Епископ Каменский и Камышловский Мефодий: Бог смотрит на сердце

Владыка, 25 января Вы отмечали очень значимую круглую дату – десятилетие Вашей епископской хиротонии. Как и у всякого архиерея, у Вас много забот, церковных и общественно значимых мероприятий. Следуя напутствию Патриарха, Вы сотрудничаете со светской властью, общественными организациями, в Каменской епархии успешно развиваете социальное служение, благотворительность, окормляете военнослужащих и членов их семей, участвуете в воспитании и просвещении подрастающего поколения, в том числе возглавляете Координационный центр по противодействию наркомании. Раз у Вас такая круглая дата, хотелось бы поговорить о Вас. Расскажите немного о себе, Вашей семье, Вашем детстве.

– Мое детство было очень счастливое, очень радостное. Я родился в Уфе, на улице Набережной. Это место еще называлось Архиерейка (раньше это были владения архиерея). Это был центр города, прямо под телецентром. Сейчас там находится памятник Салавату Юлаеву. Место на берегу реки, то есть как бы и город, и деревня: река, лес, гора.

Самое главное, у нас очень добрая семья. Мои родители были венчаны, хотя были комсомольцами. Отец пришел в комитет комсомола на заводе и сказал: «Завтра я иду венчаться со своей невестой. Моя мать верующая, у нее мать верующая, и они хотят, чтобы мы венчались. Я свою мать обижать не буду, поэтому, если хотите, можете исключать из комсомола». Но ничего не было. Родители повенчались, и я родился в венчанном браке.

Церковной жизни в детстве особо не было. Я помню, как меня водили на Причастие (по крайней мере, один раз помню точно). В школьные годы я в храм не ходил. Я понимаю, что родители опасались (такое было время), ведь в школе я мог начать говорить о Боге, и могли быть неприятности. Моя бабушка была верующая, церковная, постилась. У нас в доме были иконы, молитвенный уголок. Но я прожил свое детство вне Церкви, к моему большому сожалению.

Уже впоследствии, в институте, я реально пришел к Богу, не в рамках веры бабушек, а по вере отцов. Учась в институте, я столкнулся с писаниями отцов, и меня это впечатлило до такой степени, что я сразу сориентировался на монашескую жизнь. После одного года преподавания в институте я ушел в Церковь.

Вас крестили в младенчестве?

– Да. Я этого не помню, но мать показывала мне мои волосы от Крещения и крестик, который на меня надели при Крещении (все это мама хранила). В общем, у нас в семье было благоговейное отношение к Церкви.

Что еще вспомнить из детства? С самого раннего возраста у меня, как я сейчас могу сказать, была благодать смертной памяти. В какой-то момент я очень сильно задумался о смерти, и это было со мной всю жизнь, но ответы я нашел, когда воцерковился. До этого я испытывал ужас от своей смертности (обычно это было по ночам), но с тех пор, как начал воцерковляться, этот страх ушел.

Каким был приход в храм, приход в Церковь?

– Я поступил в Московский физико-технический институт, занимался наукой. Учился неплохо, но после третьего курса вдруг понял, что меня увлекает не наука, а все определяется любовью к родителям: я хотел, чтобы они радовались. И в этот момент я сразу понял, что мне надо искать что-то другое, что наука – это не мое, хотя я любил заниматься наукой. Но с того момента стал искать, ради чего жить. Даже был помысел оставить институт, я взял академический отпуск на один год, но потом, по просьбе родителей, окончил институт, получил образование, о чем не жалею. Это было правильное решение. Потом год работал – преподавал физику в институте, а затем ушел в Церковь.

В какой-то момент я встретился с успешным светским человеком, который, как оказалось, был церковным человеком. Он был для меня образцом, и вдруг он оказался верующим. Вот тогда я реально задумался, надел крест и получил в руки книги, среди которых была книга архимандрита Софрония о старце Силуане, а также сборник «О молитве Иисусовой». Это меня так впечатлило, что я стал ходить в храм.

