Любовь божественная и человеческая

(Продолжение. Начало в № 9–10)

Одним из таких великих образцов является молитва праведной Анны, матери пророка Самуила: «Возрадовалось сердце мое в Господе, вознесся рог мой в Боге моем… Нет столь святого, как Господь, ибо нет другого, кроме Тебя, и нет твердыни, как Бог наш.

Господь умерщвляет и оживляет, низводит в преисподнюю и возводит. Господь делает нищим и обогащает. Ибо у Господа основания земли, и Он утвердил на них вселенную» (Шар. 2, 1–8).

С не меньшей яркостью в Псалтири и в других книгах Ветхого Завета любовь находит свое выражение в словах благодарения Богу за Его великие благодеяния. Любовь ветхозаветного человека находит множество как общих, так и частных вполне конкретных причин для выявления своего благодарения Богу, но главная из них: «бысть мне во спасение». (Пс. 70, 23–24; 117, 21). Та же причина вызывает и переживание упования на Бога: «Ты, Господи, заступник мой», — это ощущение содержится во многих ветхозаветных текстах.

Другая причина упования — реальность личного опыта благодатной связи с Богом: «Господь услышал, Господь принял мою молитву». Такого рода духовно-нравственные переживания, выраженные в Ветхом Завете в духе молитвенной любви (благодетельный страх Божий и смирение пред Ним, верность и послушание Богу, благоговение и благочестие), сливаются, наконец, в единую непрекращающуюся песнь. Лишь для поверхностного внимания она заслоняется порою изображением исторических событий (войны, путешествия, пленения народов, истории царств), частными рассказами о человеческих судьбах, перечислениями нравственных максим, детальнейшими ритуальными предписаниями и подробными описаниями архитектурных особенностей ковчега завета и храма.

Но внимательный взор проникает сквозь все эти описания главное духовное настроение как народа в целом, так и отдельных лиц: «Пою Богу моему, дондеже есмь». Существование народа и есть песнь любви Богу.

Даже интимнейшие моменты жизни, как, например, первая брачная ночь становятся предметом для серьезной сердечной молитвы (Тов. 8, 4–7).

Сердце любящего любит любимого, — и потому так сильны и многочисленны в Ветхом Завете покаянные мотивы, выражающие глубокую скорбь отпадения от предмета любви. Это один из главных нравственных мотивов пророческих книг. Пророки не только обличают свой народ в отпадении от предмета своей первой великой любви — единого истинного Бога, но и каются вместе с народом и — что самое замечательное — за народ. Какой внутренней духовной красотой наполнена песнь трех чистых отроков за свой несчастный народ: «Согрешихом, беззаконновахом, неправдовахом пред Тобою, ниже соблюдохом, ниже сотворихом, якоже заповедал еси нам».

Заповедь о любви к ближнему раскрылась в книгах Ветхого Завета с гораздо меньшей полнотой, обширностью, глубиною, систематичностью и интенсивностью, чем заповедь о любви к Богу. Нравственные проблемы в Ветхом Завете рассматриваются либо слишком обобщенно, либо наоборот — исключительно ситуационно, и в них лишь косвенно просвечивает переживание любви к ближнему. Лишь два мотива в Ветхом Завете имеют прямое отношение к воплощению заповеди любви и вместе с тем раскрываются обширно и систематически: это милосердие и братолюбие (в основном, правда, в рамках своего народа). Но даже и они раскрываются в духе простой оценочной альтернативы: милосердие и братолюбие -хорошо; немилосердие и небратолюбие — нехорошо.

Восстановление заповеди в Новом Завете:

«Заповедь новую даю вам…»

Совершенно иное, мощное, обширное и систематическое воплощение получила эта «двуединая» заповедь любви в Новом Завете. Это открыто было заявлено Самим Божественным Учителем: «Заповедь новую даю вам: «Да любите друг друга…». Христос, сказавший, что в заповеди о любви содержатся «весь закон и пророки», то есть, что это заповедь не новая, а напротив, известная, в Своей последней беседе с учениками утверждает новизну этой заповеди и утверждает ее на двух основаниях. Во-первых, «любите друг друга — как Я возлюбил вас» (Ин. 13, 34), то есть на основании Своей любви к избранным ученикам. И во-вторых, на основании признака ученичества Христу. «Потому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 35).

Любое требование нравственного или иного порядка может быть выражено словами лишь в расчете на то, что эти слова будут более или менее точно поняты теми, кому они направлены, то есть если они найдут ожидаемый отклик в душах. Заповедь любви, как и любая заповедь, рассчитана на услышание и на отзыв. Но Христос заостряет духовно-нравственный смысл любви, придавая ему мистический и преимущественно жертвенный характер. «Как Я возлюбил вас», — говорит Он. Но Он — Богочеловек, Бог, и Его любовь Божественная по Его призыву должна стать живым архетипом любви учеников Христовых. Христос возлюбил каждого человека как личность, таинственную в своей сокровенной мистической глубине — и такая же личность каждого должна предстать перед каждым в свете любви, подобной Божественной любви. Христос возлюбил всех ровной беспристрастной любовью, не разделяя добрых и неблагодарных («как солнце светит, как дождь дождит»), и если и выделил некоторых как своих особенных «другов», то лишь в силу того свободного аромата любви, по которому возлюбленные находят друг друга. К такому же чистому беспристрастию призывает Он всех своих последователей.

