Протоиерей Андрей Ткачёв: Грядущее антихристово царство – это царство технологий, царство обезличенного бюрократизма

Мир вашему дому.
Отец Андрей, не так давно на нашем форуме «Золотой витязь» около 80-ти деятелей кинематографа и культуры, причем разных областей (крупные дирижеры, в их числе Владимир Федосеев, крупнейшие художники Александр Шилов и Сергей Андрияка и многие другие), подписали письмо-обращение к президенту с тревогой о том, в каком состоянии ныне кинематограф. Ведь президента уверяют, что все хорошо, что идет какое-то движение вверх. Мы же в этом обращении говорим, что видим обратное движение – вниз: сползание в бездну вседозволенности, в преисподнюю через американский экран, который заполонил практически весь российский прокат. Вам же иногда приходится видеть и фильмы, и, может быть, даже театральные постановки – выразите, пожалуйста, Ваше личное отношение.

– И то, и другое мне приходится видеть. Я не экспертное лицо, но активный пользователь. Эксперт я на уровне кухонных разговоров. Что скажу? Я прекрасно понимаю, что Голливуд – это внештатный отдел пропаганды, пропагандистская машина, особенно в свете сегодняшних решений. С какого-то года (совсем скоро) будет квотированный выпуск лент, учитывающий гендерную разность, угнетенность секс-меньшинств. Прописано в документах, что столько-то процентов на съемочной площадке будет таких-то и таких-то. То есть это не чистое искусство, это совсем не искусство, а пропаганда.

Собственно, клин клином вышибают. Наша российская растянувшаяся революция (1905 года, потом февральская, потом октябрьская) – это, по сути, плод неумения отвечать на пропаганду пропагандой, на идеологию идеологией, на воспитание воспитанием. Русские – это же благодушные люди.

Но чиновники наши считают, что все у нас нормально, что иногда даже что-то окупается в кино...

– «На Шипке все спокойно» – есть такая сакраментальная фраза. Наши «императоры» ведь получают информацию ближайшего круга, эта информация просеивается через плотные фильтры, и до них доходит не объективная ситуация на местах, а какая-то совершенно другая, искаженная, как по испорченному телефону. У чиновников «на Шипке все спокойно». Им нужно дать картинку. Чиновник, в принципе, – это лицо, которое нуждается в реальности в последнюю очередь, в первую очередь он нуждается в картинке.

Для отчетности.

– Конечно. Это проклятие нашей эпохи. Франц Кафка говорил, что цепи современного человечества сделаны из канцелярской бумаги. Они ничуть не легче, чем цепи кандальников, галерников, они только на вид легкие, потому что бумажные.

И мы постоянно «создаем картинку»: мы должны отчитаться, доказать свою полезность. Чиновник всю жизнь озабочен одним большим вопросом: ему нужно доказать свою профпригодность, что он нужен.

Но они часто вредят. Я последние 5 лет был заместителем председателя Общественного совета Минкультуры и видел этих чиновников и кадровый резерв, который они хотят приглашать для работы. Этому кадровому резерву (человек 30 прошли через нас) я задавал вопрос: «Назовите русских поэтов XIX века». Столбняк в глазах, абсолютная паника – и никакого ответа. И вот эти люди будут руководить нашей культурой.

Чиновники обижаются на меня. Я ко многим там отношусь прекрасно, и к нашему новому министру, которая попала в трудное положение: ей нужно исправлять то, что наворотили до нее. Вроде бы русские люди, возможно, даже в церковь ходят, но почему такой дух русофобии у русских людей? Почему такое пренебрежение к русской культуре? Почему они уничтожают русские традиционные симфонические оркестры? Государственный академический русский концертный оркестр Полетаева «Боян», основанный на традиции, уничтожен подписью министра Мединского. Я видел, как сдавливается петля на горле этого оркестра: со 105-ти человек сократили до 35-ти, деньги урезали до 1/5 того, что получает оркестр Спивакова или Башмета (там 180 000 рублей, а этим – 35 000 рублей). Их все время сжимали, а потом сказали: вы профнепригодны. И уничтожен оркестр.

– Я не знаю генеза этого явления. У нас, наверное, шизофрения: хороший православный человек, «садясь в кресло», попадая в систему, вынужден забыть, что он хороший православный русский человек; он должен играть по каким-то внутрикорпоративным правилам, которые действительно абсолютно русофобские, антинародные, антиисторичные. Система создана так, что хороший православный человек стыдится того, что он хороший и православный, надевая пиджак и садясь в рабочее кресло. Это не сегодняшнего дня проблема. Я только с генезисом этой проблемы не разобрался, не знаю, откуда ноги растут.

Как «откуда»? Расскажу историю с фильмом «Матильда». До этого Общественному совету удалось остановить новосибирский «Тангейзер». Мы посмотрели, увидели, что это, во-первых, бездарно, во-вторых, антихристиански, обратили внимание министра на это, и он практически уволил директора театра. По фильму «Матильда» наш Общественный совет получил 20 000 подписей с протестом против показа этого фильма. Мы просили в апреле того года министра Мединского, чтобы нам показали фильм. Нам не показали.