Впервые в храм меня сводила бабушка. Я был на каникулах и на праздник Николая Угодника с ней пошел в храм. Было первое Миропомазание. Потом, через какое-то время, я прилетел к себе в город (я учился в Москве), и бабушка сводила меня в храм на Исповедь и Причастие. Но это были разовые посещения храма.

Расскажу интересный факт, немного даже смешной. Однажды, учась в институте, я пошел в баню. Был вторник. Подхожу к бане, а она закрыта: санитарный день. У меня было два часа свободного времени, куда-то надо было пойти. Я увидел храм на Ордынке в честь Иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость», зашел туда и услышал прекрасное партесное пение. Я любил посещать оперу, поэтому пение меня захватило. Это был Великий Вторник.

Потом я был в храме в Великую Среду, Великий Четверг, Великую Пятницу, Великую Субботу и встречал Пасху. С тех пор стал ходить в храм регулярно, начал поститься. В общем, это был некий толчок. Как говорится, мы с друзьями хотели пойти в баню, но оказались в храме.

Вы сказали, что выбирали между наукой и верой и выбрали веру...

– Я не выбирал между ними, этого выбора у меня не было… В какой-то момент я понял, что любовь к родителям для меня важна. А потом любовь к родителям перешла в любовь к Отцу Небесному, это произошло достаточно естественно, хотя какое-то время я блуждал.

Какое место заняла в Вашей жизни наука? Она Вас завлекла в годы учебы?

– Я неплохо учился, у меня был талант к точным наукам – физике, математике. Это мне давалось легче, было понятно и действительно увлекало. Я участвовал в олимпиадах, занимал призовые места, поступил с первого раза в достаточно сложный институт и учился с большим удовольствием. Но потом я понял, что любовь к науке вторична, первична любовь к родителям. И, так как у меня была память о смерти, я понял, что надо найти что-то более важное, чем наука. И стал искать. Я пробовал себя в театральных студиях в Москве, но это меня не удовлетворило. Я читал книги по философии, эзотерике и в конце концов пришел в Православную Церковь.

Большое влияние на меня оказала книга Лосского «Догматическое богословие». Ну и был особый Промысл Божий. Так получилось, что мне подарили Библию, брюссельское издание. Редкая возможность была найти такую книгу в советское время. Вот так все складывалось. Бог меня подобрал.

Владыка, как часто Вы посещали богослужения? Когда они Вас завлекли, стало интересно? И с кем посещали?

– Я ходил один. В общем-то, богослужение не требует компании. Я был очень ревностным, обращение было очень сильное. Но изначально выбрал монашеский путь. Когда я преподавал в институте, то для того, чтобы быть на службах (особенно на Страстной седмице), я ел продукты, которые вредили моему здоровью, так что заболевал и брал больничный. Зато на Страстной седмице и Светлой Седмице мог быть в храме. Вот так. Но я всего год работал. А когда учился в институте на физтехе, на старших курсах было свободное посещение занятий – и можно было сделать приоритетом богослужение. Так что в этом смысле я погрузился в церковную жизнь резко и окончательно.

Как у Вас появилось желание стать священнослужителем? Что способствовало этому решению?

– Скорее – монахом. Передо мной даже не стоял выбор. Когда я понял, что Бог есть, Он живой и с Ним есть контакт, вопроса вообще не возникало. Тем более что советское время предполагало возможность стать церковнослужителем, очень много было вакансий. Поэтому я уволился из института и уехал в лавру. Духовник направил меня в Ивановскую область, где мне сразу предложили рукоположение. Я сначала отказался, потому что был немножко испуган: я только пришел, а меня сразу в священники, я еще не был готов. Но духовник сказал: «Рукополагайся, потом нельзя будет». Я подумал, что, наверное, это связано с советским временем и будет очередное гонение, и дал согласие. Архиереи подали документы на мою хиротонию. Тогда надо было это согласовывать с Отделом по делам религии, и пришел запрет, запретили рукоположение, потому что я был комсомольцем. Конечно, странный запрет, тем не менее было так. Владыка Амвросий сказал, что не сможет меня рукоположить, единственное – может дать мне монашество. И слава Богу, потому что я о монашестве, в общем-то, и думал. Вскоре я принял постриг. Через год без моего ведома Владыка опять подал документы на мою хиротонию, и, видимо, потому, что я уже был монахом, дали разрешение на хиротонию. Вот так я стал священником. Это был 1985 год.

