Туча. Рассказ

Уже многие тысячелетия прекрасная голубая планета Земля была блокирована со всех сторон мрачными, тяжелыми тучами Зла. Зло возникло очень давно, при отпадении человека от Источника Жизни — от Бога, и история человечества была историей его постоянного умножения.

А умножали его поступки, слова, мысли каждого из живших и живущих в этом мире людей. Вырвавшись на волю, оно черными стрелами уносилось к тучам, вливалось в них, и тучи все темнели, тяжелели и все ниже спускались к Земле.

Эти тучи были не атмосферными, а духовными явлениями, поэтому для человеческих глаз невидимыми, но, как и все духовные явления, совершенно реальными.

Из века в век Зло порождало войны, землетрясения, наводнения, болезни, эпидемии, катастрофы. Планета и все живущее на ней страдало от Человека.

Одни люди осознавали происходящее, другие — не осознавали, но тень туч Зла падала на всех — на осознающих и не осознающих, на младенцев и стариков, на богатых и бедных, на здоровых и больных.

Две тысячи лет назад Бог дал каждому человеку возможность уничтожить, превратить в ничто, собственное, а значит, и коллективное Зло. Но пользовались этой возможностью немногие.

…Надежда в очередной раз лежала в больнице. Заболевание ее было врожденным, неизлечимым, прогрессирующим и причиняло все большие страдания. Однако лечение пока еще давало облегчение на несколько месяцев. Надежда не могла, конечно, полностью постигнуть смысл Божьего попущения ее недуга, но понимала, что смысл этот — благой, таинственный, спасительный — обязательно имеется, как имеется он во всем, происходящем в мире.

Ее утешала мысль архиепископа Сан-Францисского Иоанна (Шаховского), сравнивающего Вселенную с живым деревом, у которого в трудностях его роста, непогод, ветров, неизбежно ломаются ветви и побеги. Мир, как и дерево, живет, развивается, стремится вверх и вперед — и больные люди ценой своих страданий оплачивают движение человечества.

Она старалась быть сознательным и терпеливым участником этого океана человеческих страданий. Но как ей это удавалось, и удавалось ли — судить она не могла.

Как и обычно, с ней в больничной палате находились еще три человека. На этот раз это были две взрослые женщины и молоденькая девушка Оля — тоже неизлечимо больная, хотя недуг ее был иным, чем у Надежды. В разговоре выяснилось, что Оля крещена, но нательный крестик носить не считает нужным, небрежно заметив, что он “где-то дома”. Больничную скуку она частенько скрашивала гаданием на картах — себе самой и всем желающим.

И Надежда понимала, что сейчас, на данном этапе духовного развития Ольги к ней не пробиться со словами увещевания — она их отторгнет. Единственное, что она могла для Оли сделать — это молча за нее молиться.

К девушке постоянно приходила ее мама — еще молодая, худенькая, бойкая женщина.

В субботу, как водится, людей в стационаре сильно поубавилось — все, кто имел возможность уйти домой, ушли. В палате осталась одна Надежда. В отделении прохудился многие годы стоявший бачок для кипяченой воды, и нечем было запить лекарство. Немного поразмыслив, Надежда взяла из Ольгиной тумбочки кипятильник. Однако вскипятить воду не удалось — кипятильник не включился.

В понедельник Надежда в присутствии всех соседок повинилась перед Ольгой в том, что брала ее кипятильник и предположила, что из-за неисправности розетки он не включился. Одна из соседок заметила: “Не в розетке дело. Кипятильник-то китайский, копеечный, одноразовый”. Ольга промолчала.

На следующий день ее выписывали. За девушкой пришла мама. Они о чем-то пошептались, и Ольгина мама вдруг визгливо заголосила, нависнув над лежащей под капельницей Надеждой: “Сожгла наш новый кипятильник, я его совсем недавно за 25 рублей купила. Быстро плати деньги, пока я тебя из койки не вытряхнула!”. И, не давая Надежде опомниться, продолжала громко, в лучших трамвайных традициях, бушевать.

Наконец Надежде удалось вставить слово.

