Последние дни Царской семьи

17 июля – память Святых Царственных Страстотерпцев.

(Продолжение. Начало в №№ 27–29)

Когда бывший Царь с Семьей выходил из боковой двери, то они располагались всегда в одном и том же порядке: справа Николай II, рядом Александра Феодоровна, затем Алексей и далее княжны. Все присутствующие встречали их поясным поклоном. Священник и монашенки тоже. Вокруг аналоя зажигались свечи. Начиналось богослужение. Вся семья набожно крестилась, свита и служащие следовали движениям своих бывших повелителей. Помню, впервые на меня вся эта обстановка произвела сильное впечатление. Священник в ризе, черные монашки, мерцающие свечи, жидкий хор монашенок, видимая религиозность молящихся, образ Спасителя. Вереница мыслей сменяла одна другую…

О чем молится, о чем просит эта бывшая царственная семья? Что она чувствует? -спрашивал я себя.

Монашки запели: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение»… Вся семья Николая II становится на колени и усердно крестится. За нею падают на колени и все остальные. В то время мне казалось, что вся семья бывшего Царя искренне отдается религиозному чувству и настроению».

Но вернемся к воспоминаниям Жильяра: «Итак, жизнь мало-помалу налаживалась, и нам удалось возобновить занятия с Наследником и двумя младшими Великими Княжнами. Уроки начинались с девяти часов и продолжались до одиннадцати, затем шли на прогулку, в которой всегда принимал участие и Император. В час все собирались к завтраку. Только Императрица, когда она себя плохо чувствовала, завтракала и обедала у себя вместе с Алексеем Николаевичем. К двум часам мы снова выходили и гуляли до четырех.

Когда дни сделались холоднее, мы стали забираться на крышу оранжереи, чтобы немного погреться на солнце. Позднее мы даже устроили там две скамейки, и на них-то в течение всей долгой зимы и ранней весны мы проводили свои лучшие часы.

Император страдал от недостатка физического труда. Полковник Кобылинский, которому он на это пожаловался, приказал привезти березовые стволы, купил пилы и топоры, и мы могли теперь заготовлять дрова, в которых так нуждались на кухне, а также в доме для топки наших печей. Эта работа на открытом воздухе являлась для нас большим развлечением за время нашего пребывания в Тобольске. Великие Княжны в особенности горячо пристрастились к этому новому спорту. После чая возобновлялись уроки и оканчивались к половине седьмого вечера. В половине восьмого обедали, а пить послеобеденный кофе поднимались в большой зал. Мы все были приглашены проводить вечера в кругу Царской Семьи, и вскоре это вошло в привычку для большинства из нас. Устраивали игры и всячески старались найти способ рассеять как-нибудь узников в тяжелом однообразии их жизни. Когда настали большие морозы, зал от холода стал нежилым, и мы нашли себе пристанище в соседней комнате, в гостиной Государыни, представлявшей во всем доме единственный уютный уголок. Император часто читал вслух, в то время как Великие Княжны работали над каким-нибудь рукоделием или же играли с нами. Императрица обыкновенно играла одну или две партии в безик с генералом Татищевым, а затем бралась в свою очередь за работу или же лежала, вытянувшись на кресле. И вот в такой-то мирной, чисто семейной обстановке мы проводили долгие зимние вечера, как бы затерянные в необъятных просторах Сибири.

Одним из самых больших лишений за время жизни в Тобольске было почти полное отсутствие всяких известий. Письма доходили до нас крайне неправильно и с огромным опозданием. Что же касается газет, то нам приходилось довольствоваться дрянным местным листком, печатавшимся на оберточной бумаге и дававшем лишь старые телеграммы с опозданием на несколько дней, да и те чаще всего появлялись здесь в искаженном и урезанном виде. Император с тревогой следил за развертывавшимися в России событиями. Он видел, что страна стремительно идет к своей гибели. Был миг, когда у него промелькнул снова луч надежды – это в то время, когда генерал Корнилов предложил Керенскому идти на Петроград, чтобы положить конец большевистской агитации, становившейся со дня на день все более угрожающей. Безмерна была печаль Царя, когда Временное Правительство отклонило и эту последнюю попытку к спасению родины. Он прекрасно понимал, что это было единственное еще средство избежать неминуемой катастрофы. Тогда я в первый раз услышал от Государя раскаяние в своем отречении. Ведь он принял это решение лишь в надежде, что желавшие его удаления сумеют все же продолжить с честью войну и не погубят дела спасения России. Он боялся тогда, чтобы его отказ подписать отречение не повел к гражданской войне в виду неприятеля. Царь не хотел, чтобы из-за него была пролита хоть капля русской крови. Но вот, спустя самый короткий срок вслед за удалением Царя, появился Ленин и его спутники, несомненные наемные агенты, и их преступная пропаганда развалила армию и вконец растлила страну. Императору мучительно было видеть теперь бесплодность своей жертвы и сознавать, что, имея в виду тогда лишь благо родины, он принес ей вред своим отречением. Эта мысль, все чаще приходя в голову Государя, все больше его угнетала, и впоследствии ей суждено было сделаться причиной его глубокой душевной тоски и нравственного страдания».