Думали ли Вы когда-нибудь о том, что станете архиереем?

– Есть такая поговорка: плох тот солдат, который не мечтает быть генералом. Я плохой солдат, архиереем быть не мечтал и, собственно, не хотел. Но духовник мне запретил отказываться от этого, поэтому, по послушанию, я не отказался от этого креста.

Кто Ваши духовные наставники и какое влияние они на Вас оказали? Вы сказали о духовнике: кто он?

– У меня было три духовника (последовательно). Первым духовником в лавре был отец Наум (Байбородин). Он меня и направил в Ивановскую область. Несколько лет я у него окормлялся. Если бы не окормлялся, наломал бы дров. Я постоянно к нему ездил, спрашивал все мелочи, жил жестко по послушанию. Но у меня возник один очень серьезный вопрос, и ответ духовника меня не вполне успокоил. Отец Наум направил меня к другим духовникам. В конце концов с этим вопросом по его благословению я поехал к отцу Иоанну (Крестьянкину), и вопрос отцом Иоанном был решен.

С отцом Иоанном мы долго беседовали, общались. С тех пор в течение целого ряда лет я стал ездить к отцу Иоанну (Крестьянкину). Все отпуска проводил в Псково-Печерском монастыре, иногда приезжал, иногда писал письма. Основные, самые главные вопросы я решал с отцом Иоанном, но в целом отец Наум также оставался духовником, но как бы параллельно. Я никогда не задавал один и тот же вопрос двум духовникам, так что все вполне совмещалось, тем более отец Иоанн очень аккуратный духовник.

Уже будучи престарелым, отец Иоанн попросил меня вернуться всецело к отцу Науму. Но через какое-то время я понял, что есть какое-то недопонимание, и у меня появился третий духовник – Владыка Алексий из Новоспасского монастыря (тогда он был викарием, потом – архиепископом Костромским). Это был мой последний духовник.

Я думаю, что мое воспитание у духовников – это главное в жизни. В общем-то, они меня вырастили. Что вырастили, то и есть. Вот так, наверное. Конечно, у меня был контакт и с Владыкой Амвросием, который меня рукополагал. Впоследствии я работал также у Владыки Иосифа, епископа Ивановского, у Владыки Пантелеимона в Синодальном отделе по благотворительности. Так что у всех у них я учился, окормлялся, набирался мудрости (если я ее набрался).

Можете вспомнить о том храме, где впервые служили священнослужителем? Может быть, какие-то особые случаи врезались в память?

– С моей хиротонией опять была интересная история. Меня рукополагали в Георгиевский храм. Когда происходит хиротесия, чтеца определяют к какому-то храму и предполагается, что он в этом храме будет навсегда. В Георгиевском храме, в который меня рукополагали, болел священник, поэтому, собственно, меня туда и планировали. Но священник поправился, вернулся из больницы, и вакансия закрылась. Все-таки храмов тогда было мало, это было советское время. Какое-то время я служил при Преображенском соборе, а потом открылось место в селе Григорьево в Никольском храме, и меня направили туда. Два с половиной года я был в этом храме. Но это был городской храм, а мне как монаху хотелось молитвы, уединения, подвига, и окормлялся я у монахов, у отца Наума. Но в монастырь тогда попасть было непросто.

Открылась вакансия на «монашеский» приход, как говорил наш Владыка Амвросий (то есть приход, где, по сути, не прокормится семейный священник), – Георгиевский храм. Я не думал, что это тот храм, в который меня рукополагали. Приехал в этот храм, и мне сразу легло на сердце, что это мое место. Хотя, когда я вернулся к Владыке Амвросию, он спросил меня, поеду ли я в этот храм, даю ли согласие. Я ответил: «Владыка, как благословите». Он сказал: «Если поедешь, потом будешь Бога благодарить». Я сказал: «Благословите» и перебрался в этот храм.