В августе министр подписал прокатное удостоверение, и в октябре фильм должен был выйти на экран. Мы с председателем Общественного совета Павлом Пожигайло, понимая, что надо как-то разрешить противоречия, попросили министра о встрече. Нам ответили: «Встретитесь, и он покажет вам фильм ˮМатильдаˮ». А что его показывать за неделю до премьеры? Мы уже ничего не сделаем. Показали фильм. Министр вышел и говорит: «Мы не будем обсуждать фильм – мы обсудим тему отставки председателя Общественного совета Павла Анатольевича Пожигайло». Я встал и сказал: «Подождите. Как-то у вас все быстро и просто!..». Нас там было 20 человек. Когда министр задал вопрос: «Кто за отставку Павла Пожигайло?» (этого замечательного человека, профессионала, патриота), 18 человек подняли руки. Один я был против. Я увидел, что эти члены Общественного совета практически трусят, ибо зависят от чиновников, от грантов. А министру было приказано откуда-то свыше: убирайте этого председателя, мол, почему он против «Матильды»...

– Вот ситуация. Вообще, самое важное, чтобы Министерство культуры не стало Министерством имени культуры. Такая шутка. У них и финансирование-то очень небольшое. Я имею честь знать лично госпожу Любимову – знаю ее как хорошего и православного человека. Но я понимаю, что они как бы стреножены чиновниками средней руки, секретариатом, правилами игры. Они же нищенские деньги получают...

Это правда.

– Я слышал вашу идею в передаче «Двенадцать» (кстати, мне очень нравится эта передача, выпуск с вами мне особенно понравился). Там было и про ваш фильм «Отменивший войну» (отдельных слов достойны и этот человек, и это кино). В передаче была тема о том, что финансирование культуры должно быть на уровне финансирования Министерства обороны, ибо это тоже министерство обороны...

...обороны души человека.

– Да. Только для этого нужно сначала иметь стратегию развития культурного процесса в стране, иметь четко расставленные приоритеты.

Стратегия есть. Президент подписал в 2014 году «Основы государственной культурной политики», во многом опирающиеся на традиции, на аккумулирование всего самого ценного, что есть, для передачи грядущим поколениям. Там все прописано. Но это не выполняется.

– Очевидно, мы имеем проблему с человеческим материалом (есть такое циничное выражение). Конкретное дело делает конкретный человек. Если два человека делают одно и то же, получается не одно и то же. Один делает с душой, а другой – без души; один за деньги, другой – ради Христа; один – через пень-колоду, другой – с утра до вечера. Все упирается в человека.

А человеческий материал (если продолжать пользоваться этим циничным словосочетанием) эрозирует, происходит некая эрозия смыслов и всего того, на чем росла и стояла Россия и вообще весь мир.

Жертвенность, верность, сострадание, терпение, мужество – эти базовые качества даже не именуются вслух, они считаются архаикой. Поэтому мы можем прийти к печальной ситуации, когда будут мыслить категориями «прикольно – неприкольно», «по кайфу – не по кайфу». В рыночных категориях человек становится каким-то песиголовцем (у него как бы вырастает собачья морда вместо человеческого лица), и тогда уже с ним ничего нельзя сделать.

В нашем обращении к президенту мы говорим, что культура и рынок – понятия несовместимые. Что Вы об этом думаете?

– Я думаю, что все большое, что делали люди, которые смотрят сейчас на нас вот с этого полиэкрана в студии – Грибоедов, Пушкин и так далее, – сказали бы нам, что рынок не может командовать культурой. Как говорил Пушкин, «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать...».

Однако Александр Сергеевич первым начал получать деньги за то, что писал, за стих.

– Да, в своих дневниках он писал, как какой-то богатый помещик говорил, что получает твердый доход со своих деревень, на что Пушкин ответил, что его доход тверже, ибо это доход с русского алфавита... И Чайковский был первым человеком, который стал жить музыкой. До этого было не так: Бородин, например, был химиком, Мусоргский – отставной офицер; все они были или из армии, или из науки, а чисто коммерческие гении возникали поздно. Скажем, Гончаров был чиновником всю жизнь, он провел незаметную чиновничью жизнь...

Державин, Салтыков-Щедрин были чиновниками. Тютчев был главой цензурного комитета.

– Тютчев был в коллегии иностранных дел, он был серьезным дипломатом. Они сочетали государственную работу с серьезным «пожаром» мыслей. Знаете, в коммерции главная идея – заработок, там нет трех китов, есть один кит – заработок. А идея служения целиком в деньги не превращается: когда пожарный лезет в огонь спасать ребенка или старушку в доме престарелых, он ведь не о зарплате думает.

Гете говорил: «Песня, которая льется из уст, сама по себе есть лучшая награда». А Библия говорит: даром получили – даром отдавайте.

– У митрополита Сергия (Страгородского), будущего Патриарха Сергия, есть хороший труд «Православное учение о спасении». Он там пишет, что добродетель награждает сама себя благодатью при ее совершении. То есть ждать награды за добродетель – это мещанство, чванство, ханжество, даже глупость. Добродетель сама дает человеку так много, что он других наград не хочет. Добродетель сама вознаграждает.