Всесвятой Богочеловек возлюбил всех святой любовью, которой Он каждого готов принять в Свою небесную славу, и от каждого, признавшего Его своим Наставником, Он ищет такой любви (не только к Себе, но и к другим людям), из которой вытравлено все земное, пошлое, низкое, грубое, недостойное любви.

В жертвенности Своей любви Христос, совершивший путь от рождества «даже до смерти, смерти же крестныя», уверяет всех Своим примером, что только подобная любовь и достойна, по сути, именования любви, все же иное — лишь подмены и суррогаты.

Христос, Глава Церкви, всех ее членов объединил в Своей любви, и такую-то любовь и признал вернейшим признаком Церкви и христиан («потому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою»). Сущностью переживания Церкви навсегда стало единение всех учеников в христианской созидательной любви. Основанием для такой новой заповеди любви, с одной стороны, является мистическое единство в любви Отца Небесного и Его Единородного Сына («Я и Отец — одно» — Ин. 10, 30; «Отец любит Сына» — Ин. 5, 20), а с другой стороны, — в сердечном приятии учения о сыновстве всех Отцу Небесному: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими» (1 Ин. 3, 1).

Сначала «называться», потому что в первичной готовности принять любовь Отеческую состоит начало христианского подвига, и напрасно думать, что сознательно усвоить себе наименование одного из сынов Отца Небесного, есть легкое дело. А затем — «быть», потому что только проверка бытием показывает, не самозванным ли и верным ли стало именование; и известно, как многие, не выдержавшие испытания бытием, и формально отпали от именования, а иные лишь формального именования и держатся, не сознавая, что в этом есть лицемерие.

Но и именование, и бытие возможны лишь по дару любви, «которую дал нам Отец». Помимо этого дара, сознательно и бережно усвоенного, самовольное и самозванное участие в Божественной жизни невозможно; в таком случае оно отзывается либо экстатической прельщенностью, либо нетворческим холодом сердца; любви же подлинной, созидательной, ни к Богу, ни к людям в нем быть не может; там лишь психологические «состояния». Осознание и переживание сыновства в любви Отца, общего для всех, является и точкой отсчета, и сущностью приятия и исполнения «заповеди новой», ибо дают основание как для переживания всечеловеческого братства (ибо все — дети Отца Небесного), так и по преимуществу для усвоившихся Иисусу Христу через веру, крещение и жизнь.

В самом факте даруемого Богом сыновства содержится возможность для восстановления падшего Адама в райское состояние. Но райское с болью взыскивается из падшего бытия, и выход из этого бытия не прост. Он дается лишь взаимной любовью Отца и сынов. Только взаимодействие любви Бога и потомков ветхого Адама создает для каждого не мечтательное единство со Отцем. И это становится возможным лишь пришествием в мир Господа Иисуса Христа. Поэтому апостол Иоанн Богослов и говорит, что он пишет одновременно и древнюю и новую заповедь: «Потому что тьма проходит, и истинный свет уже светит» (1 Ин. 2, 8). Любовью (и нелюбовью) ближнего и проверяется, принял ли человек свет, принесенный Иисусом Христом или остался со своей тьмою. «Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нем соблазна. А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза» (1 Ин. 2, 10–11). И потому, что пронзил людей великий свет любви Отчей через Сына Божия, одна из главных задач, которую ставит новозаветное нравственное сознание перед ними — освобождение от тьмы века сего.

Эта задача решается двояким образом: объективно — любовью Иисуса Христа, и субъективно — открытием души к этой любви. «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою» (1 Ин 3, 16). Положить за других душу — вот высшая степень и верное направление любви. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15, 13). Наполнение живым содержанием этого вектора уже не позволит — разве что в порядке лицемерия — вопроса: «Кто же ближний мой, кто друзья мои?». Сердце, в котором открылся источник любви Христовой, отвечает само: во-первых, все, кто может быть назван сынами Божиими; во-вторых, по преимуществу, те, кто по самим обстоятельствам, поставленным промыслительно, нуждаются в твоей любви (в соответствии с притчей о милосердном самарянине).

Исполнение этой заповеди начинается с самого малого, ветхозаветного уровня (где «весь закон и пророки»): «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7, 12). От этого начала до конца («положить душу свою за друзей своих») заповедь включает все «новеющее» пространство, и личностно она становится тем более новой, чем больше жизни в себя включает. Но такая «включенность» жизни -дело уже не заповеди самой по себе, а реальности ее личностного усвоения и исполнения. Вместе с тем, просто ждать от себя, а тем более какими-то собственными волевыми усилиями или приемами пытаться достичь такого усвоения и высочайшего исполнения не только невозможно, но и душевредно: плоды такой деятельности иллюзорны и ведут к напыщенному самомнению. Возможность для усвоения и деятельности в духе новой заповеди совершает в человеке Дух Святый. Дело же самого человека -искать такого животворящего вселения в себя Святого Духа и просить о нем: «Прииди и вселися в ны», и в свою меру нелицемерно «любить не словом или языком, но делом и истиною» (1 Ин. 3, 18).

Протоиерей Владислав Свешников
«Очерки христианской этики»

(Продолжение следует)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475