения и дать человеку вечное просвещение. Оно выдает за жизнь мира то, что носит в своих глубинах, и то что приносит собой смерть – оно питает смертным словом и смертным знанием и просвещает смертным светом. Что значит: отнимает тот смысл, который открывает ему Литургия, — евхаристический смысл и богочеловеческую полноту. Поэтому всякую разбуженную православную совесть сейчас беспокоит не столько недостаточность обучения основам веры, в обычном смысле слова, у нас его не было веками, но был глубоко пропитанный Литургией и просвещенный ею народ. То, что нас беспокоит сейчас, это все меньшее количество живых литургических общин среди городских, уже полусветских общин, которые несут свой тягостный крест, сгибаясь под ним, становясь все менее евхаристическими и все более бессильными явить и даровать нам не только Бога, но и другого человека как брата навеки. Основанные только на своих собственных интересах и потреблении товара, не случайно они начинают и официально именоваться «автономными обществами по интересам», то есть обществами, основанными в своей глубине на волчьем самолюбии; святая любовь, которая не ищет своего, которая является сердцем литургической общины, изгнана из нее иногда с сатанинской ненавистью или постепенно угасает, а вместе с ней и в человеке вечный брат и собрат.

Каков результат всего этого? Триумф тленной плоти как предвестник демонического взаимного пожирания и самоуничтожения. Весь трагизм таких общин и причины этого трагизма давно прозорливо описаны апостолом Иаковом: «Откуда у вас вражды и распри? Не отсюда ли, от вожделений ваших, воюющих в членах ваших? Желаете — и не имеете; убиваете и завидуете, — и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете, — и не имеете, потому что не просите. Просите — и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений. Прелюбодеи и прелюбодеицы! Не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога! Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу!» В этом и состоит трагизм всей европейско-американской современной цивилизации: в сознательной или подсознательной тенденции к тому, чтобы Причащение Телом и Кровью Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, принесенными за жизнь мира, заменить «причащением» («где сокровище ваше, там будет и сердце ваше») мертвым вещам и похотливому их потре-блению. Именно поэтому так беспокоит исчезновение живых литургических общин из нашего мира, переполненного демоническими стихиями. И болит душа, но не «ради нас», — ибо это «ради нас», которое слышится иногда, означает превращение и самой Церкви в сатанизированную «общину по интересам», беспокоит и болит, ради судьбы самого мира, который в своем безрассудстве отрекается от Жизни, присутствующей в нем благодаря Церкви.

Литургический катехизис — молитвенно-покаянный. Нет истинных слов о Боге и еще меньше истинного знания о Нем без покаяния. Поэтому каждое слово Церкви, в особенности каждое ее литургически-богослужебное слово, орошено от начала покаянной слезой и пронизано покаянным духом и молитвой. Если катехизис не имеет в себе этого духа, он перестает быть словом, которое рождает и перерождает, которое воистину просвещает и воспитывает. Только великие святые (то есть люди, которые покаянием купили, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, смирение и им очистили совесть) познали и истинную силу слова, и его разрушительное могущество, и благодатную цену безмолвия. В священном трепете перед святостью слова, так обесценившейся в наше время, преподобный Иоанн Лествичник говорит даже, что «плачущим неприлично богословствовать». Ибо как, говорит он, ссылаясь на пророка Давида, «како воспоем песнь Господню на земли чуждей», то есть как радостно свидетельствовать и говорить о Боге, будучи объятым страстью? Поэтому все ранние катехизисы начинаются с покаяния.

Литургический катехизис — библейский катехизис. Богослужение, а особенно святая Литургия, есть не что иное, как Библия, переложенная на молитвенное пение. Для Литургии Библия — своя книга, то есть книга Церкви. Она, сама по себе — ее живое толкование, вдохновленное тем же Духом. В Литургии Библия перестает быть окаменевшим символом прошлого, в котором Бог однажды и навсегда открылся Своим избранникам в некие стародавние времена: в Литургии она становится живой и пере-живаемой реальностью, которая всякий раз заново выносом Евангелия на «входе» открывает и радостно свиде-тельствует о вечно присутствующем Христе, силой Духа Святого, и о нашем единении с Ним и причастии Ему. Только такой реальностью пронизанный катехизис становится истинным катехизисом, то есть чудотворным словом, которое преображает и перерождает, а не только дает праздное знание. Знать Священное Писание литургическим образом значит воистину познать его и благодаря этому правильно его понимать (толковать).

