В обители нерожденных. Рассказ

  Ласковыйветерок нежно теребил пряди длинных светлых волос молодой девушки. На вид ей было лет двадцать, и она была хороша собой: стройная спортивнаяфигурка, симпатичное лицо, на котором особенно выделялись большие серыеглаза, глядевшие на мир с легким вызовом и насмешкой.

Девушку звали Елена,а близкие и друзья — Лена, Леночка.
 Леночка сидела в летнем кафе за столиком, на котором стояла лишь бутылочкаминералки, которую она время от времени пила маленькими глотками. Кафебыло небольшое, но уютное, в тенистом и зеленом уголке. Леночка частобывала здесь с друзьями, но сейчас она была одна. Она ждала прихода Сергея,своего парня, который что-то запаздывал. Леночка познакомилась с ним на дне рождения одной из своих сокурсниц. Он ей как-то сразу понравился:симпатичный, высокий, стильно одетый, разговорчивый и раскованный, но не переходящий границы приличий. Леночке никогда не нравились парни, похабноразговаривающие и норовившие облапать. Сергей тоже сразу приметил Леночку,и они очень быстро сошлись с ним во всем или почти во всем.
 Они стали встречаться, и встречи скоро перешли в близость. Сергей не разговорил Леночке, что когда она закончит учиться, то он не против был бысоздать с ней семью. Леночка отшучивалась и смеялась, ей не хотелось об этом пока и думать, хотелось пожить свободно, всласть, для себя. Сергейне казался ей неподходящим мужем, но иногда она задумывалась о том, чем же он зарабатывает на жизнь. У него всегда водились деньги, жил он отдельноот родителей, но, видимо, нигде не учился и непонятно, где работал. Онговорил ей как-то раз, когда она уж очень пристала к нему с расспросами,что да, он учился, но решил прервать учебу, чтобы отдохнуть от нее и подзаработатьденег. Леночка не знала почти никого из его друзей, не знала, где и как он проводит время — он не любил ей рассказывать об этом. И сегодня ейпришла в голову мысль, что в общем-то она почти и не знает Сергея.
 Леночка сидела в кафе уже минут пятнадцать. Сергея все не было, и этоне улучшало и без того подавленного настроения. День сегодня выдался не из приятных. Началось с того, что она проспала и опоздала на прием к врачу,где ее отчитали. К тому же и худшие ее опасения подтвердились — да, онабеременна. Леночка, не задумываясь ни на минуту, выписала направлениена аборт. Можно было пойти туда хоть завтра. «Как это неприятно и унизительнои, наверное, больно, — думала она, — но что делать: сама виновата, надотерпеть».
 После больницы она поехала к Наташе «в жилетку поплакаться», но из-за какого-то пустяка она вдруг сильно повздорила со своей лучшей подругой,и они, взаимно обиженные, расстались. Словом, денек выдался еще тот. «Всесвалилось на меня одной кучей, — с досадой думала Леночка, — вот и Серегазапаздывает». Досада стала переходить в раздражение, и Леночка уже привсталасо стула, намереваясь уйти. Но у нее в уме вдруг блеснула какая-то неожиданнаямысль, и Леночка, мстительно улыбнувшись, вновь опустилась на стул.
 — Привет, — услышала она знакомый голос. Сергей широко и приветливо улыбался.— Извини, опоздал немного. О чем мечтаешь?
 — Да вот мечтаю… о нас с тобой и еще кое- о ком.
 — Это еще о ком же, кроме меня? — Сергей скорчил шутливо-грозную гримасу.
 — Сядь. Послушай меня. Я тебе кое-что хочу сообщить. Важное для тебя и для меня.
 Сергей сел.
 — Ну?
 — Помнишь, я тебе говорила, что у меня задержка? Но еще точно ничего не знала? Так вот, я была сегодня в больнице — беременность шесть недель…Она дотронулась до руки Сергея.
 — Зачем? — обалдело спросил Сергей.
