Диакон Андрей Кураев: «Великий Пост – это пост с большой буквы»

Распечатка аудиозаписи лекции

(Окончание. Начало в № 7)

Время – это не просто время, когда движутся созвездия, планеты летят и так далее. Время – это время человека. Человек должен жить в человеческом времени, а не в космическом. И вот для того, чтобы оставить свой след во времени, человек создал календарь. Для того, чтобы у каждого дня было своё имя, чтобы у каждого дня было своё лицо, чтобы дни были не похожи друг на друга. И поэтому называются: это день Георгия Победоносца, это Николин день, это Марьино стояние, это Страстная Седмица. И каждый день чем-то отличается в Церкви. Они перестают быть просто как, помните, в советских календарях 30-х годов писалось? «6-й день десятидневки» – полная потеря всякой человечности. Всё в голый механизм превратилось. Клички вместо имён. Номера, лагерные номера вместо имён.

Традиционное общество умеет так очеловечивать время, что возникает эффект контраста. Будни и праздник. Есть будничное время – время труда. А есть «день субботний» или день воскресный – день праздника, когда человек вспоминает, что он не просто труженик, он не просто раб своего клочка земли, своего дачного участка или надела земельного, а он ещё кто-то. Он Богу лицо в лицо должен смотреть в этот день. Встрепенулась душа, и человек почувствовал, что он не просто гражданин мелкого уездного княжества, он – сын Божий, он – гражданин Вселенной. Так вот, это уменье – контрастно строить время – сегодня стёрлось. И современный человек различает дни разве что по принципу: «О, сегодня «Поле чудес» или завтра «Поле чудес»?» Как наши дни строятся: «Это до программы «Время» или после неё показывать будут?»

Так вот, церковный календарь в этом смысле человечен, он строится на контрастах.

Масленица. Буйство красок. Буйство плоти даже в некотором смысле. На Масленицу карнавалы проходят. В католическом мире, в Латинской Америке «карнавал» – это от слова «мясо». Как раз заговение на мясо, поэтому последние дни гуляют, а потом Великий пост. Вы знаете хотя бы одного тележурналиста, который бы вам об этом рассказал? Что после карнавала начинается Великий пост? Я никогда не слышал, чтоб наши телевизионщики об этом рассказали. Это странно: как люди грешат, рассказывают. А о том, как каются, не любят рассказывать. Наверное, снять на видеокамеру это тяжелее.

Ну, так вот. И у нас Масленица, хорошо, погуляли. Затем Великий пост тут же, без перерыва почти начинается. Совершенно другое ощущение души, другой опыт. И затем радость Пасхи. Вроде бы: вот радость Масленицы, и вот радость Пасхи. Какие они разные, эти радости… Радость плоти, радость желудка – блинная радость Масленицы, и светлая, именно духовная радость Пасхи.

А теперь я вам признаюсь ещё в одном обстоятельстве, ради которого я люблю Православие. Я не говорю, что только ради этого, но как бы среди многих-многих. Это обстоятельство я бы выразил так: трезвость. Удивительная трезвость. Знаете, ведь Православие – это огромный мир, который в себя вбирает очень многое. Здесь есть поразительная мистика: в Православии нет потолка – ввысь, для восхождения. Помните Евангельские слова: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный?». Эти слова в Православии понимаются абсолютно буквально! И православное богословие говорит о таинстве обожения, теозиса человека. О том, что человек может глазами созерцать нетварного Бога, просвещаться Его нетварным Светом.

Католики этого боятся. Католики заявляют: «Это невозможно! Не может тварь дорасти до того, чтобы соединиться с Богом». А православные говорят: «Может! Опыт наших святых отцов говорит: может!». То есть здесь нет верхнего потолка.

