Епископ Скопинский и Шацкий Питирим: Любое духовное делание не будет забыто

Поговорим о современности, потому что в прошлых программах мы говорили о прошлом. Настало время настоящего. Скажите, был для Вас неожиданностью перевод на скопинскую землю?

– Да, это было неожиданностью, причем неприятной. Я был совершенно не готов к нему. Тогда я уже вошел в жизнь Московской духовной академии и знал, что нужно делать. У меня сложились замечательные отношения со студентами. Как-то сразу на 180 градусов перевернуться и действовать в другом направлении было тяжело. У меня сначала был шок и некоторый паралич. Особенно, когда я приехал в Скопин и увидел этот город. Это трагедия наших малых городов. Я в таких городах никогда не жил. Разрушенный город, убитые дороги. Сейчас, слава Богу, за более чем четыре года, почти пять лет, там стало что-то меняться, но это было очень плачевное зрелище. Приняли меня сразу с любовью. А у меня было не то что отторжение, а неприятие того, что случилось. Нужно было еще принять этот поворот судьбы. Но я же монах.

Единственное, что меня утешало, это то, что в моей новой епархии был святитель Феофан Затворник. Я понял, что это его рук дело. То есть он меня к себе сюда как-то вытребовал у Бога, потому что моя кандидатская диссертация посвящена духовному наследству святителя Феофана.

И также здесь была матушка Феодосия Скопинская, о которой я мало что знал. Владыка Феодорит, который после меня стал ректором Московской духовной академии (мы с ним дружили еще в годы нашего учебы), был секретарем, а я был референтом. Мы с ним общались, он меня звал туда, когда еще матушка была жива. Мне казалось, что Скопин так далеко, я же человек Московского региона. У нас все, что за МКАДом, – это уже будто бы другая страна. Поэтому я не поехал, о чем сейчас очень жалею. При жизни матушку не застал, но я молился. Особенно, когда мне Владыка позвонил в Душанбе, когда матушка скончалась. Я молился о схимонахине Феодосии. Потом я забыл, кто это, и о схимонахине Феодосии подумал: «Кто это такая?» Потом, когда оказался на ее могилке, понял, что это о ней я молился. Она тоже, значит, участвовала в перемене моей судьбы. Со мной произошло то, о чем говорил святитель Феофан Затворник, говоря о своей участи. Он тоже говорил, что «меня, как шар, катают туда-сюда». Он нигде долго не задерживался, на год-два, четыре максимум. Тоже много у него было церковных послушаний, пока он не ушел в затвор, там уже никто его не трогал, он занимался своим любимым делом: молился, создал целый корпус своих творений, которые нам сейчас изучать и изучать. Это меня потом примирило с действительностью.

То есть Вы в этом видели руку Божию?

– Да, иногда ты понимаешь, что Промысл Божий так действует. Хотя поначалу, конечно, было горько, обидно, казалось, что это незаслуженно. Но это тоже неправильно, потому что все равно все, что с нами происходит, по нашим грехам воздается. Мы же не можем сказать, что мы безгрешные, святые или еще что-то. Сейчас, например, я боюсь, как бы меня отсюда еще куда-нибудь не перевели, потому что я за это время прикипел к этой земле и полюбил свою епархию. Много всяких проектов, которые я боюсь не завершить. Мне хочется завершить все. Например, в Душанбе у меня тоже было очень много чего интересного, и некоторые очень важные проекты я не завершил, они так и остались в подвешенном состоянии или вообще упразднились. Вот об этом я сейчас очень жалею. Мне немножко не хватило времени, чтобы доделать их. Но надеюсь, что здесь, на Скопинской кафедре, все, что мы задумали, совершится.

Владыка, а что для Вас главное в архиерейском делании? Как Вы думаете, какие первоочередные задачи стоят перед архиереем?

– У архиерея все три священнических обязанности сохраняются, только на более высоком уровне, с большими возможностями. Совершение таинств, которые может совершать непосредственно архиерей, – рукоположение. У тебя появляются твои духовные посты, и у тебя в подчинении и священники, и клирики. Это более ответственно, и это такая непростая очень священническая среда. Тут нужно быть очень терпеливым, очень мудрым.

Есть такое мнение, что есть, как минимум, две категории людей, которым очень сложно помочь, – это священники и учителя. Христос говорит, что мы – ученики. А, к сожалению, из-за профессиональной деформации мы привыкли быть в позиции учителя. Сложно достучаться до учителя и до священника.