 — Ну, как ты не понимаешь? Я беременна. Скоро у нас с тобой будет ребенок.
 Леночке было смешно, она с трудом сохраняла серьезность, глядя на Сергея— на его ошарашенное лицо, на котором было выражение замешательства и непонимания.
 — У нас будет ребенок, — повторила Леночка. Она улыбалась и ждала, что же Сергей ей ответит. Она ждала всего, но то, что она услышала, было такнеожиданно.
 — Какой еще наш ребенок?! Лицо Сергея разом сделалось злым, неприятным,губы скривились. — Ты меня не впутывай в эти дела! И не думай даже.
 Он приподнялся со стула.
 — Ты что, совсем дура? Рожать собралась? Нашла время! Сходи в больницуи реши эту проблему.— Он сделалжест — пинок кому-то невидимому. И этот жест так оскорбил Лену, что краскамгновенно бросилась ей в лицо, и слезы брызнули из глаз.
 — Ты! Ты свинья, подонок! Не впутывать тебя? Да пошел ты…
 Лена уже кричала. Она тоже вскочила со стула и, схватив сумку, хотелабежать, но Сергей поймал ее за руку и остановил.
 — Да не ори ты, подожди! Я же не отказываюсь помочь: деньги там, лекарстваили еще что… Но в ЗАГС идти, заводить ребенка я не готов — я еще пожитьхочу. И тебе рано, ты подумай. А вообще-то дело твое — решай, как хочешь,свое мнение я высказал. Ну, ладно, пока, я пошел, дела у меня. Звони,если что.
 Лена стояла и потрясенно смотрела ему вслед. «И это все? Все, что он могсказать? Какой дрянью оказался. Вот и проверила. Оказывается, я вовсене знала его. Не знала…»
 Лена бесцельно брела по вечерней улице. Она бродила уже давно. Не хотелосьидти домой, не хотелось ни с кем разговаривать, никого видеть. Она поплакаланесколько раз от обиды и еще от испытанного унижения, оскорбления за себяи за что-то еще. Она силилась понять, за что, но ответ как-то ускользалот нее. «И что я так расстроилась-то? — корила она и успокаивала себя,в который раз уже вновь и вновь вспоминая происшедшее. Плевать на него,на кой он мне? Слизняк, трус и тряпка. И трепло, и враль, и вовсе не герой.И что я в нем нашла? Ну, что в нем хорошего? И положиться на него, как оказалось, нельзя — продаст за три копейки. Скотина. И я тоже хороша —нашла себе принца».
 Чего только еще не говорила мысленно Лена, то ругая себя, то Сергея, какихтолько гадких слов не наговорила, но наконец, устав от всего этого, онаперестала думать о Сергее, о себе, мысли ее заскользили по поверхностислучившихся событий, эмоции улеглись, она успокоилась и просто гуляла,не замечая, куда и по каким улицам идет.
 Вдруг, как бы очнувшись, Лена увидела, что зашла в тот район города, гдередко бывала. Она поняла, что стоит перед храмом. Однажды она уже былаздесь, заходила как-то мимоходом, то ли в Пасху, то ли в Рождество. Кажется,все-таки в Рождество, потому что одета была в шубу. Заходили они компаниейчеловек шесть, протолкнулись через плотную толпу людей к подсвечниками, поставив по свечке, быстро ушли, не зная, что еще делать. Кажется,служба шла. Лена ничего в ней не понимала, и, вообще, было как-то неловко,и она с облегчением вышла тогда из храма. И вот почему-то ноги сегодняее сами привели к этому храму. Постояв немного, Лена решилась войти. Перед самыми дверями она вдруг вспомнила, что в храме нужно быть с покрытойголовой. К счастью оказалось, что на ней был маленький темный платочек.