Ты награждаешься за творчество не деньгами, деньги – побочный, второстепенный, сопутствующий продукт. Деньги всегда приходят под большую идею. Как про жену и мужа сказал Господь: у мужа должно быть дело, а жена должна быть помощницей. Если у мужа дела нет, зачем ему помощница?

Вы вынуждены иногда смотреть то кино, которое нам предъявляют последние 30 лет после перестройки, основанное на вседозволенности: мол, делайте что хотите. Анализируя кино, что было до перестройки (Тарковский, Бондарчук, Шукшин и так далее – сотни имен можно назвать), сейчас кого бы Вы назвали, кто не предал кино как искусство? Что-то Вы видели за эти 30 лет?

– Я в современных именах вообще не ориентируюсь. Для меня великий русский кинематограф – это кинематограф 1970–1980-х годов. Сегодняшних имен я не знаю. Знаете, я смотрел сериал «Чики» – про барышень, которые зарабатывают на юге. Должен отметить, что это честное проникновение в глубинку нашей жуткой жизни, это прямой сострадательный показ совершенно сумасшедшего быта. Есть за что поругать нашу действительность, но есть за что похвалить – это честный показ того, что есть.

Те, кто делает такой честный показ, часто говорят: «Но ведь это все есть в жизни. Почему же мы это не будем показывать?». Но показан ли выход из этого? Они показали всю мерзость, а выход?

– Выхода не показали, и это плохо. На самом деле подлинное творчество, собственно, состоит в синергии Бога и человека, когда Бог не может не показать тебе выход, иначе Он не Бог. Из любой ситуации есть выход: либо радикально вверх, либо направо или налево в открытые двери. Когда просто изображается «правда жизни» (ругаются матом, например, ходят голыми по сцене), я, конечно, против всего этого – я не признаю натурализм, потому что он избыточен, он не нужен. Еще в классическом голливудском фильме 1930-х годов за занавеской видны были два силуэта: мужчины и женщины, которые сближаются к поцелую, когда даже нет касания губ...

А Вы знаете, что в Америке был Кодекс Американской ассоциации кинокомпаний, также известный как кодекс Хе́йса, в котором продюсеры Голливуда прописали, что можно, а что нельзя? Там было примерно 20–30 пунктов: отношение к религии, к семье...

– Нельзя было, например, позорно (в смешном, глупом виде) изображать священника любой конфессии... Заметьте, по романтической мизансцене человеку все понятно, нормальному человеку не нужны развратные детали.

Я не знал про кодекс Хейса, пока президент нашей страны не объявил об этом кинематографистам, которые начали жаловаться на то, сколько пошлости на экране. Он сказал, что, мол, в Америке-то был кодекс Хейса – вот вы сами выработайте. И мы, участники кинофорума «Золотой витязь», сделали «Кодекс чести деятелей культуры», где все достаточно жестко прописали… Но все это похоронили. Я предлагал и в Минкультуре на общественном совете, и в союзном государстве, чтобы это ввели. Но вроде бы это нужно, а потом все тонет: все боятся, что скажет «5-я колонна».

– Люди боятся быть хорошими – это реально: люди боятся быть вежливыми, честными, целомудренными («не модно!»). Какая-то «пацанская этика» 15–16 лет затянулась до 50-ти и дальше. Мальчишки же гордятся какими-то воображаемыми половыми подвигами, каким-то мнимым хулиганством, в 16–18 лет им нужен статус хулигана – смелого, безбашенного, пользующегося авторитетом у девочек, у подростков, у старших. Но это нужно оставить на пороге 22–23 лет, женившись, остепенившись, войдя в профессию. Но мужикам уже по 60, а им до сих пор стыдно быть хорошими.

Хорошим быть не стыдно – хорошим быть почетно, славно. Славно, например, найти из великого русского языка замену какому-нибудь нехорошему междометию. Как писал Достоевский, матерный язык рожден избытком чувств и скудостью речевого аппарата: когда человека переполняют эмоции, а он не может ничего сказать, тогда он произносит короткое матерное слово. Мат – это скудость речевого аппарата, скудость словарного запаса при избытке эмоциональной составляющей. Но у нас очень богатый русский язык! Поэтому не стыдно быть хорошим. Нужно менять коды сознания.

Это реально – поменять коды сознания?

– Думаю, да.

Как это сделать?

– Я верю в то, что можно все поменять. Вообще, мне кажется, кроме Церкви, это никто не способен сделать. Все остальные: научное сообщество, культурные когорты...

Простите, я с Вами не согласен. Давайте вспомним эпоху советского партийного кинематографа: оно было христианское на 98% – и действовали заповеди, и они меняли людей в лучшую сторону. Так что это можно сделать.

– Можно. Но вдохновляющим, расставляющим все акценты организмом, по идее, должна быть Церковь. Если она недоделывает свою работу, недоговаривает в честности... (Окончание в следующем номере)

Записали:
Нина Кирсанова
и Людмила Белицкая

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475