— Прекратите кричать. Я виновата в том, что в отсутствие вашей дочери взяла ее кипятильник, и поэтому отдам деньги. Возьмите в кармане куртки. Но знайте — я его не сжигала.

Взяв деньги, Ольга с матерью, торжествуя, ушли.

— Какая агрессивная женщина! — посочувствовала соседка. — А кипятильник этот стоит не 25, а 15 рублей, я вчера видела. И она должна была его тебе отдать, а не отдала. Он, может, исправный. Она на тебе хорошо нажилась.

Надежда разговор не поддержала, только вслух вздохнула: “Спаси ее, Господи!”.

Но она знала: и вздох ее, и молитва, и молчание были фальшивыми. В душе ее бушевали буря, ураган, смерч самых темных страстей и помыслов.

— Понятно теперь, отчего девчонка так больна! От грехов матери! Похоже, та фруктами-овощами торгует, да весы пальцами придавливает. Видно птичку по полету! Напрасно, ох, напрасно я смолчала! Ведь как в Библии сказано: “Строящий дом свой на чужие деньги подобен тому, кто таскает камни на свою могилу”. Надо было сказать: “Бери камень на свою могилу”, — и пусть тогда берет! Ага! Посмотрела бы я на ее физиономию! — темное, злобное, страшное поднималось из сердца Надежды и кричало в нем.

Но одновременно в душе звучал тоненький колокольчик: “Да что же это я! Да как я смею так думать! Господи, останови это! Оленька еще и жизни не видела, а больна с рождения, грустна и задумчива не по годам. Мама ее измучена. Отца, похоже, нет. И два года назад я лечилась в одно время с Олей, так и тогда ее мама носила все тоже неизменное платье. Они ведь бедные, несчастные! Господи, прости ее, не ведает, что творит. Но я-то — ведаю! С меня и спрос больше. Прости и меня. Накатило”.

На какое-то время темное, злое затаилось, но вскоре зазмеилось снова:

— Погодите, мы еще не раз в больнице встретимся, и я еще возьму реванш. Да чтоб новый кипятильник у них сразу перегорел! Да пусть ее Господь так вразумит, чтоб она сразу поняла, что к чему!

— Да ты что, — звенел колокольчик, — Господу диктуешь, как с кем поступить?! И почему ты решила, что Ольга больна из-за грехов матери? Разве ты состоишь в советниках у Бога?! Ты не знаешь о причинах своей болезни, а у других — сильна в духовной диагностике! Ольга и ее мама гораздо честнее тебя. Они христианами не притворяются, живут в младенческой простоте своей. А ты лжешь Богу, людям и себе. В христианке не может быть столько злобы!

Постепенно темный голос полностью замолчал, и никакой злости у Надежды не осталось.

Осталось другое — рана себе от своего собственного зла. От своей обидчивости. От своего невеликодушия. От своей нетерпеливости. От своей некротости. В общем — от своей нелюбви.

Да если б только себе! Эта молекулярная, уже прошедшая обидчивость все же влилась в черную грозовую тучу мирового Зла.

Туча колыхнулась, набухла, потемнела, готовая разразиться новым грозовым разрядом.

Надежда не знала об этом, но ее уже мучило, томило ощущение греха. И она знала — облегчение не наступит, пока она не покается перед Господом в Таинстве Исповеди.

Еще не выписавшись из больницы, она поспешила в храм. Несколько глубоко выстраданных покаянных слов, разрешительная молитва…

И что-то неуловимое для людей свершилось во Вселенной. Тучу насквозь пробил тонкий солнечный лучик! Она съежилась, сжалась, из свинцово-черной стала темно-серой. Мировое Зло уменьшилось!

…У терпящего бедствие самолета неожиданно для отчаявшихся пассажиров, экипажа, диспетчеров заработали отказавшие двигатели. Самолет набрал высоту, а затем плавно пошел на посадку.

В числе 180 пассажиров был молодой человек, которому в недалеком будущем предстояло стать преданным, любящим мужем Ольги. Пока что он об этом не знал.

Светлана ТРИШИНА,
член Общества православных литераторов
Екатеринбург

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475