Выбор

В обменной карте беременной заключения всех врачей были категоричны: “беременность и роды противопоказаны”. Каждый из специалистов поставил свой грозный диагноз, и только заключение стоматолога выделялось оптимизмом: “полость рта санирована, противопоказаний нет”.

— Вы что, воображаете себя камикадзе? — язвительно выговаривала терапевт. — Ваше сердце с трудом работает на вас одну. Беременность и роды вам не пережить. Слыханное ли дело — женщине пора о пенсии думать, а она рожать вздумала!”- возмущалась врач.

— Ей вторили невропатолог, эндокринолог, уролог… Все они твердили одно: Ирине Петровне не перенести беременность. А если каким-то чудом и перенесет — ее доконают роды. И вообще: “что же там может родиться?”. Каждый из врачей хотел Ирине Дмитриевне добра. Каждый хотел сохранить ее жизнь. Каждый хотел убийства ее нерожденного ребенка. Каждый снимал с себя ответственность.

Ирина Дмитриевна была загнана в угол. Она не хотела этой беременности, этого ребенка. Но убить его — а теперь она точно знала, что элегантное словосочетание: “искусственное прерывание беременности» есть самое настоящее убийство, — она не могла. Она уже знала, что жизнь человеческая начинается с момента его зачатия, ибо в этот момент Творец дает ему уникальную в истории мироздания, неповторимую в веках душу.

Искать поддержки у мужа было бесполезно. Он и в молодости, после рождения единственного сына других детей не хотел и настоял на многих абортах. Хотя… последнее слово оставалось за ней, но она так и не решалась его произнести.

Бесполезно было обращаться за поддержкой и к приятельницам. Их неодобрение отняло бы у нее последние силы. А силы нужно было беречь.

— Вот так, — устало и печально думала Ирина Дмитриевна, — ты считала себя верной Богу, ты пыталась учить других Православию. Теперь тебе самой придется держать экзамен на веру, скорее всего, последний.

Ей было страшно не столько за себя, сколько за сына, маму и мужа. Мама не переживет ее гибели и нескольких дней. Муж, человек добрый, но слабовольный, попросту быстро и страшно сопьется. Сын не сможет дальше учится в коммерческом вузе и останется без образования. Да и жизнь его с пьющим отцом превратиться в ад.

Долгими бессонными ночами она вновь и вновь обдумывала ситуацию. Вывод получался один и тот же — она пускала на ветер жизни самых дорогих людей. Во имя кого? Того, кто вряд ли родится живым. А если и выживет, то здоровым он быть просто не сможет. Она обрекает и его на мучения в этом мире. Груз четырех жизней лежал на ней. А ей — сорок девять лет, из них последние четыре она каждый день выживает, перемогается, заставляет себя утром вставать, читать молитвы, завтракать, ехать на работу, с огромным напряжением работать, ехать домой… Она бесконечно устала.

Ирине Дмитриевне казалось: волчьей стаей смертельные опасности тесно окружают ее семью. Злобно, молча, неумолимо сжимают они круг и ждут мгновения, чтобы взвиться в страшном прыжке и растерзать всех.

Она знала — ни один священник не благословит ее на аборт. Но в церковь она пошла — в надежде услышать живое слово утешения и поддержки. Она шла и молилась: “Господи, устами служителя Твоего скажи мне правду Твою и поддержи меня в моем изнеможении”.

В ее приходском храме исповедь принимал совсем старенький священник. Раньше Ирина Дмитриевна его никогда не видела. Ирина Дмитриевна быстро, сбивчиво рассказала все, не утаив и муки свои, и сомнения. Священник смотрел в сторону, прикрыв веками глаза. И, казалось, совсем ее не слушает. “Да он, кажется, от старости и не понимает, о чем речь”, — с горечью и досадой подумала она. Но тут священник повернулся к ней, и его мудрый, сострадательный взгляд лег на ее душу.

— Ты с мужем венчана? — неожиданно спросил он.

— Венчана, — растерянно ответила Ирина Дмитриевна.

— Помнишь, наверное, как при венчании вы с мужем попеременно пили вино из одной чаши? Это вы принимали на себя все, что Господь ни пошлет: здоровье или болезнь, долголетие или ранний уход из этого мира, радости или скорби. Теперь настал твой час испить из этой чаши. И не врачам знать — что в ней.

— Но ведь… Я могу умереть?

— Можешь. Но высока такая смерть в очах Господних.

— И ребенок может умереть?

— Может. А ты чаще исповедуйся, причащайся, и на нем, даже если и не успеют его окрестить, будет почивать благодать Божия.

— А если он будет физически или умственно неполноценным?