– Но еще до священников можно достучаться. А до архиерея? Представляете, каково архиереям? У них-то самое ужасное положение. Их вообще никто не учит. Только в священном начале, слава Богу, нас еще учат. А так мы уже привыкли вещать и учить. Тебе уже никто замечания не может сделать. Может только юродивый или блаженный, что они, собственно, и делали. Чем ты выше на иерархической лестнице, тем тебе труднее самому себя оценивать. А это очень важное качество, потому что без этого нельзя. Должна быть здоровая самооценка, рефлексия. Ты все время должен помнить, что не твоими силами таланты тебе даны, а у меня многих талантов нет, которые нужны для архиерея, которые мне хотелось бы иметь.

Знаете, что было для меня очень интересным открытием? У меня действительно многих способностей не было, когда меня сделали архиереем. А когда сделали, вдруг у меня появились эти способности. Я знал, что нужно делать, у меня раньше не было этой четкости. Я перестал вообще чего-то бояться, у меня появилась смелость и дерзновение. Я понимаю, что это не мое, это не от меня, я это не заслужил, потому что, когда я был просто священником, иеромонахом, этого совершенно не было. А тут вдруг это появилось. Ты удивляешься такой метаморфозе.

Не за наши заслуги, а вопреки.

– Да. Это Христовы дары. Это не дары Святого Духа, они у всех есть. А это именно Христовы дары для совершения архипастырского искусства.

Благодать, которая врачует немощь.

– Да. Конечно, для меня очень важно учительство, проповедничество. Когда я был священником, я тоже этому уделял внимание даже по долгу службы, поскольку гомилетику преподавал, то есть других учил основам проповедничества.

Самое для меня трудное – это администрирование, какие-то административные таланты, которых у меня нет. То есть я знаю, что нужно делать, но не всегда у меня хватает твердости довести начатое до конца. Нет твердости заставлять людей что-то делать. И еще иногда очень мучает испанский стыд. Когда при мне слишком уж нагло себя ведут, мне за этого человека стыдно, и мне очень трудно делать ему какие-то выговоры. А если человек еще в священном сане, это вообще бывает невозможно, очень трудно, очень больно. Это все через твое сердце проходит. А многие этого не понимают и считают, что ты специально что-то делаешь. Нас, архиереев, сейчас попрекают излишней строгостью. Но знаете, хуже бывает излишняя мягкотелость. Когда это от малодушия, то это уже преступно. И с этим тоже нужно бороться.

Владыка, как Вы видите миссионерскую концепцию в епархии? Какие направления более значимы для миссионерской деятельности?

– Миссия же везде одна, не только в моей епархии. У нас очень много невоцерковленного народа, и очень большая конкуренция у нас со стороны остального мира. Мир забирает у нас людей, забирает детей. К примеру, те дети, которые в воскресной школе учатся, а потом даже иподиаконами вырастают. Они-то с самого маленького возраста были в алтаре, вырастают, и мир их соблазняет. Для миссионерства, о чем мы с вами уже говорили, по-моему, в первой передаче, очень важен пример. А сейчас очень мало примеров. Бывает, что пример не сразу срабатывает.

В советское время таким примером были бабушки – они никому ничего не навязывали, просто молились. Потом внуки, которые приходят в церковь, говорят: «А вот мне бабушка говорила». То есть единственное воспоминание о духовной, о церковной сфере бытия, у них именно от бабушки, и от того, как бабушка молилась, как она соблюдала какие-то праздники. Если даже при нашей жизни мы не увидим плодов своей деятельности, это не значит, что их не будет. Любое духовное делание не будет забыто.

Как инвестиции, вклады в перспективу.

– Да, оно всегда даст свои плоды. Не сейчас, так потом. Хотя хочется, конечно, чтобы сейчас, здесь и сейчас, потрогать и увидеть, чтобы была мотивация.

Я Вас понимаю. В Книге Бытия так говорит Господь: «Он увидел дела рук Своих и возрадовался». А в нас Господь вложил творческий потенциал. И, соответственно, мы удовлетворение получаем, когда видим результаты трудов. Посадили дерево, построили дом. Кстати, болезнь священников в том, что наша деятельность не всегда видна. Мы не можем ее пощупать, не можем увидеть сразу, к сожалению.

– Да, но знаете, почему так происходит? Потому что, когда бывает видно этот плод, люди, особенно публичные, медийные, настолько увлекаются своей популярностью, что очень сильно повреждаются. Очень много таких примеров, к сожалению. Поэтому Господь иногда и не дает увидеть плоды своей деятельности, чтобы тебе самому не впасть в эту гордыню, в тщеславие. А сколько у меня просмотров? А сколько подписалось? Вот и все. Как только такие мысли появляются – значит, ты не туда идешь, миссионер.