Но при этом Православие оказывается способным, призывая к великому, благодарно замечать маленькое. Очень часто сегодня мы видим, как появляются некие религиозные секточки, которые говорят: «Идём к Богу!». А между делом оказывается, что для этого надо всё маленькое, всё, что меньше Бога, растоптать: «От родителей отрекись, семью забрось, жену оставь, детей забудь – и в монастырь! В монастырь! В монастырь!» Вот Аум Сенрикё вспомните, «Богородичный центр» и т.д. Масса таких сект! Православие умеет ценить человеческое добро. Да, оно говорит о сверхчеловеческом мире, но умеет ценить человеческое добро. И умеет понимать, что человек сложен.

Я к чему об этом заговорил. Знаете ли вы, какое первое установление Великого поста? Дело в том, что есть такая книга, она называется «Типикон». Это книга, в которой содержится богослужебный Устав Православной Церкви. Ведь в Православной Церкви каждый день есть какой-то праздник. Кроме того, каждый день недели имеет свою символику. Каждый день недели приближает или отдаляет нас от Пасхи и т.д. И вот как служить? Это очень сложное искусство, строить службу, чтобы все эти краски, календари, циклы в ней совместились. И этот «Типикон» – это огромной толщины книга, которая рассказывает, как совершается богослужение в храме. Это книга для священников и для хора. Для регента хора прежде всего – уставщика. И, кроме того, эта книга по происхождению монашеская. То есть в ней рассказываются правила жизни монастыря на год.

Надо заметить, что это некоторая сложность в жизни Русской Православной Церкви. Сложность заключается в том, что у нас есть устав монастырской жизни, но у нас нет узаконенного устава приходской жизни. И это создаёт определённые сложности. Скажем, ещё в XII веке византийские богословы обсуждали, должны ли миряне поститься столько же, сколько монахи? Например, Вольсамон, знаменитый знаток церковного права Византии, говорил так: «40 дней до Рождества постятся только монахи. Миряне постятся только 7 дней до Рождества». Понимаете, эти проблемы, конечно, есть. И «Типикон» описывает жизнь монастыря. Теперь представьте себе: открываем мы «Типикон» на странице «Понедельник первой седмицы Святой Четыредесятницы». Открываем – и первое, что мы там читаем: «Будильщик (т.е. монах, который бьёт в деревянную колотушку и будит братию) клеплет (т.е. бьёт) часом позднее обычного ради вечернего утешения братии». Я поясню. Словом «утешение» на языке «Типикона» называется раздача вина. Когда бывает какой-нибудь праздник, то говорится, что «в этот вечер на трапезе бывает братии утешение». Скажем, укруха вина ставится на стол.

Так вот, поскольку накануне было заговение и, понятное дело, что там всё скоромное подъедалось, и с весельем расставались, и вино тоже было на столе, и братия улеглись спать позже обычного и после изрядного пиршества, поэтому в первый день поста подъём на час позже. Чтобы люди успели отоспаться, прийти в себя и уже не спали в храме. Это удивительно трезвенное такое наблюдение, именно как правило. Когда человек живёт именно в таком церковном ритме, ему понятен смысл именно такого установления и такой фразы.

А затем начинается великопостная служба, читается удивительный канон – Покаянный Канон Андрея Критского. Канон, который имеет очень много граней постижения. Во всей глубине своей этот Канон может быть понятен только изрядному богослову, человеку, который почти наизусть знает Библию. Это такое песнопение, очень долгое, огромное по своему объёму, поэтому и называется «Великий Канон». И если его читать подряд, это занимает где-то 3 часа …