 Робко Лена вошла в храм, совсем не так, как в прошлый раз. В храме, видимо,недавно закончилось вечернее богослужение, народ расходился. Справа от алтаря, возле большого распятия, шла исповедь, несколько человек дожидалисьсвоей очереди. Исповедь принимал немолодой священник, седой, с длиннойгустой бородой. Лицо у него было внимательное и спокойное, чувствовалось,что он устал, но терпеливо слушал слова исповедовавшегося молодого мужчины,который торопливо и сбивчиво что-то говорил. Лена представила себя на месте этого молодого человека. Что бы она стала рассказывать? О какихсвоих грехах? О себе и Сергее? Ей стало как-то неуютно от этого, даженеприятно.
 Она подошла к церковному киоску и купила свечу. «Поставлю свечку, чтобызавтра в больнице все у меня прошло хорошо». Робко посмотрела по сторонам.В глаза бросилась икона Богородицы, большая, в массивном киоте, слеваот алтаря. Подсвечник находился рядом. Лена подошла, скользнула по иконевзглядом, зажгла свечку, поставила на подсвечник. Свеча тотчас упала.Тогда она опалила хорошенько низ свечи, и снова укрепила ее. Постояв секунду,свеча опять упала. Да не просто упала, а вылетела из подсвечника. Ленаподняла ее, оглядела удивленно, пожала плечами и в третий раз, еще болеетщательно укрепила на подсвечнике. Свеча мгновенно вылетела и откатиласьна сей раз довольно далеко, девушка испугалась, ей стало не по себе. «Что же это такое? — пронеслось в голове. — И свечу мою не надо?» С обидойподняла Лена глаза и встретилась со взглядом Богородицы, гневным, как показалось, взглядом. Лицо младенца на руках у Божьей Матери выражаложалость. «Не хотят они моей свечечки». Лена бросила свечу в ведерко и быстро вышла из храма.
 Пробыла Лена в храме всего несколько минут, а как успело в природе всеизмениться: небо затянули мрачные тучи, резко потемнело, поднялся ветер,зашумели деревья. По лицу хлестнули первые капли дождя. «Пора домой! —решила она и зашагала к трамвайной остановке.
 Вечер прошел кое-как. Лена сказалась больной, не стала ужинать, выпилачашку чаю, чмокнула в щеку мать, сказала деду «спокойной ночи» и ушлак себе. Не включая света, разделась и легла в постель. На душе лежаластрашная тяжесть. И зачем только она забрела в эту церковь? Лена считаласебя неверующей, хотя и была крещена в детстве бабушкой, которой теперьнет в живых. Вот бабушка, та была верующей, часто, по рассказам матери,ходила в Божий храм, за что ее нередко поругивал дед. Не запрещал ходить,а только опасался, как бы об этом не узнал кто — такое было в те годынебезопасно. Можно было поплатиться карьерой, а дед был хоть и небольшим,но начальником. А мать ее и вовсе не веровала, религию считала не более,чем красивой сказкой. Дочку она разрешила окрестить с условием не забиватьребенку голову «пережитками». Да бабушка и не успела — вскоре умерла.Лена помнила ее очень смутно. А отца, того и вовсе не помнила, он ушелот них еще раньше и пропал навсегда.
 И вот теперь, лежа в темноте без сна, Лена опять вспоминала и перебиралав памяти сегодняшний ужасный день. Устремив глаза в потолок, слушала онатихий шелест дождя. Он убаюкивал, успокаивал нервы. Лицо ее разглаживалось,с него стиралось выражение обиды и горя. Иногда она тихо шептала: «Всебудет хорошо. Как говорила бабушка: нет худа без добра. Зато я поняла,кто он, это — урок мне на всю жизнь. Никогда он меня не любил. А я? Я-то любила его? Нет. Обидно не то, что я его потеряла. Обидно, что он могтак со мной, со мной поступить. Врал, все врал. Ну и зачем он мне в такомслучае? Что, собственно, произошло? Не стану же я, в самом деле, назлоему рожать? Вот еще. Пойду и сделаю аборт, как решила».