Литургический катехизис — святоотечески-богословский. Святоотеческое богословие достигает своей вершины в богослужебном и литургическом богомыслии. Оно — зрелый плод души боговидцев; лучшие слова, родившиеся у них от встречи с Богом, они сделали молитвой. Православное богословие (истины веры, догматика) и православная мораль (этос, этика) оказываются внутри богослужения в своем органическом контексте: открываются в нем как священные тайны и священные добродетели жизни, а не как абстрактные, безжизненные, объективизированные интеллектуально-этические системы. В таком, и только в таком контексте и истинный катехизис открывает истины веры и жизни. Открывает и сообщает их не абстрактным и рациональным, но всегда святоотеческим образом — в органической связи с самой жизнью Церкви и нуждами мира в каждую эпоху, благодаря общению с Самим Источником всякой святой истины и всякой святой добродетели и тайны.

Литургический катехизис является и динамически-активным. Литургия и богослужение вообще не знают пассивных наблюдателей. Литургия — дело Божие и одновременно дело всех собравшихся в литургическую общину, то есть дело народа Божия, а не кого-то в отдельности, кем бы он ни был. Она не «наблюдается», она требует участия в ней всем существом. То, что касается Литургии, касается и всей жизни и деятельности в Церкви. Чтобы произошло возрождение активного участия всех членов в жизни литургической общины, необходимо вернуть народу Божию свойственное ему по самой природе вещей: общее пение, чтение, народный язык. А чтобы достичь этого, необходимо прежде всего возродить динамичный и всеобъемлющий катехизис первых веков христианства. Церковь просветляла и воспитывала каждым своим шагом и святотаинственным служением. Потому тот, кто удостаивался литургического общения, был живым чадом Божиим, а не пассивным мертворожденным, причисленным к церковной общине каким-то магическим образом. Достаточно с открытой душой прочитать хотя бы «Огласительные беседы» святителя Кирилла Иерусалимского, чтобы понять, с каким страхом и трепетом Церковь приступала ко всякой оглашаемой душе и как заботилась о том, чтобы не дать святыни псам. Святое таинство — не обряд и не магическое действие. Оно ищет абсолютно свободных людей, которые с полной ответственностью и осознанно идут на радикальное обновление ума и изменение образа жизни и на всецелостное предание себя Христу. Богу не нужны мертвецы: Он оставляет мертвым хоронить своих мертвецов, пребывая в малом стаде живых, тех, кто принимает Его жизнь и делает ее своей жизнью.

Мы, нынешние священнослужители, не рождаем ли мы таких детей Таинствами и всем целокупным действием в Церкви, мы, современные «икономы», домостроители Божественной благодати? Не касаются не ли нас горькие слова святого владыки Николая: «Пустые души — пустые и храмы»? Разве с нами не Тот же самый Бог, Который был и с отцами нашими, и Его непобедимая сила, и разве этот мир не тот же мир, который во зле лежит как прежде, так и теперь? Без сомнения, те же самые. Иной стала лишь сила нашей веры, духовного труда и горения.

Если бы наш современный катехизис можно было бы изобразить символически, лучшим его символом стал бы нынешний способ крещения не только детей, но и взрослых: исполняем чин наспех, окроплением, часто не сняв с них одежды. Вот, более или менее, весь наш труд, который мы вкладываем, чтобы еще одна душа была рождена «водою и Духом», труд, которого недостаточно, чтобы омыть хотя бы пыль с тела, а куда уж душу… Неудивительно поэтому, что среди нас появляется такое количество «недо-крещенных» и мертворожденных.

Литургический катехизис иконичен. Богослужение, как и слово, икона, храм, как движения богослужителя и как память обо всем спасительном домостроительстве, и как Дары Божий — все это «предображение» будущих благ — все это образно, иконично, воспитывает чувства и с помощью икон возводит душу — икону Божию — к Первообразу, делая ее христоподобной и христоносной. Использование изображений в катехизисе имеет очевидную онтологическую и догматическую основу. Но не всякое изображение вообще, а лишь то, которое отображает, насколько это возможно, богочеловеческую тайну Литургии, то есть тайну воплощенного Слова Божия, может быть использовано для наставления и находиться там, где собирается община верных. Религиозное искусство западного Возрождения искажает эту тайну и потому не может быть использовано в катехизисе — ибо уродует души и умы. Следовательно, метод наглядного наставления служит одним из основных свойств литургического катехизиса; в нем заключена его вечная современность.