Как вы понимаете, в храмах наших стоят люди, которых при всём уважении нельзя назвать знатоками Священного Писания. И тем не менее (чудо церковного таинства служения) этот Канон любим народом, и он действительно действует на душу, берёт сердце в свои руки. Он ведёт его, потому что сама атмосфера храма в эти дни, в эти вечера Великого поста, само звучание этих священных слов что-то меняет в душе человека. Ведь сегодня мы прекрасно знаем, что жизнь не сводится к тому, что знает наш рассудок – есть действительно какие-то глубины подсознания. И вот если человек постоянно слышит скверные слова вокруг себя, это не может не отложиться на его душе. Если по стёклышку бьют песчинки, каждая оставляет крохотную царапинку, след каждой песчинки незначителен, но рано или поздно стекло помутнеет – песчинки собьются в такую сеть, что оно станет непрозрачным. Так вот, если такой эффект имеют скверные слова, то ведь доброе и светлое слово тоже обладает таким воздействием. И хотя бы поэтому, даже не понимая вполне церковнославянского языка (а сегодня многие, особенно начиная церковную жизнь, его не понимают) всё-таки стоит приводить себя в храм, ставить себя в нём и слушать. Потому что человек больше, чем его рассудок. И там, где рассудок не вполне понимает смысл слов, там сердце чувствует что-то своё. А самое главное – в Каноне Андрея Критского не просто вспоминается, что вот такой-то человек сделал тогда-то то-то, а после каждого такого эпизода следует понятная любому человеку молитва: «Помилуй нас, Господи, помилуй нас!». «Помилуй мя, Боже!». Это понятно любому человеку, который не знает церковнославянского языка. А ведь в этих словах – «Помилуй мя, Боже» – сама суть Православия. Эти слова, эту молитву нельзя перевести ни на один язык мира. Пробовали. Есть много православных приходов, которые открылись в Германии, в Англии, во Франции, в Америке, в Австралии – в самых разных странах. И на местные языки переводят нашу Литургию. И вдруг оказывается, что в других языках нет слов, чтобы перевести слово «помилуй». И переводят, скажем, «Господи, сжалься!», по-французски; «Господи, поимей жалость» – «God, have mercy», – англичане скажут. На русский это можно перевести только одним образом: «Господи, прошу пардона». Потому что «mercy» – это слово из французского языка, для англичанина оно иностранное, по сути дела.

А почему? Помните (если кто слушал Баха, или Моцарта, Вивальди, западные католические или даже лютеранское церковные песнопения), что месса служится на латинском языке, но одна молитва поётся по-гречески? «Кирие элеисон, Кристи элеисон» – это не по-латыни, это по-гречески. Потому что люди понимали, что эту греческую молитву «Кирие элеисон» («Господи, помилуй») нельзя перевести на латынь. Почему нельзя? Вот в русском «помилуй» корень «милость» созвучен (а может, оттуда и происходит) со словом «масло». В греческом «элеисон» – «елей» – «масло». Дело в том, что в православном понимании мы от Бога ждём исцеления. Не амнистии, не извещения о том, что небесные инстанции больше не гневаются на наши грехи и порвали нам приговор, а исцеления. В грехе я ранил свою душу. Вот представьте себя, мама, уходя, говорит малышу: «С ножницами не балуйся». Ну, пацан любопытный, только мама за порог, он, конечно, сразу за ножницы. Баловался с ними, баловался, – себе палец порезал. Мама возвращается. С одной стороны, она сердится на малыша, что он, мерзавец такой, всё-таки нарушил её заповедь и порезался. Но что малышу-то надо от мамы? Чтобы мама сказала: «Ну ладно, так и быть, я вижу, что ты плачешь и просишь прощения, я тебя в угол ставить не буду». А кровь пусть течёт.

Вот человек в таком положении. Да, мы нарушаем Заповеди Божии, но ведь через это мы уродуем самих себя. Если Бог говорит: «Ладно, я вас прощаю», конечно, это радостно слышать, но ведь душа так и остаётся больной. И поэтому в православном понимании мы просим у Бога и приемлем от Него прощение не в смысле юридическом, а прикасания к глубинам нашей души, которое может исцелить. Дело в том, что масло – это древнейшее лекарство. Более того, масло – это первое лекарство, с которым человек встречается в своей жизни. Младенчик рождается – его маслицем подмазывают. Масло защищает от инфекции, масло смягчает кожу. И поэтому, когда мы молимся «Господи, помилуй», то тем самым выражаем, чего желает наше сердце: «елея благодати Господней». Чтобы Господь вошёл в наше сердце и исцелил нашу душу, изуродованную страстями.