 Но в ее ум внезапно вкралась какая-то мысль, как бы посторонняя, не ее:«Жалко, жалко. Больно, больно». Лена прислушалась к себе, но все затихло.Она положила ладонь на живот — где-то там зародилась жизнь, никому не нужная жизнь. Ей показалось, что ладонь ощутила едва уловимое, идущееиз глубины ее тела, тепло ласки, нежности и легкие-легкие толчки. Онаубрала руку, и ощущение пропало.
 «Глупости какие! — упрекнула она себя. — Расчувствовалась». Лена усталозакрыла глаза. Перед ней проплывали картины минувшего дня, но уже не волновалиее, а как-то смягчались, расплывались. Она начала засыпать: потолок превратилсяв туманное облако, которое укутывало, баюкало. За окном по-прежнему тихошел дождик. Лена неслышно и ровно дышала. Она спала.
 И снилось ей, что блуждает она по каким-то серым, осенним полям, унылым,однообразным, и в этом однообразии все наводит на сердце тоску и тягость.Кругом клубится вязкий густой туман, и за этим туманом что-то скрыто.Ей холодно, тревожно, и кажется, будто ищет она кого-то в этих унылыхполях. Она все брела и брела, и не было конца этому пути: все тот же тумани поля, скошенные, мертвые. О, как она устала, как истомилась, а отдыхавсе нет. И нет конца ее пути.
 От бессилия и тоски Елена заплакала и стала умолять кого-то помочь ей,она не сознавала, Кого она просит, но понимала — Он в силах ей помочьи вывести из этого тумана. И вскоре это случилось. Елена увидела впередисебя, совсем близко, в двух шагах, сероватую и шершавую стену, а в неймаленькую калитку. Не раздумывая, Лена толкнула ее, и та легонько отворилась.
 Здесь, за стеной, был совсем другой мир. Вместо прежнего уныния открывшаясякартина наводила печаль и грусть. Зелень деревьев, лугов, небольшое спокойноеозеро вдалеке. Все радует глаз, но что-то во всем этом не то, чего-то не хватает. «Света, вот чего здесь мало, будто сумерки, — подумала она,— и очень уж тихо — ни пения птиц, ни журчания воды, ни всех иных звуковприроды». Даже цветов было немного, да и те каких-то приглушенных, блеклыхтонов.
 Елена шла по тенистому саду, оглядываясь и стараясь увидеть кого-нибудь,кто помог бы ей, объяснил, куда она попала и как ей найти дорогу домой.Деревья расступились, и перед ней открылся вид на какое-то селение. Там и сям разбросанные домишки поменьше и побольше, невысокие, сложенные из серовато-белого камня, такие же безликие, как и все в этом краю. Но вотЕлена увидела, как из всех домиков стали выходить люди. Все они были молодымиили детьми разных возрастов, все одеты были в белые, свободно ниспадавшиеодежды. Некоторые выходили поодиночке, большинство же маленькими группами,но были группы и довольно большие, в одной можно было насчитать человекоколо сорока. Елена догадалась, что группы — это семьи, так похожи былидруг на друга эти дети и молодые люди. «Как братья и сестры, — подумалосьей, — но где же взрослые, их родители? И стариков тоже что-то не видно».
 Подойдя ближе, Елена заметила, что все вышедшие из домов избегают смотретьна нее, отводят глаза, отворачиваются, а дети, те и вовсе убегают испуганнои прячутся в домах. Как только Елена подходила к кому-нибудь, чтобы задатьвопрос, тот отступал от нее и поворачивался спиной. Ей стало как-то не по себе.
 — Послушайте, мне нужно помочь, — с мольбой повторяла она. — Я не знаю,куда попала и как вернуться домой. Почему никто не хочет мне ответить?Что происходит?
