Так много пройдено…

«…Открыл один из номеров «Православной газеты» за 1995 год, и предстал передо мною снимок, под которым напечатано: «храм села Малые Брусяны». Вверху снимка – знакомое здание, перед которым вековое дерево своими ветвями закрывало купола, когда-то сверкающие золотом на солнце. Снаружи здание вроде бы мало изменилось, оно напомнило мне мое детство. Здесь в январе 1914 года меня крестили, часто причащали Святых Христовых Таин. Здесь позднее отпевали моих родителей. Сюда приходил я с нищенской сумой за плечами на молитву и за подаянием.

…На нижнем фото – мрачное, словно подвальное помещение, которое когда-то утопало в море естественного света. Молчат колокола, которые когда-то разносили свои голоса далеко, далеко. И бывало, в Великий четверг вечером мама посылала меня на двор послушать — которое читают Евангелие? И я, услыхав удары колоколов, прибегаю и говорю: уже пробили шесть или восемь ударов. А наша деревня Гусево – аж в трех километрах от Малых Брусян…»

(из дневника И. Денисова)

Иван Алексеевич Денисов – справный с виду старичок восьмидесяти девяти лет, и хотя жалуется на хвори, выглядит вполне крепким и полным жизни. Ясная память неспешно листает воспоминания. То, что было давно, – помнится четче. В первой половине его жизни в мире, казалось, было больше неба. Наверно потому, что рос среди верующих людей, и застройка тогда была низкой. После тридцатилетней слепоты, постигшей в зрелом возрасте, Иван Алексеевич увидел уже совсем другой мир: дома высокие, храмов не видно, а молодежь прямо на улицах целуется…

Родился Иван Алексеевич в самое Рождество, в семье строгой, благочестивой: мать ребятишкам в пост даже молока не давала. Семи лет осиротел и вместо школы пошел по деревне с сумой. Очень хотелось учиться, но куда уж там было… Старшая сестра, когда сама встала на ноги, забрала в Екатеринбург, у нее и жил до восемнадцати лет.

В городе тогда было двадцать пять церквей. Несмотря на тяжелую жизнь, на душе неотступно жило ощущение света: каждое утро начиналось со звона. Иван Алексеевич хорошо помнит Богоявленский храм на Кафедральной площади, а на ВИЗе тогда было три храма. Однако позднее отступления от веры ему, как и многим, не удалось избежать. Время предъявило свои требования: окончил ликбез, начал трудиться на заводе, вступил в комсомол и работу, соответственно, вел безбожную. Но этому периоду, рассказывает Иван Алексеевич, Господь Сам положил предел: в восемнадцать лет из комсомола исключили за драку, а вступить в партию, как ни складывалась в дальнейшем жизнь, уговорить никто не сумел.

Когда родилась старшая дочь Неонила, жена долго болела и однажды поведала тревожный сон: будто бы увидела своего мужа без левого глаза. Тогда Иван Алексеевич успокоил ее, как смог, а спустя шесть лет сон вспомнился.

Произошло это 19 января 1942 года под Москвой. Осколки двух разорвавшихся с разных сторон мин ранили Денисова в оба глаза, и с этого памятного Крещения он перестал видеть свет. Но исчез только мир зримый, предметный; изнутри же вызревало другое, духовное зрение.

- Я все больше и больше припадал к Господу, молился неустанно, — вспоминает мой собеседник. – Жена безропотно ухаживала за мной, ни разу, за столько лет, ни в чем не упрекнула. Когда ослеп, неожиданно стали получаться стихи, хотя до этого ни разу не удалось написать даже частушку. А тут родилось стихотворение о Рождестве “День незабвенный” и потом много еще других строк – о Боге, о храмах… Когда стали строить монастырь на Ганиной яме, так даже по заказу отца Василия стих написал – о Царственных Страстотерпцах. Конечно, в ту тяжелую пору все время вспоминал детство. Бывало, у нас в Гусево идешь к храму, а по дороге такие каменные “грибочки” стоят: внутри икона, сверху – прикрытие от дождя. И никто их не трогал. А когда случалось, что дождя долго не было, выходили в поле служить – там что-то вроде верандочки было с иконой. В самом храме живопись была светлая, лики живыми казались. А хоры… высоко, словно на небе пели.