Ты уже несешь не Христа, а себя.

– Да. Ты уже проповедуешь себя, а не Христа. Поэтому лучше вообще не заглядывать, сколько у тебя подписчиков, и не гнаться ни в коем случае за их количеством. А то начинает появляться желание сказать специально что-то такое конъюнктурное, на потребу, чтобы прибавилось количество подписчиков, и просмотров было больше. Есть специальные технологии в сфере интернет– коммуникаций, но это путь вообще не церковный, не духовный. Мирские пусть этим занимаются, хотя и для них это − грех, и надо бы нам его обличать.

Вы затронули тему о том, что для христиан есть опасные вещи, которые могут привести на край бездны. Сейчас даже среди верующих людей, священнослужителей распространилось увлечение психологией. Я не говорю о науке, не говорю о тех специалистах, которые учатся клинической психологии. Я говорю о прикладной, бытовой психологии. Ведь все, кому не лень, сейчас называют себя психологами. И, к сожалению, можно увидеть, как духовный вакуум верующие люди заполняют именно такими поверхностными знаниями. Как Вы к этому относитесь?

– Это все шарлатанство, часто связанное с оккультизмом. Здесь есть опасность – начинается с психологии, а заканчивается оккультными практиками. Это сейчас массово распространено. Я считаю, что эту сферу нужно очень жестко регламентировать, как труд врачей, например. У нас не допустят до операции хирурга, если он не окончил медицинский вуз и у него нет соответствующей практики. А в том, что касается души, законодательство должно быть еще строже. Ни в коем случае нельзя допускать до наших душ шарлатанов, которые на каких-то курсах выучились и называют себя коучами. Сейчас это явление приняло уже размеры пандемии.

Сначала эти «специалисты» говорят, что они решат психологические проблемы, а заканчивается нередко все тем, что людей вводят в транс и управляют их сознанием. Я так понимаю, что этим занимаются наши западные враги, это все финансируется ими, причем уже давно. Ведь для того, чтобы нас победить, нужно нас изнутри разложить, чем они и занимаются.

Такая же мода была на спиритизм, оккультизм и в начале XX века, а закончилось все революцией и падением империи. Сейчас тоже есть такая опасность, ее нельзя не видеть, нельзя преуменьшать. И я знаю, что в Государственной Думе уже идут разговоры о том, чтобы запретить все оккультные практики. Не каждую отдельную какую-нибудь церковь сатаны, а именно оккультизм и магию как явление. Нужно это запрещать, потому что это касается существования нашего народа, нашей нации, нашего государства. Такая шарлатанская психология − очень опасная вещь.

Есть люди, которые ощущают в себе некий вакуум духовный. И этот вакуум они пытаются заполнить, казалось бы, неплохими вещами, той же самой психологией (а ведь в своей основе это полезная наука). Но все же, когда идет подмена духовного материальным, в чем опасность? Когда мы пытаемся духовные проблемы решать плотскими методами.

– Духовное нужно врачевать духовным. Мне вспоминаются письма Давида Бальфура и архимандрита Софрония (Сахарова), ученика Силуана Афонского. Бальфур был католиком, но решил перейти в Православную веру. Обычно такое не благословляется, но Бальфура монахи, и в том числе преподобный Силуан Афонский, убеждали принять Православие. Он стал духовным чадом преподобного Силуана, был близко знаком с будущим архимандритом Софронием (Сахаровым), у них даже завязалась переписка.

Так вот, перейдя в Православие и сравнивая устройство Православной и Католической Церквей, Бальфур говорил, что в католичестве царит идеальный порядок, а в Православии – бардак. На что преподобный Силуан ему объяснял, что для нас главное – духовное, а не земное.

В поисках православных сообществ Бальфур то ли в Афинах, то ли в Салониках попадает в молодежный кружок, где молодые люди изучают Православие. Там ведутся богословские споры, дискуссии, жизнь кипит, обсуждают острые богословские проблемы, протестантские вызовы. А протестантское богословие всегда шло впереди, мы пытались догнать этих корифеев богословско-протестантской мысли, что обличал святитель Феофан Затворник, говоря: «Все у нас немчура, да немчура».

И вот Бальфур пишет Силуану Афонскому письмо, испрашивает благословение вступить в этот кружок, в это молодежное движение. Но что Силуан Афонский дает ему гениальный ответ. Он говорит, что это молодежное движение полезно лишь тем, что люди отвлекаются от плотских грехов. Потому что если они не будут заняты чем-то, хотя бы этими спорами, то они впадут в полное бесстыдство. А тут они отвлечены от плотского и меньше грешат.