А вскоре к власти в Петрограде пришли большевики. Известие об этом событии дошло до Тобольска 15 ноября. 17–18 ноября спокойный стиль императорского дневника будет нарушен: «Такая же неприятная погода с пронизывающим ветром.

Тошно читать описания того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве! Гораздо хуже и позорнее событий Смутного Времени.

Получил невероятнейшее известие о том, что какие-то трое парламентеров нашей 5-й армии ездили к германцам впереди Двинска и подписали предварительные с ними условия перемирия! Подобного кошмара я никак не ожидал. Как у этих подлецов-большевиков хватило нахальства исполнить их заветную мечту – предложить неприятелю заключить мир, не спрашивая мнения народа и в то время, когда противником занята большая полоса страны?»

Но вот 19 ноября – опять прежнее: «Вечером, как всегда, безик», и в последующие дни – в том же духе.

Совсем иное настроение прочитывается в письмах Александры Феодоровны: сколько в них силы духа, скорби о судьбе России, веры и надежды на помощь Божию. И к кому бы она ни писала, для всех находила поддержку и утешение. Обратимся же только к некоторым из этих писем, писем-свидетельств христианской веры.

М.М. Сыробоярской от 27 ноября 1917 г.: «…В такое беспокойное неестественное время все трудно перенести. Боишься за дорогих, но Господь Бог не оставит их и услышит Ваши молитвы. Вашу молитву часто читаю и Вас вспоминаю. В молитве утешение; жалею я тех, которые находят немодным, ненужным молиться. Не понимаю даже, чем они живут. Духовный мир далек от них, все суета и суета. Оттого все так плохо пошло. Он не может благословить и дать удачу таким. Все забыли и Родину, и правду. Живут ложью, только о собственных выгодах и думают, неимоверно тяжело видеть гибель народа дорогой страны, но Христос не оставит Своих, не даст погибнуть всем невинным. Соблазн и разруха всего, тьма покрывает все, стыд и срам, до чего в это короткое время дошли, разве совесть у них все еще спит? А когда последняя их минута придет, когда перед вечным судом будут стоять… хочется им кричать: «Проснитесь, душа погибает». Земное короткое существование проходит, а что там их ждет? Милосердный Господь, сжалься над несчастной Родиной, не дай ей погибнуть под гнетом «свободы». Простите, что так пишу, но вырвалось, крик души. Слишком сильно я свою Родину люблю, нелегко видеть, как с удовольствием все разрушают, мучают – позор. Довольно этого! Христос Спаситель наш умер, страдал за грехи наши и спасет страну еще. Крепко этому верю».

А.В. Сыробоярскому от 29 ноября 1917 г.: «…Могу себе представить, как ужасно все, что там пережили (кровавые октябрьские события в Москве). Тяжело неимоверно, грустно, обидно, стыдно, не теряйте веру в Божию милость. Он не оставит Родину погибнуть. Надо перенести все эти унижения, гадости, ужасы с покорностью (раз не в наших силах помочь). И Он спасет, долготерпелив и милостив – не прогневается до конца. Знаю, что Вы этому не верите, и это больно, грустно. Без этой веры невозможно было бы жить… Многие уже сознаются, что все было утопия, химера… Их идеалы рухнули, покрыты грязью и позором, ни одной хорошей вещи не сделали для Родины: свобода, разруха, анархия полная, – вот до чего дошли; жаль мне даже этих идеалистов (когда они добрые), но поблагодарю Бога, когда у них глаза откроются. Лишь о себе думали, Родину забыли – все слова и шум. Но проснутся многие, ложь откроется, вся фальшь; а весь народ не испорчен – заблудились, соблазнились. Некультурный, дикий народ, но Господь не оставит, и святая Богородица заступится за Русь бедную нашу».

М.М. Сыробоярской от 9 декабря 1917 г.: «Много о Вас, милая, думаю; грустно и тоскливо на душе. Тяжела разлука с дорогими и любимыми… без известия.