Венчался Иван Алексеевич с женой в Иоанно-Предтеченском храме Екатеринбурга, еще будучи слепым, когда за спиной уже незримо стояли тридцать лет совместно прожитой жизни. Спустя некоторое время после этого события домой пожаловали гости из райкома партии. “Вы венчались?” – настойчиво интересовались они. “Да, а что такого?” “Ничего, ничего, — заверяли гости, — но ведь вы офицер?” “Какой я офицер, — отвечал Иван Алексеевич, — вот Суворов, Кутузов – другое дело, так они как раз с Богом жили”. “Может, вас кто-то заставил?” “Никто, только вера в Бога”. “Но ведь вам наша власть квартиру дала”. “Еще бы не дала, я за Москву воевал, инвалидом остался”. Так и ушли ни с чем.

Когда умерла преданная жена, опорой в жизни стала дочь Неонила, “ангел во плоти”, как с нежностью называет ее отец. Младшая дочь завела семью и уехала в Петербург, а Неониле сужден был путь иной: пела в храме, ездила в паломнические поездки к святыням, заботилась о беспомощном отце.

- Бывало, приедет, рассказывает про Почаево, а я стихи пишу. Она прочтет и удивится, будто, говорит, сам там побывал. Иногда, правда, тяжело становилось на душе, — делится Иван Алексеевич. – Дочка, говорю ей, я тебе обуза, ты бы без меня свободная была. А она в ответ: “Что ты, папа, живи, мне без тебя тоже было бы плохо”.

Однажды Неонила отправилась в Тобольск, было тогда перенесение мощей Иоанна Тобольского. Приложила платочек к святым цельбоносным мощам и привезла отцу, чтобы к глазам прикладывал. Какой тогда был год, теперь Ивану Алексеевичу вспомнить трудно, долгая прожита жизнь, а вот день 22 декабря впечатался в память: утром открыл глаза и увидел лампочку. Потом стал видеть окно, только почему-то казалось, что оно вращается. И так каждую ночь все прикладывал платок, пока не увидел мир заново: незнакомый, чужой, без божественного света из детства…

Неонила умерла нелепо: от заражения крови после удаления зуба. Вот тут Ивану Алексеевичу стало совсем невмоготу. “Если бы не молитвы и не стихи, мог бы спиться”, — грустно признается он. Всю любовь к семье, всю горечь утраты выливал в строчки, которые перепечатывал и аккуратно оформлял в самодельные книги. Памяти ушедших…

Захаживали женщины, предлагали разделить вместе старость, но узнав, что есть прямые наследники квартиры – младшая дочь и внучка, куда-то быстро девались. Долго жил Иван Алексеевич один. А год назад пришла вместе со знакомой тихая женщина, сказала, что послала ее Богородица, и еще прибавила: “Ничего мне от тебя не надо”. И осталась жить. Звать, как и жену, Александрой.

Чистые-чистые половицы. Аккуратно застеленные постели, взбитые умелой рукой подушки. Круглый стол, скатерть, цветы на окнах, портреты любимых людей. Красный угол. Много ли осталось таких квартир в век торжествующего стандарта?

— Наша жизнь – вечер, — говорит Иван Алексеевич Денисов. – Сейчас нужно думать о том, чтобы там, после жизни, нас неплохо встретили. Не знаю, как буду отчитываться перед Господом? Вроде ничего полезного не сделал, а так долго живу. Пишу вот воспоминания о своем селе, о храме в Брусянах. Виню и себя и моих земляков, которые не воспрепятствовали безбожникам. А так ни на что не жалуюсь. Только об одном все время мечтаю: был бы здесь, в нашем районе, храм так же близко, как у дочери в Петербурге, мог бы на службу ходить иногда. Все время молю Господа дать силу ногам. Далеко идти-то, а так в храм хочется…

Людмила Косовская

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475