Великий пост – это время, когда человек находится в пути. Это путь к Пасхе. И поэтому, поскольку мы в пути, как ни странно, Великим постом, оказывается, меньшее богослужение. Великим постом не служится Литургия. Другие службы дневного цикла, суточного цикла остаются, а Литургия не служится. Она служится только по субботам и воскресеньям, но суббота и воскресенье считаются в православной традиции праздничными днями в любом случае – это не постовые дни. Это очень важно понять: суббота и воскресенье не входят в число дней Великого поста. Суббота и воскресенье – это не пост, поэтому там Литургия служится, а в остальные дни – нет. И только в среду и пятницу для тех людей, которые сугубо желают причаститься, допускается Причастие, – они могут прийти в храм и причаститься, но Дары не освящаются ради них в эти дни, они причащаются Дарами, которые были освящены заранее, в предыдущее воскресенье.

И, кстати, тем людям, которые ещё не знают церковных установлений, я очень советую: чтобы понять, что такое Великий пост, ходите в храм кроме субботы и воскресенья. Хотя бы на полчаса загляните, если есть в вашем городе храмы, в которых ежедневная служба – монастырский, скажем, храм. На будние дни хотя бы несколько раз зайдите, и пусть не всю службу, если с непривычки не можете всё выстоять, хотя бы 20 минут, полчаса постойте, подышите этой удивительной атмосферой Великого поста.

Ну, а теперь надо перейти, наконец, к тому вопросу, который возникает обычно у всех, когда речь идёт о посте. Что с диетой, что с питанием? Зачем, вообще говоря, эти ограничения в пище? Неужели Богу есть какое-то дело до того, что лежит у меня в тарелке? Сказано же в Евангелии: «Не то, что входит в уста человека, оскверняет его, а то, что выходит из уст его», т.е. злые слова, слова осуждения и гнева. Значит, прежде всего, христианский пост никак не связан с представлением о том, что бывает пища, которая оскверняет человека или не оскверняет его. Ветхозаветное деление на пищу «чистую» и «нечистую» в Новом Завете уже совершенно не приемлется. Всё, что создал Господь, чисто. Если это съедобно, то что же – кушай. Не пищей оскверняется человек. Но в то же время, почему мы говорим о том, что воздержание в пище бывает необходимым? А потому, что человек целостен. Мы – не просто дух. Человек – это воплощённый дух. И от того, как живёт моё тело, очень во многом зависит жизнь моей души. Вот посмотрите: человек меняет одежду. Как много от этого меняется! Вот женщина одевает вечернее платье – и она уже совершенно другая. Вот она только что была в телогрейке – она одна, а вот вдруг она поменяла её на вечернее платье – она уже совершенно другая. И другая не внешне, а она чувствует себя иначе, ощущает себя иначе, иначе смотрит, иначе чувствует! Значит, если даже от одежды зависит жизнь души, тем более она зависит от вообще состояния тела. Преподобный Серафим Саровский однажды на вопрос, как надо поститься, ответил: «Телу надо дать понять, что оно тоже виновато». Понимаете, дело в том, что человек грешит не телом. Человек грешит своей свободной волей. Не тело виновато в наших грехах, а наша душа. Но, тем не менее, многие грехи происходят потому, что грех, шевельнувшийся в моей душе, как резонатором, мегафоном, был усилен моею плотью. И вот бывает нужно этот мегафон ослабить, чтобы он меньше резонировал. Пост для этого и служит.

Итак, по мысли преподобного Серафима Саровского, пост – это не главное в жизни христианина, и молитва не главное, и даже милостыня, а главное – это стяжание Духа Святаго. А пост, молитва и милостыня – это средства для этого.

Итак, пост – не главное. Пост – дорога к Пасхе. Пост – это средство. Но чтобы правильно пользоваться средством, надо знать конкретно, для чего.