То же касается психологии, всех этих мирских знаний. Они особую ценность не представляют, тем более для монаха, который должен стремиться в духовные сферы. А для людей душевных это полезно лишь тем, что не дает им скатываться в плотское. Главное, чтобы это не смешивалось с чем-то совершенно неправославным, нецерковным, а тем более магическим и оккультным.

Как Вы относитесь к тому, что сейчас многие священники идут в медийную сферу и проповедуют online?

– Само по себе хорошо, когда есть такой охват аудитории. Но, опять же, нужно избегать опасности поисков популярности, погони за просмотрами, лайками, чтобы не было в тщеславия.

Еще будучи студентом Московской духовной академии, я говорил одну из своих первых проповедей, это было на день Усекновения главы Иоанна Предтечи. Я очень люблю этого святого, поскольку и сам родился в день третьего обретения главы Иоанна Предтечи. Я особенно старательно готовился, все выучил, сказал хорошую проповедь. И вот сижу на вахте на втором этаже Московской духовной академии, идет толстый, здоровый студент, который был всем известен своей наглостью и драчливостью, репутация у него была чудовищная. Идет на меня такая гора, я на него смотрю с опаской, а он прямо ко мне направляется решительным шагом. Думаю, что ему от меня надо? А он говорит: «Брат, это ты вчера проповедь говорил?» – «Я». – «Такая проповедь классная!» И вдруг я ощущаю такое подленькое изменение в своей душе. Только что он мне был неприятен, но стоило ему меня похвалить – и сразу стал мне практически лучшим другом, я готов был его обнять, расцеловать. Причем я сам понимал, что происходило в моей душе, в моем сердце, и мне от этого было смешно. Насколько сильно действует лесть, даже искренняя! Лестью можно кого угодно обворожить и легко добиться своего.

И вот в этом − искушение проповедника. Когда тебя начинают хвалить, когда тебя начинают узнавать, то нужно просто рассмеяться в душе. И очень важно понять, что, во-первых, это не твой дар, и, во-вторых, у тебя Господь может легко его отнять, и ты окажешься косноязычным и бездарным. Это бывало не только с проповедниками, но и с нашими поэтами и писателями, которые, написав какую-нибудь кощунственную вещь, потом теряли свой дар. Например, Блок после того, как написал поэму «Двенадцать», потерял поэтический дар. Поэтому надо со страхом Божиим все совершать и себе не присваивать ничего.

У кого-то из классиков есть такое выражение, что серьезный человек себя всерьез не воспринимает. А скажите, пожалуйста, как Вы попали на телевидение? Знаю, что часто выступаете на телеканале «Спас».

– Они сами меня приглашают, а я просто не отказываюсь. Тем более сейчас все это можно делать online, не надо никуда приезжать.

А что дает Церкви публичная проповедь?

– Порой я приезжаю в какую-нибудь деревню в своей епархии, передо мной стоит несколько бабушек, и я им говорю проповедь. И важно, чтобы эту проповедь поняли и восприняли эти бабушки. Но в то же время эта проповедь может быть выложена где-нибудь в соцсетях, на каких-то других ресурсах. И тогда тебя увидят уже сотни тысяч человек, ты уже обращаешься и к ним тоже. Таким образом, твоя аудитория расширяется, и даже паства расширяется. Мне звонят люди из разных городов мира, а некоторые даже исповедуются. Есть несколько человек с Украины, которые мне звонят и просят об Исповеди, потому что они не могут выйти из дома. Ты понимаешь, что и это тоже − твоя паства, и ответственность у тебя повышается, становится интереснее произносить проповеди, готовиться к ним, и гораздо больше мыслей появляется. В проповеди главное – поймать мысль, найти нерв этой проповеди. Не важно даже, как ты будешь говорить, важно – что. Когда ты тему, идею проповеди найдешь, то у тебя уже на эту идею начинает все остальное нанизываться, а если есть еще опыт произнесения экспромтом, то все получится, проповедь будет хорошей, и она отзовется в сердцах.

Каково Ваше жизненное кредо?

– Моя духовная жизнь начиналась с примера иеромонаха Гавриила. И мне хочется не то, чтобы стать каким-то выдающимся примером, но хотя бы не стать примером отрицательным, чтобы никого не соблазнить. Важно, чтобы на твоем личном примере учились следующие поколения. Возраст у меня уже не молодой, поэтому главное − никого не соблазнить, и по возможности показывать положительный пример христианской жизни.

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475