 Один из юношей, как бы нехотя, не поднимая на нее глаз, указал ей рукойкуда-то в сторону. Там, вдалеке от остального поселка стоял легкий шатер.На общем фоне он выделялся более яркой, живой расцветкой. Елена пошлатуда. Но чем ближе она подходила в шатру, тем тревожней становилось на душе, сердце начинало биться учащенно, а во рту пересохло от волнения.«Вот сейчас увижу, увижу…» Что?
 Она не знала.
 Елена остановилась в двух шагах от полога шатра, прикрывающего вход, и уже протянула руку, чтобы откинуть его, как полог откинулся сам, и из шатра вышел юноша. Весь облик его был прекрасен и чем-то очень знакомей. Как прекрасны его серые внимательные глаза, гибкий стан, светлые волосыдо плеч… Сердце ее упало, она потрясенно глядела на юношу и удивлялась,что испытывает к нему очень сильное чувство привязанности, нежности и,да, да, любви. И любит его как-то совсем по-особому, как никогда никогоне любила.
 — Скажи мне, кто ты? — тихо произнесла она. — Мне кажется, что я давнотебя знаю, да не могу только вспомнить.
 — Да, правда, ты меня знаешь. Потому что я — сын твой, мама.
 — Но у меня нет никакого сына. Да и как мог бы мой сын быть со мной одноговозраста? Это не может быть правдой.
 — Но это правда, мама. Я твой нерожденный сын. Ты не захотела родить меня,ты пошла и убила меня в больнице. Но душа не может быть убитой. Ангелотнес меня сюда, в эту обитель. Отца нашего небесного. Это — Обитель Нерожденныхи убиенных во чреве своими матерями. Здесь мы обитаем и ждем СтрашногоСуда, где и встретимся со своими матерями-убийцами. Здесь у нас нет радостии нет света. Мы вдали от Господа. Но нет и мук. А наши матери-убийцы,те, кто так и умер, не раскаявшись, обитают в месте терзаний и мучений.И тебе предстоит это место увидеть. Я провожу тебя до перехода, это не так далеко. Идем.
 Елена не могла поверить, не хотела верить, в то, что ей сказал юноша.Ее сын? «Нет, нет! — старалась она убедить себя. Но какой-то внутреннийголос возражал твердо и сурово: «Нет, может. Это все правда, и ты этознаешь!» Это был голос совести.
 Юноша показал рукой в направлении невысоких каменистых холмов. «Нам туда»,— и пошел, не оглядываясь. Елена поспешила следом и, поравнявшись, робкоспросила:
 — Скажи, а у тебя есть имя?
 — Да, есть, но не настоящее. Ведь настоящее дается при крещении, а я не крещен. Если бы я родился, а это случилось бы 30 марта, мне дали бы имяАлексей, в честь Алексея, человека Божия. Теперь же имя мое не настоящее,а условное. «Алексей» — мысленно повторила Елена, — Алеша, какое чудесноеимя».
 — Алеша, — снова обратилась она к юноше, — мне можно так тебя называть?
 — Да, конечно. Ведь тоже зову тебя мамой — условно. Ведь ты не родиламеня.
 «А убила», — мысленно закончила фразу Елена. Алеша тут же взглянул на нее. В его глазах стоял все тот же печальный укор.
 — Скажи мне, Алеша, — спросила она, — все здешние обитатели, которых я видела, это братья и сестры? Те, что живут как бы семьями?
 — Да, у них одна мать, хотя отцы могут быть разные.
 — Но я видела там одну такую семью, человек около сорока. Неужели?…
 — Да, это так, представь себе — их мать не какая-то беспутная женщина,у нее есть муж и двое живых детей. Ей уже за шестьдесят, она скоро умрет.Рак у нее, о котором она пока еще не знает. Жить осталось полгода. Господьпо милосердию посылает ей эту болезнь перед смертью, чтобы дать времяпокаяться и не погубить своей души.
 — А как же все эти дети? С ними-то что будет?
 — Бог ведает. Но по молитве возможно все.