Понимаете, если я вам подарю молоток и скажу, что с помощью молотка можно собрать машину… ну, это правда. Но вообще-то надо указать, какие именно части в машине могут соприкасаться с молотком. А иначе, понимаете, начнёте колотить, куда ни попадя, и все эти полуфабрикаты, запчасти могут разрушиться, только и всего.

Так вот, мало сказать, что пост нужен для духовной жизни и т.д. Конкретно, для чего именно? У поста (в смысле воздержания от мясной, плотной пищи) три смысла. Первый, больше всего знакомый всем нам, с которого я начал: это знак общецерковной солидарности, действие послушания. Церковь благословляет в это время поститься – из послушания Церкви, из чувства своего единства, соборности с остальными христианами православными я буду в это время поститься, хотя мне это тяжело и радости никакой не доставляет и т.д. Это первый смысл, на котором, как я понимаю, большинство церковных людей на самом деле сегодня находятся.

Второй смысл: пост нужен для того, чтобы сделать душу более независимой от плоти, чтобы слегка погасить избыток сексуальной энергии прежде всего. Но и здесь с самого начала нужно заметить, что, прежде всего, в таком случае (во втором смысле) пост приложим не ко всем. Он приложим только к людям, что называется, половозрелого возраста – т.е., может быть, начиная от подростков, ну и кончая приближением уже иного периода жизни, когда плоть уже не возбуждает человека. Значит, это я к тому, что когда, скажем, в христианской среде речь идёт о посте детишек, то здесь, может быть, имеет смысл им говорить, что вот надо поститься просто из послушания. Но, понимаете, ведь можно проще дать человеку понять, что пост – это время такого сугубо личного подвига и время послушания. Для этого у пятилетнего малыша не обязательно молоко отнимать. Если вы перестанете его пирожными до Пасхи кормить, перестанете ему вкусности печь… Вот он привык, что вы ему ватрушки печёте, а вы перестанете ему ватрушки печь и поясняете, почему вы ему не печёте ватрушек, а молоком поите, – для него это будет достаточный пост. А вот в тринадцать лет надо подумать, стоит ли его так упорно мясом кормить или нет.

Но здесь вопрос некой решимости. Человек действительно, всерьёз, намеревается ограничить буйство своей плоти или нет? «Половинка на серединку» – как бы смысла нет. И очень часто это вызывает разочарование в людях: «Вот я как бы пробовал поститься, а облегчения в искушениях не настало». И вот это тоже, конечно, серьёзный вопрос, но это вопрос пастырский, что в таком случае делать.

И, наконец, третье значение поста как воздержания от тяжёлой пищи – это облегчение молитвенного труда. Как однажды один старец сказал: «Есть нужно столько, чтобы когда ты встаёшь из-за стола, хотелось молиться». Если ты встаёшь с тяжёлым чувством, так что о Боге как бы и думать не хочется, значит, переел.