Литургический катехизис — практически-теоретический. Литургия — дело Божие, но и дело всего народа, практика, богообщение и боговидение, созерцание тайны Божией («Видехом свет истинный, прияхом Духа Небеснаго»). Единство понятых таким образом практики и теории (созерцания тайны) — основная предпосылка успеха катехизации и воспитания вообще. Когда мы восстаем против «теории», отстаивая «практику», то часто забываем, что верно понятая теория в действительности — боговидение, без которого практика слепа и осуждена остаться слепой навсегда. Теория, богосозерцание — высшая точка человеческого совершенства и богообщения, дарованная человеку. Если слово «теория» со временем вне Церкви и утратило свое изначальное исконное значение, то мы в Церкви не можем допустить раздвоения того, что по природе своей единосущно, то есть не можем отделять практику, возводящую к теории, к боговидению, от теории, которой проверяется и подтверждается практика и в которой ее вечная достоверность и осмысление.

Литургический катехизис — практичен, потому что захватывает собой и своим духом всего человека. Он — практика, дело, он побуждает и подвигает на дело и постоянную динамичность человека во всех жизненных обстоятельствах, всегда и всюду. Неотделимый от теории, этот динамизм направляет и просвещает, а теория воплощается в конкретную историческую жизнь и свидетельствуется как истина и открывается как путеводитель и конечная цель жизни. Вся Литургия построена на богообщении и вся устремлена ко все более глубокому причастию Христу в невечернем Царстве Его. Именно этой своей устре-мленностью она пронизывает динамизм практики, просвещая его и раскрывая его богоподобие (логосность). Что значит: она освящает и исполняет вечной полнотой жизнь, во времени и пространстве. Такое единство теории и практики Литургии и литургического катехизиса показывает, что литургическое образование охватывает всего человека, все его психофизические силы и никогда не оставляет человека тому, что можно было бы назвать слепой практикой и бесплодной теорией или, еще точнее: демоническому динамизму и ложной истине.

И в заключение подчеркнем, что литургический катехизис — постоянно образовывающий. А это значит, что он обращается к любому возрасту и применим к любому моменту человеческой жизни.

Литургическое «воспоминание Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» – и через это все более глубокое присутствие Его в нас – совершается непрестанно и не может иметь ни конца ни края. Ибо, чем Он ближе к нам, тем больше потребность в Нем, а тайна Его все более неисчерпаема и любима. Он неисчерпаем, Его тайна бездонна, а человеческие возможности совершенства безграничны, Им и Его милостью и даром. Главным призывом литургического, вечно повторяющегося чина является: «Паки и паки Господу помолимся», снова и снова «ниспосли Духа Твоего Святаго на нас и на предлежащия Дары сия». Что значит: милости Божией нет предела, а человеческому совершенствованию и образованию нет передышки. Человек по природе своей существо постоянно стремящееся к полноте, то есть эпиклетичное; постоянно устремленное и тоскующее по полноте и совершенству, ибо оно предназначено для полноты и Божественного совершенства. Эта эпиклетичность основана, с одной стороны, на человеческом несовершенстве и взыскании им совершенства, с другой — на неисчерпаемости Божественной тайны и просвещения, о которых учит Литургия и посвящает в них человека.

В Церкви — ученики все и всю свою жизнь, до самого конца. Именно Литургия и ее дух лучше всего открывает и доказывает то, что в Церкви существует только один Учитель: Господь Иисус Христос. Другие, независимо от того, учатся ли они сами или учат других, в действительности, всегда лишь ученики, и всю свою жизнь, до последнего вздоха останутся учениками. И снова вернемся к тому, о чем мы говорили, когда речь шла о церковно-соборном характере литургического катехизиса, — это учение не является ни проповедью, ни абсолютизированным манипулированием человеческой личностью, использованием его несовершенства и зависимости от других, зависимости и направленности на других. Это — свободное, в единстве, врастание в тайну, постоянное соборное возрастание и просвещение. Тот, кто учит других, играет роль мистагога, то есть тайноучителя, вводящего в тайну по мере своей посвященности в нее: чтобы просвещать других, он должен постоянно просвещать себя. Он никогда достаточно не «научен», чтобы быть только учителем. Успех его учительства прежде всего зависит от того, насколько ярко горят в нем дух и огонь ученичества. Не случайно поэтому Литургия названа «мистагогией», то есть введением в тайну, а самый совершенный вид катехизиса — мистагогический катехизис, то есть тот, который раскрывает и объясняет неизреченную тайну, тем, что соборно и постоянно образовывает, вводит в нее, даруя ее, но не просто как рациональное знание, а как все более глубокое и целостное общение с полнотой жизни, с Отцом, и Сыном, и Святым Духом, Троицей Единосущной и Животворящей.

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475