Его слова, что я буду потом благодарить, оказались пророческими, потому что храм меня встретил очень жестко. Первый храм – Никольский – встретил меня с большой любовью: бабушки меня сразу полюбили и буквально носили на руках. По молодости лет я думал, что я перспективный, выдающийся священник. А в Георгиевском храме было большое запустение, разруха. В общем, надо было наводить порядок. Батюшка уже был старенький, многое было запущено, в том числе и прихожане. Но я был в себе очень уверен, думал, что сейчас скажу правильные слова на проповеди – и народ сразу послушает, мы все исправим. Но все оказалось не так просто. Проповеди, которые раньше говорил, я вдруг перестал произносить: язык прилипал к небу, я ничего не мог сказать. Оказалось, что проповеди шли не потому, что я этого хотел, а потому, что Бог давал это ради тех людей, которые их слушали. А когда они не слушали и в каком-то смысле даже бунтовали, то и слово пресеклось.

В общем, первое время было сложно. Потом я понял, что это был Промысл Божий: Бог меня пожалел, сразу не направил на Георгиевский приход, а дал другой приход, где меня полюбили, носили на руках. Если бы я сразу попал на свой приход, в котором прожил десятки лет, я бы сломался. Я это совершенно четко понял. Будучи уже успешным священником, я и то едва выдерживал это искушение. Но потом потихонечку все сложилось. Георгиевский приход – это рай на земле.

Происходили ли с Вами такие события, когда Вы чувствовали, что это не совпадение, о чем Вы уже сказали раньше, а Промысл Божий?

– С тех пор, как я реально воцерковился, было очень сильное переживание, что Бог рядом. Кстати, то, что духовный мир рядом, я почувствовал еще до своего воцерковления. Я реально почувствовал, что есть духовная реальность, которая за нами присматривает. Были такие события в моей жизни, когда я молился о чем-то и это происходило. Потом стало понятно, Кому я молился, какому неведомому Богу.

Это ощущение существует. Есть как бы зеркало, какая-то стена, но только с этой стороны, с другой стороны все прозрачно. Как говорят богословы, тот мир отстоит от нас не местом, а природой. Мы все время под присмотром, и это реально переживается.

Вне Промысла Божия ничего не существует, можно сказать, что нет совпадений, мы все равно под присмотром, под наблюдением, как внешним, так и внутренним. Важно смотреть, что внутри тебя самого, потому что человек смотрит на лицо, а Бог смотрит на сердце. Это очень важный момент.

Иногда нам посылаются знаки, особенно в судьбоносные моменты жизни. Например, в тот день, когда меня постригали, была память Александра Невского. Моего отца звали Александр. Его Небесный покровитель Александр Невский. В первом храме, в котором я служил сначала сторожем, истопником, потом алтарником в течение года, был придел Александра Невского. Постриг был на Александра Невского, в ночь на великомученицу Екатерину. Когда я приехал в Георгиевское, меня отвели в комнату, в красном уголке которой были главные иконы Александра Невского и великомученицы Екатерины. Небесный покровитель города Каменска-Уральского, куда я приехал на кафедру, – Александр Невский. Однозначно я нахожусь под присмотром этого святого. Совпадение это или нет? Я мог бы перечислить еще несколько совпадений подобного рода.

В любом случае священство, архиерейство – это таинство. Есть какой-то переход из одного состояния в другое, есть вещи, которые не понимаешь как мирянин, но тебя рукоположили, и ты без слов понимаешь какие-то вещи, которые тебе открываются. Когда был священником, со стажем, на серьезных послушаниях, были вещи, которых я не понимал. Когда стал архиереем, сразу что-то стало очевидным.

Владыка Амвросий мне также рассказывал, что, когда он был архимандритом, настоятелем кафедрального собора при архиерее, не понимал его. Но когда сам стал архиереем, сразу все понял. Вот это можно отметить. Есть такие вещи, которые открываются или осознаются, понимаются вместе с хиротонией.

Записали:
Нина Кирсанова
и Ирина Овчинникова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475