Вот есть благодарственная молитва после трапезы у православных, в которой мы благодарим Бога за то, что Он насытил нас земных Своих благ. Затем человек просит: «Не лиши нас Небесного Твоего Царствия». Я помню, однажды мой знакомый священник, обладающий такой хорошей самоиронией, после достаточно плотной трапезы встал из-за стола и говорит: «Ну что, братия, нажрались? Теперь в Царствие Небесное давайте попросимся». Соответственно, есть нужно так, чтобы не слишком дискомфортно было между вот этой молитвой, что мы просим у Бога, и тем, в какое состояние мы только что себя привели. Значит, в этом смысле пост – это средство истончения плоти. Простите, я забыл объяснить, что означает слово «плоть» на православном языке. Плоть – это не тело. Плоть – это та часть нашей души, которая связана с телом. Это те движения нашего сознания и подсознания, наших чувств, которые связаны с нашей сексуальностью, совершенно естественно (ведь сама по себе сексуальность безгреховна. Помните, 1-я глава Библии говорит так: «И создал Бог человека, мужчину и женщину создал их»?), связаны с нашей телесностью, с нашим инстинктом еды и так далее. Вопрос, в какой мере всё это определяет нашу сознательную душевную жизнь. Значит то, что находится на грани между телом и нашей душой как таковой, нашим духом, – это и есть плоть. Но на современном языке можно было бы сказать, что плоть – это то, что исследует фрейдистский психоанализ. Так вот, плоть – это раковая опухоль, когда наша сексуальность распухает за отведённые ей пределы. Как однажды один русский церковный писатель сказал (он был сыном священника, и поэтому потом через лагеря прошёл в советское время), очень тонкий такой писатель Сергей Худов: «Православная Церковь – это не Церковь, которая состоит из бесполых людей. Церковь благословляет брак, благословляет влечение мужчины и женщины, освящает его. Но одно дело собака, которая сидит во дворе на цепи, и другое дело – та же самая собака, которая забралась с четырьмя лапами на мой стол и пожирает мой обед». Вот когда та же сексуальная стихия распухает и становится диктатором – вот это уже плоть. И эту плоть надо поставить на место. И вот здесь, конечно, пост может помочь.

Поэтому поймите: проблема не в том, что лежит у меня в тарелке. Объесться можно и постной пищей. Проблема в том, как всё это влияет на молитвенную настроенность человека. И здесь есть ещё одна проблема.

Если сказано, что пост истончает плоть, то ведь дело в том, что через эту истончившуюся завесу такая образина может выглянуть! Пост делает человека более прозрачным. И тогда наружу могут начать проступать такие страсти, которые обычно человек в себе более-менее культурно скрывает.

Однажды у одного старца спросили: «Как можно себе представить, что такое ад?». И он говорит: «Ну, пойди в свою келью. Вынеси из кельи Евангелие и Псалтирь. Запрись. Загради все окна и двери. И не молись! Вот так, один, без молитв, проживи несколько суток, и ты поймёшь, что такое ад», – состояние, когда человек один, без Бога, и мысли и страсти, которые жили в нём, начинают бурлить, и он с ними остаётся один на один – без Бога, без братии и без духовника. И они начинают терзать его и раздирать. Так вот, пока человек живёт в мире, у него есть какое-то утешение: ближние, книги и ещё что-то такое. А вот когда всё это отнимается, человек остаётся один на один с собой, и оказывается, что самого страшного врага, самого страшного зверя я ношу в себе.

Так вот, начинается время поста, истончается эта завеса, и, как часто бывает, постящийся человек становится социально опасен, рядом с ним находиться страшно, он жутко раздражительным становится. Пока он был сыт, он злился только по пятницам. А как только он постоянно чувствует источник беспокойства (а голодный желудок – это постоянный источник раздражения, а он не умеет своё раздражение контролировать, он не владеет своей душой, своими эмоциями), вот это раздражение его желудка начинает выливаться на всех вокруг. И поэтому бывают случаи, когда опытные духовники запрещают поститься.

Вновь поймите: пост – это средство для достижения цели. А если человек к этой цели и не идёт? Ему не интересно никакое духовное творчество, духовное делание. В его руки молоток влагать опасно. Вот, у нас с вами кружок по сборке автомобильчиков «сделай сам». И вот запчасти разложены, и каждому в руки даётся молоток. И оказывается один человек, который совершенно не собирается никакой автомобиль собирать. Он весьма раздражителен, а вы ему в руки молоток даёте. Так он этим молотком, простите, не по болтам стучать начнёт, он по головкам может начать стучать. И поэтому бывают случаи, когда духовники запрещают некоторым людям поститься. Говорят: «Нет, ты лучше спокойно живи. Вместо поста физиологического (питание) ты лучше Покаянный канон каждый день читай, в храм почаще ходи и попробуй за собой грехи прежде всего видеть. Это будет твой пост».