Но Господь милостив и их охраняет, и услышит молитвы, и видит слезы матери. Боже мой! Эти переговоры о мире… позор величайший, а по моему глубокому убеждению, Господь этого не допустит. По-моему, самое худшее прошло, хотя много еще тяжелого впереди. Но душа как-то чувствует свет. Невозможно падать духом. Чувствуешь, что что-то свыше поддерживает все время и дает надежды на лучшие дни, светлые. Но терпеть надо еще и… молиться. Милая, читайте теперь почаще акафист «Нечаянной Радости» (образ в Кремле). Я ее много читаю, и нужна она всем крепко верующим.

Рождество близко и… мир, но мир душевный хочется видеть в русских сердцах, а не измену с немцами. Солнце сияет за тучами, мы его только не видим, но оно старается нам показаться – откроем глаза, поднимем сердца, раскроем души, призовем Матерь Божью на помощь Родине. Сегодня праздник Нечаянной Радости. Господь с Вами, милая. Горячо Вас люблю, за Вас обоих [мать и сын Сыробоярские] молюсь и за Россию».

А.В. Сыробоярскому от 10 декабря 1917 г.: «Какие теперь грустные праздники! Помню письма с фронта прошлую зиму: как елку готовили, концерт, подарки старой части тоже. Да! Хорошо, что заранее не знаем, что судьба нам готовит!

Да, живешь в прошлом и в надежде лучших дней. Не надо так мрачно смотреть: голову наверх – бодрее всем в глаза смотреть. Никогда надежду не терять, непоколебимо верить, что пройдет этот кошмар. Не все потеряно – страна молодая: как после смертельной болезни организм еще больше окрепнет, так и с дорогой Родиной будет. Вспомните мои слова – я так много пережила, страдала; старая в сравнении с Вами, все-таки сильнее верю и надеюсь, чем Вы.

Господь испытывает, а потом облегчит – полечит все ужасные раны. Немного еще потерпеть – с новым годом будут лучшие дни, хотя много еще тяжелого впереди, больно – столько кровопролития – больно ужасно! Но правда должна окончательно победить. Вы молоды годами, много еще впереди работы всем, острый период пройдет, и тогда придется всеми силами снова работать, строить, творить, поправить, чтобы Родина окрепла. Бывают времена, когда нигде себе места не найдешь, да я этого еще не испытывала, всегда была занята чем-то… Вам, конечно, во сто раз хуже, но поверьте мне – не может быть вечно плохо. Не могу Вас убедить, так как ничего не знаю о Вас, но глубоко верю в Божие милосердие и справедливость – надо страдать за большой грех, искупить вину, потом поймете.

Будем обо всем этом говорить, но где, когда, как – это Богу одному известно. Как же жить, если нет надежды? Надо быть бодрым, и тогда Господь даст душевный мир.

Больно, досадно, обидно, стыдно; страдаешь, все болит, исколото, но тишина на душе, спокойная вера и любовь к Богу, Который Своих не оставит и молитвы усердных услышит, и помилует и спасет…

Беспокоюсь за очень дорогих в Петрограде. Плохо там очень, большие беспорядки и ужасы, говорят, опять там, и все-таки душа бодрствует – это Господь Бог дает надежду и спокойствие. Беспокоишься больше 3-х лет за дорогих. Устало сердце, но молишься без конца, и верится.

Скучное пишу Вам, но так хочу моему бывшему раненому другу помочь, и опять не удается: не умею слов найти, но постарайтесь понять, что Бог выше всех, и все Ему возможно, доступно. Люди ничего не могут. Один Он спасет, оттого надо беспрестанно Его просить, умолять спасти Родину дорогую, многострадальную.

Как я счастлива, что мы не за границей, а с ней все переживаем. Как хочется с любимым больным человеком все разделить, вместе пережить и с любовью и волнением за ним следить, – так и с Родиной.

Я чувствовала себя слишком долго ее матерью, чтобы потерять это чувство, – мы одно составляем, и делим горе и счастье. Больно нам она сделала, обидела, оклеветала и т.д., но мы ее любим все-таки глубоко и хотим видеть ее выздоровление, как больного ребенка с плохими, но и хорошими качествами, так и Родину родную. Но довольно об этом. Да, природа – самое лучшее, но и она все-таки меняется: летом, зимой – туманы, буря, шквалы и так далее, – так и с человеком и так же со страной: все повторяется, но масштаб другой.

Что, у других лучше? Не думаю, чтобы Вы там сумели жить. Надо раньше найти в себе покой и мир, тогда можно везде жить: в свободе, в узах; тяжело, может быть, страшно, но душа должна оставаться нетронута – крепка, глубока, тверда, как стена. Ведь как жестоко другие все разрушают, что сам строил с отвагой, любовью – больно, но перенести должен человек. Если бы видели боль и кротость. Вы бы поняли Его [т.е. Государя]».