— У людей одни понятия неполноценности, а у Бога — совсем иные. И потом — не путай дух и разум. Их пути совсем разными бывают. И у тех, кто неразумен в глазах людей, дух идет своим путем, людям неведомым. А многие мудрецы мира сего… В Библии сказано: “Мудрость человеческая — безумие перед Богом”.

— А моя семья? Как они без меня? Пропадут ведь!

— А ты крепко, крепко уцепись молитвой за ризу Господню и не отпускай. Вымаливай их. Господь тогда все управит. Не знаю как, но управит. “Господь — просвещение мое и Спаситель мой — кого убоюся? Господь — Защитник живота моего — кого устрашуся? — помнишь такую молитву из водосвятного молебна? Не бойся, только веруй, и спасена будешь ты и дом твой — заключил священник.

— Батюшка, — жаркие, легкие слезы хлынули из глаз, — помолитесь за меня!

— А как же! За такое мученичество обязательно за тебя молиться буду.

И священник бережно благословил Ирину Дмитриевну.

Шли дни, недели. Больше ни с кем Ирина Дмитриевна о своем сокровенном не говорила. Даже домашним решила пока ничего не открывать.

Пунктуально, вовремя приходила она на врачебные осмотры. Беременность протекала пока без особых осложнений. Наконец, настал день ультразвукового обследования ребенка. Этого дня она ждала давно и со страхом. Врач долго, сосредоточенно всматривалась в экран компьютера, распечатала на принтере заключение. Затем, взглянув на лицевую сторону медицинской карты, участливо сказала: “Ирина Дмитриевна, я должна вам сказать правду. Ваш плод тяжело болен. У него болезнь Дауна. Когда женщине за сорок, вероятность такого диагноза многократно возрастает. Вы знаете о такой болезни?

Ирина Дмитриевна знала. Дети-дауны безнадежно и неизлечимо отстают в умственном развитии. У них специфическая внешность, по которой любой врач, а иногда и не только врач узнает их из толпы. Живут они обычно недолго, редко доживают до взрослого возраста. Они ласковы, послушны, добры.

Результат УЗИ тяжким камнем лег на душу Ирины Дмитриевны. Теперь ее мысли переместились на больного нерожденного ребенка. Без нее он погибнет. Значит — ей нужно жить — и для него тоже.

— Господи, — взывала она, — помоги обоим моим детям. Не дай мне умереть. Младенец мой так тяжело, неизлечимо болен. Но ведь священник сказал: “дух идет своим путем”. Я сделаю все, чтоб его дух шел к Тебе, Господи!

— Матушка, Заступница, — продолжала взывать она. Заступись за моих детей! Спаси их обоих в этом веке и в будущем!

Так горячо; неотступно молилась она неделю за неделей, месяц за месяцем, дома и в храме. Уже муж и сын, все узнавшие, ошеломленные и испуганные, почувствовавшие опасность близкой потери, растерянно заглядывали в глаза Ирине Дмитриевне. Они были так непривычно заботливы и ласковы! От их заботы сердце ее наполнялось теплой нежностью и жалостью. Как дым, развеялась память о стольких обидах и огорчениях, причиненными домашними и годами подтачивавших ее здоровье. Как бережно теперь они все любили друг друга!

Маме, живущей далеко, Ирина Дмитриевна писала, как обычно, бодрые письма. Но всей правды там не было — тревога было бы смертельно опасна для мамы.

О тяжелом диагнозе ребенка Ирина Дмитриевна домашним не сказала. Почему-то не смогла.

Реакция сослуживцев — удивление, насмешки, сочувствие — почти не коснулись ее сознания.

Вот наступил дородовой отпуск. Больше оставалось времени для раздумий, сосредоточенной, молитвенной жизни, для пребывания в храме, подготовки к Таинствам.

И однажды она вспомнила, как давным-давно назвала вспомогательную школу “даун-клубом”. Она бездумно посмеялась над чужим горем, и будет только справедливо, если так же бездумно кто-то будет смеяться над горем ее.

Этот давнишний грех она тоже с сокрушением исповедовала.

В родильный дом ее положили заблаговременно. Был назначен день операции — кесарева сечения. А на рассвете этого дня, всего за час, она легко и обыденно, всего за час сама родила девочку. Никаких признаков болезни Дауна или других отклонений у младенца не было!

Громким, торжествующим криком возвещал маленький человек о своем появлении в мир! И Ирина Дмитриевна знала, что крик этот был благодарственной молитвой. Горячая и чистая эта молитва стрелой возносилась к Престолу Всевышнего. Творец миров внимал этой молитве и благословлял младенца.

А Ирина Дмитриевна к этой громкой, горячей, бессловесной молитве присоединяла свою — только тихую, но такую же горячую и бессловесную.

Потому что перед такой огромной благодарностью все слова меркнут.

Светлана Тришина
Екатеринбург

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475