 Елена шла рядом с Алексеем, постепенно приближаясь к каменистым холмам.Вот они уже рядом. Серые валуны, чахлая травка, колючий песок.
 — Дальше я идти не могу, — произнес Алексей. — А тебе туда. Иди, ты должнаувидеть это.
 Впереди среди нагромождений камня зиял черный провал. На Елену напалинеобъяснимый трепет, беспокойство, страх. Как не хотелось ей опускатьсяв этот провал. Пришлось пересилить себя, чтобы сделать первый шаг. «Онсказал, что я обязана это увидеть». И Елена почти провалилась в глубинупровала. Она увидела извилистый, узкий, наклонный коридор. В ней все сопротивлялоськаждому ее шагу. Откуда-то пробивался красноватый свет, еле освещавшийее путь.
 Через некоторое время Елена ощутила отвратительный, неописуемый смради даже зажала нос ладонью. Смрад от этого лишь усилился. «Да чем же здесьтак воняет?» — подумала она. «Это смрад греха? — пояснил кто-то. А вскорестали доноситься и звуки — какие-то тоскливые, мучительные, на одной ноте.«Кто это? Кто так кричит?» Еще поворот, и Елена резко остановилась. Онастояла на краю площадки, кончавшейся обрывом. Внизу, очень глубоко внизувидно было множество женских тел, ужасающе обезображенных. У многих быливыдраны их чрева, груди, глаза. Кровь и гной без конца текли из этих ужасныхран, женщины плавали в этом кровавом море, что-то искали там, захлебывалисьи от боли, ужаса корчились и испускали вопли, от каких кровь стынет в жилах. Достигая своего предела, муки заканчивались тем, что у некоторыхначинались какие-то подобия родов, и рожали они не детей, а огромные камни.Все это длилось, длилось… И еще Елена увидела каких-то ужасных, омерзительныхсуществ, которые прыгали по головам женщин, выныривающих из кровавогоозера. Они передразнивали крики женщин, злобно хохотали и приплясывалина их головах. Вдруг один поднял свое лохматое рыло, и его взгляд встретилсясо взглядом Елены. Ей показалось, что мозг ее раскололся от удара — такойненавистью пахнуло на нее.
 «А-а, попалась! — завизжал бес, — а ну-ка, прыгай сюда!» Елена оцепенелаот ужаса. Ей казалось, что бездна уже разверзается, и она скользит, не в силах задержать своего падения. Крик ужаса и тоски вырвался из ее гортани,но тут в ее сознании молнией сверкнула спасительная мысль, и она взмолиласьТому, Кто однажды уже помог ей. И тотчас же что-то оттолкнуло ее от обрыва.
 Не помня себя, бежала она по узкому коридору, падая и карабкаясь вверх,к выходу, к свету, а вслед неслись адский хохот и вопли страдалиц. Казалось,ей никогда уже не выбраться отсюда. И тогда она снова взмолилась, ужеясно сознавая, Кого молит о спасении: «Боже, Боже, помоги мне, молю Тебя,спаси меня, смилуйся!» И почувствовала, что уже не карабкается, а словно бы летит вверх, к выходу.
 Алеша, ее сын, стоял неподалеку в ожидании. Все это время он горячо молилсяза нее.
 — Ты знал, что там? — едва слышно произнесла она.
 — Да, знал. Это страшно. Но ты должна была это увидеть, — глаза его былиполны слез. — Там все наши матери. И нет им прощения, и нет им спасения,и муки их бесконечны.
 Безутешно рыдая, опустился он на землю у ног матери.
 — А нам вечно оставаться без радости, без любви, без света Господа нашего.
 Елена задохнулась от слез, от чувства безысходной тоски. Но вот какая-то мысль, какой-то вопрос шевельнулся в ее мозгу:
 — Алеша, — спросила она, — ведь если ты здесь, то я должна быть там. Почему же я с тобой? Не понимаю. И почему ты живешь отдельно от других, почемуне в доме, а в шатре?