Вот в древнем патерике есть такой рассказ, он, модифицируясь, и в нашей жизни постоянно воспроизводится. Приходит человек к старцу, духовнику, и говорит: «Батюшка! Вот пост наступает, что мне кушать-то?». Или как я однажды слышал от одного священника в советскую эпоху. Приходит женщина и говорит: «Батюшка, вот я работаю в советском учреждении, и я там поститься не могу, потому что в столовой там рыбный день только в четверг, всё скоромное, и я всё время на глазах у своего начальника и парторга кушаю. Лишние вопросы будут, если я буду поститься. Как мне быть, что есть-то?» В ответ слышит: «Всё ешь. Людей не ешь».

Главное – воздержание от каннибализма. Людей не ешь: не гневайся, не осуждай, не раздражайся – это и будет истинная жертва. В этой связи стоит коснуться ещё одной детали.

В последнее время возникла проблема, которой не было лет 8 или 10 назад. Появилось, я бы сказал так, постовое извращение. Понимаете, когда десять лет назад, в советское время, человек начинал поститься, это значило однозначно: он будет кушать жареную картошку, перемежая её рисом и макаронами, и по большим праздникам, если удастся, он купит себе заморскую баклажанную икру и время от времени будет добавлять её на краешек своей тарелки. А больше ничего, собственно, он и купить-то не может. Ну, булку будет на ходу жевать. И пост действительно будет постом.

А сегодня очень часто приходишь в православный дом, тебе подают «постовой обед»: брюссельская капуста, осьминоги, кальмары, устрицы. Всё постное, действительно. Но если вот так вот вместе всё сложить – заграничное варенье там какое-то, джемы, постные маргарины, кокосовое молоко (оно постное, но молоко, очень интересно), так получится, что на самом деле этот «скромный» постный обед стоит дороже бифштекса. И вот здесь тогда возникает вопрос: а смысл-то нашего поста? Святитель Иоанн Златоуст так пояснял смысл поста: «Ты подсчитай, сколько денег стоит твой скоромный обед, когда ты ешь мясо. Затем подсчитай, сколько будет стоить твой обед, если ты будешь без мяса есть, а разницу отдай нищим». Вот это, говорит, смысл поста. Чтоб не просто самому питаться, а чтобы за счёт этого образовывались лишние деньги, которыми можно было бы помочь человеку.

А сегодня получается феноменальная вещь. У нас это ещё не так чувствуется, а вот иногда я просто попадал в такую ситуацию, когда приезжаешь в Италию, например. Православный монастырь. И видишь – рыбу они не едят, а мясо едят. Не постом, а когда поста нет. Но по русским представлениям в монастыре есть мясо – это просто беззаконие. Я, конечно, тоже с гневом, осуждающе, на всё это гляжу: «Ну ничего себе у вас монастырь тут – мясо едите. Рыбки бы купили!» А мне поясняют: «Так у нас рыба в два раза дороже, чем мясо». И, действительно, любой человек, который знает западные цены на продукты, знает – рыба стоит в два раза дороже, чем куриные ножки там какие-нибудь, чем мясо. И возникает вопрос: ради чего тогда монастырь будет собирать деньги с прихожан, с пожертвований, и эти деньги будет тратить на видимость поста? Потому что это видимость поста – рыбу едят, а на самом деле в это время с рыбой-то лепту вдовы лишнюю съедают. Так что вот об этом тоже стоит предупредить. Что, наверное, всё-таки пост – это время, вновь говорю, когда мы должны быть христианами чуть больше, чем обычно. А быть христианином – это означает не только любить Бога, но и ближнего своего.

Так вот, последнее, что я хочу, пожалуй, сказать. Я уже вам сказал, что суббота и воскресенье не считаются днями Великого поста. Но это не означает, что в эти дни церковный устав предполагает, что дожил до субботнего утра и срочно жарь яичницу Великим постом. Нет. Это время, когда человек в храме может радоваться. Это время, когда нет покаянных молитв. Время, когда нет литургического поста. Но дело в том, что те две цели, о которых я сказал – облегчение молитвенности и утеснение плоти – это такие наступательные действия, которые требуют систематичности. За одну неделю эффекта не добьёшься. То есть можно добиться, но если это очень строгий пост будет и т.д.