А.А. Вырубовой от 20 декабря 1917 г. «Он [Государь Император] прямо поразителен – такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну; но поражаюсь, глядя на Него. Все остальные Члены Семьи такие храбрые и хорошие и никогда не жалуются – такие, как бы Господь и наш друг хотели бы. Маленький [Наследник Цесаревич] – ангел. Я обедаю с ним, завтракаю тоже, только иногда схожу вниз. Священника для уроков не допускают. Во время служб офицеры, комендант и комиссар стоят возле нас, чтобы мы не посмели говорить. Священник очень хороший, преданный. Странно, что Гермоген здесь епископом, но сейчас он в Москве. Никаких известий из моей бывшей родины и Англии? В Крыму все здоровы. М.Ф. [Императрица Мария Феодоровна] была больна и, говорят, постарела.

Сердцу лучше, так как веду тихую жизнь, полная надежды и веры, что все будет хорошо, что это худшее пройдет, и скоро воссияет солнце. Но сколько еще крови и невинных жертв!? Мы боимся, что Алексея маленький товарищ из Могилева… убит, так как имя его среди маленьких кадетов, убитых в Москве. О Боже, спаси Россию! Это крик души и днем и ночью – все в этом для меня, только не этот постыдный, ужасный мир… Я чувствую, что письмо мое глупо, но я не привыкла писать, хочу столько сказать и не могу. Я надеюсь. Ты получила мое вчерашнее письмо через Марию Феод. – дочку? Как хорошо, что ее муж занимается Твоим лазаретом. Вспоминаю Новгород и ужасное 17 число, и за это тоже страдает Россия. Все должны страдать за все, что сделали, но никто этого не понимает».

М.М. Сыробоярской от 8 января 1918 г.: «…Так молилась, чтобы Господь дал разум, премудрость и страх Божий всем людям, чтобы Дух Господень нашел бы на всех. Боже, как все Христа распинают. Как Он ежечасно страдает из-за грехов мира… За нас Он умер, страдал, и так мы Ему отплатили!… Больно на душе, вглубь смотреть, читать все в душах безумных слепцов… И Та, за всех страдающая, видит этот ад, рыдания своих детей, приносит Сыну Своему все слезы и моления тех, которые еще не забыли прибегнуть к Ней за помощью, участием и предстательством. Ее, которая Его для нас, грешных, родила, жестоко мы, люди, заставляем страдать, но Она обещала всегда молиться за всех, к Ней прибегающих с мольбой».

Слова упования на Бога слышим мы и в письме от 24 января 1918 г. Императора сестре, Великой Княгине Ксении Александровне: «…Я не допускаю мысли, чтобы те ужасы, бедствия и позор, которые окружают нас всех, продолжались долго. Я твердо верю, как и Ты, что Господь умилосердится над Россиею и умирит страсти в конце концов. Да будет Его Святая Воля. Живем по-прежнему тихо и спокойно и постоянно вспоминаем о дорогой Маме и вас, милых».

Пишет Ксении Александровне и Императрица (письмо от 19 февраля 1918 г.): «…крепко верю, что время страданий и испытаний проходит, что солнце опять будет светить над многострадальной Родиной. Ведь Господь милостив – спасет Родину, вразумит туманным ум, не гневается до конца. Забыли люди Бога. Год… [как] царство зла всеми правит, немного еще терпеть и верить: когда кажется, что конец всего, тогда Он, наверно, услышит все молитвы. Страдания и испытания [Им]… посланы, и разве Он не всегда достаточно сил дает для перенесения всего? Ведь Он Сам показывал нам, как надо терпеть без ропота и невинно страдать».

Особенно сильное впечатление производят последние письма Александры Феодоровны А. Вырубовой.

«Боже, как Родина страдает! Знаешь, я гораздо сильнее и нежнее Тебя ее люблю. Бедная Родина: измучили внутри, а немцы искалечили снаружи; отдали [им] громадный кусок, как во времена [царя] Алексея Михайловича, и без боя, во время революции. Если они будут делать порядок в нашей стране, что может быть обиднее и унизительнее, чем быть обязанным врагу – Боже, спаси…

Скоро весна на дворе, и в сердцах ликование. Крестный путь, а потом Христос воскрес! Год скоро, что расстались с Тобой, но что время? Ничего, жизнь – суета, все готовимся в Царство Небесное. Тогда ничего страшного нет. Все можно у человека отнять, но душу никто не может, хотя диавол [подстерегает — ред.] человека на каждом шагу, хитрый он, но мы должны крепко бороться против него: он лучше нас знает наши слабости и пользуется этим. Но наше дело быть настороже, не спать, а воевать. Вся жизнь – борьба, а то не было бы подвига и награды. Ведь все испытания, Им посланные, попущенья – все к лучшему, везде видишь Его руку».

(Продолжение следует)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475