 Алексей молча всхлипывал. Наконец, собрался с силами и молвил:
 — Мама, ты еще не убила меня совсем, нет. Ты сделала это только в мыслях.Наполовину я уже здесь, а завтра… завтра быть мне вечным обитателемОбители Нерожденных. И тогда закровоточат все мои раны.
 Он распахнул одежду, и она увидела эти раны, пока еще покрытые тонкимипленочками.
 — Мама, ведь ты завтра пойдешь и убьешь меня, да? Завтра!
 Он опять упал на землю, рыдая. Она бросилась на колени, припала к ногамсына.
 — Прости, прости, что заставила так страдать тебя. Я ни за что не убьютебя! Ни за что, слышишь! — И она, сама забилась в мучительных рыданиях:— Нет! Нет! Никогда, никогда!
 Тут она проснулась и почувствовала, что вся мокрая от слез, вцепившисьв одеяло, кричит: «Нет! Нет! Нет!»
 В дверь комнаты стучали: «Лена, Леночка, что с тобой?» «Все нормально.Совсем нормально», — облегченно ответила она…
 Дождик кончился. Занимался рассвет. Елена посмотрела на себя в зеркало.Оттуда глянула на нее красивая, серьезная, взрослая женщина. Она погладиласвой живот, улыбнулась легко и счастливо. «Нет, сынок мой, я не убью тебя,я дам тебе жизнь». Она открыла сумочку, достала бумажку-направление, взглянулана нее и порвала на мелкие кусочки. Затем Елена подошла к окну и швырнулаих вниз. Обрывки медленно опускались на мокрый асфальт, их подхватывалатекущая после дождя вода, уносила сквозь решетку люка вниз, в бездну,в небытие…

  Послесловие
 Весеннее солнышко переливается в высоком голубом небе. В городе еще не совсем сошел снег, повсюду большие лужи мутной воды. Закончилась зима,такая долгая и холодная, и от этого на сердце радость.И еще от того, что кончается Великий пост, близится Светлый Праздник.
 По улице идет молодая женщина с мальчиком-сыном. Они идут в храм. Для них сегодня особый день — сын впервые будет исповедоваться, потому что ему исполнилось уже семь лет. Сын держится за руку матери и торопит ее:«Мама, мы же опоздаем, пойдем быстрее!» Они ускоряют шаг.
 В храме мать покупает свечку и отдает сыну. Они подходят к иконе в большомкиоте слева от алтаря. Сын зажигает свечку и умело укрепляет ее на подсвечнике.А мать, утирая одинокую слезинку, нежно смотрит на сына, на лик Богородицыи тихо молится: «Пресвятая Богородице, благодарю Тебя за то, что сохранилаТы моего сына и спасла души наши от гибели вечной». Они идут заниматьочередь на исповедь.
 Исповедует пожилой священник, седой, с длинной густой бородой. Это отецАлександр. Народу к нему еще много, батюшка очень устал, у него болятноги и ломит спину, но он терпеливо и внимательно слушает человека, стоящегоперед аналоем. Но вот он увидел мать и сына, стоящих в хвосте очереди,и поманил: «Елена, веди-ка сюда сына».
 Очередь охотно расступается, Елена подводит сына, а сама отступает назад.Мальчик безбоязненно и открыто рассказывает отцу Александру о своих детскихгрехах — он серьезен и сосредоточен, немного волнуется. Но вот отец Александрнакидывает ему на голову епитрахиль и читает молитву: «…Прости чадуТвоему Алексею…»
 Алексеем нарекли сына Елены, потому что родился он тридцатого марта, в день памяти Алексея, человека Божия. Хмурым мартовским утром, шел тогдамокрый снег, но вот раздался крик только что родившегося в мир человека,и, как знамение жизни, изменилось утро: очистилось небо, засияло солнцеи осветило мир.

ОльгаПетрова
Екатеринбург

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475