Я помню первый свой Великий пост, когда поехал к одному священнику на приход, и там так серьёзно попоститься пришлось. Я всё-таки был не совсем мальчик, когда я туда приехал. Так что меня поразило: батюшка был словоохотливый (прости, Господи), и в последний день, когда мне надо было уже уезжать, он всё равно говорит, духовные истории какие-то вспоминает или ещё что-то. Он, конечно, на самом деле целая духовная энциклопедия. Но дело в том, что автобус уже уходит, а он всё говорит, говорит, говорит… Наконец, удаётся последнее благословение у него испросить и надо бежать, иначе (автобус из этой деревни ходит раз в день) вообще не понятно, когда я до Москвы доберусь. И вот автобус уже почти уходит, а я к нему бегу. И когда я после недели поста за этим автобусом побежал, вдруг я ощутил себя так, как будто мне 12 или, не знаю, 10 лет. Вот у детей радость от бега – чувство, которое очень прочно потом забываешь. Чем быстрее бежишь, тем больше радость; не усталость накопляется, а радость. Я уже давно перестал быть мальчиком, и вдруг после этого поста я ощутил такую же радость движения. Но ладно, это, скажем, почти телесная радость, хотя я должен сказать, что действительно при серьёзном посте это радость для тела, облегчение для тела, это правда. Не случайно сегодня так много разных методик лечения голоданием и так далее, но главное – душа. Так вот, всё-таки за неделю здесь эффекта достичь не удастся. А если еще жить в таком рваном ритме…

Знаете, у мусульман пост какой, да? Вот месяц рамазан наступает, и пока солнце на небе – «глаз аллаха» – они не едят. Как только настала ночь (а ночь определяется тем, что выносят на улицу две нити – белую и чёрную, и когда невозможно отличить, где из них какая, в какой руке, значит, день кончился, началась ночь), возвращаются по домам. И тут всё, пожалуйста: плов, всё что угодно будет. До утра поели, утром поспали, и затем снова постятся до вечера. (Но должен заметить, что это правило возникло на Ближнем Востоке, а там очень тёмные ночи, на севере они почти белые, а на юге очень резкая грань дня и ночи, поэтому там это правило очень эффективно действует. Я думаю, что мусульмане здесь вряд ли могут по этому правилу поститься. Поэтому они по часам, скорее, отмеряют – после двенадцати, скажем, уже можно кушать.) Так вот, такой пост на самом деле столь длительного эффекта не имеет, потому что ты день как бы провёл в таком посте, а за ночь ты столько опять всего набрал, что потом от этого не то что день – надо будет неделю от этого очищаться ещё, из организма всё это выводить.

Поэтому и в православной традиции, хотя суббота и воскресенье Великого поста считаются не постными днями, но праздничными, тем не менее в смысле диеты, так сказать, пост в эти дни продолжается, хотя с некоторым послаблением. Иногда в некоторых храмах, в семинариях, даже рыба разрешается в воскресенье и т.д.

Ну вот, я попробовал объяснить, что пост – это не иезуитская выдумка, как иногда кажется, что пост имеет отношение к таинственным движениям нашей души. И поскольку пост есть путь, и путь этот кончается Пасхой, то вновь стоит заметить – это средство, которое действительно оправдано своей целью. В моей жизни был такой случай, когда я не мог поститься Великим постом и встречал Пасху. Вы знаете, радость была совершенно не та. Такое ощущение было, что Пасху украли. В пасхальные дни, в ночь зачитывается Великое Слово Иоанна Златоуста: «Постившиеся и не постившиеся, приидите все» – для всех это радость, а оказывается, наша душа и даже наше тело устроены слишком мудро. И получаешь всегда соразмерно тем трудам, которые ты понёс.

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475