Иеромонах Макарий (Маркиш): Церковь и вызовы современности

Окончание. Начало в №30 (927)

А как народная воля выразилась, как влияла на это решение?

– Влияет прямым способом. Народная воля приводит к избранию законодателей, законодательного собрания. Законодательное Собрание утверждает членов Верховного Суда, судей Верховного Суда. Я вас лично очень уважаю и, думаю, вы тоже меня уважаете, но нас с вами не возьмут в Верховный Суд, как бы наши друзья и приятели этого ни желали: мы не имеем квалификации для этого. Вы, может быть, когда-нибудь получите нужное образование и будете. Так она и действует, воля нации.

Возвращаясь к информационному пространству, информационной войне: есть определенные средства вести эту борьбу и побеждать в ней. Первой ложится простая мысль – привлекать общественные силы.

Уклонимся опять от этой болезненной темы с информационной войной. В Москве и, по-моему, других городах, идет план реновации – сносят старые обветшалые здания и заменяют их новыми. Закон (или регулятивные меры, принимаемые в этом отношении) предусматривают опрос жильцов. Если большинство (или какая-то часть) жильцов против того, чтобы дом сносили, то его не сносят. Такая демократия на локальном уровне.

Почему бы, спрашивается, не учесть мнение той или иной группы зрителей, экспертов, подобранных подходящим образом, и на основании этих мнений не выносить решение, что допустимо для трансляции по телевидению, в залах кинематографа, какого рода рекламу можно вешать на улицах? У нас есть закон о рекламе, он существует, в той или иной форме как-то реализуется, но он бы тоже мог быть усовершенствован: одно дело – реклама на каких-нибудь скоростных магистралях, другое дело – реклама у меня под окном. Тоже вполне разумно было бы предположить, что состав рекламы...

Или даже могу привести такую простую аналогию с тем штатом, где мне пришлось жить в течение 15 лет, думаю, что в большинстве штатов США действуют те же принципы. Где можно, а где нельзя открыть, скажем, пивную забегаловку, распивочное заведение? Законы ни РФ, никаких других государств, насколько я понимаю, не запрещают распивочные заведения. Но по законам штата Массачусетс чтобы открыть распивочное заведение, необходимо согласие района (городка, деревни), где это происходит, так называемое зонирование территории. Если эта конкретная жилая (школьная или еще какая-то) зона и местное самоуправление не разрешают открывать там распивочные заведения, или порнографический магазин, или просто место, где гремят, шумят, то хоть кол на голове тешите, вы там ничего не откроете. Можете подавать в суд на местное самоуправление – толку никакого не будет.

Вот вам разумный ход законодательного процесса, причем законодательного не только в Государственной Думе России, но и местных проявлений воли на местах, которое способно как-то нормализовать нашу борьбу на информационном фронте.

То есть это тот самый грамотный путь в противопоставление тому, что Вы говорили о топанье ногами?

– Совершенно справедливо. Если бы люди, которые выражают сегодня свое негодование, вместо этого объединялись бы в соответствующие организации (я надеюсь, что так и будет) – политические, местные отделы существующих политических партий, может быть, новые политические партии...

Это была бы реальная сила и реальный грамотный ответ?

– Абсолютно справедливо.

Возвращаясь к фильму «Матильда». Каковы могут быть духовные последствия такого фильма?

– Это вопрос другого плана. Из аналогии, которую мы здесь проводили – о двуокиси серы, – ясно, что это вред. А потом бы меня спросили: «А какие будут последствия от вдыхания этого ядовитого выброса?» Я сказал бы: «Во-первых, я не врач, а во-вторых, это зависит от индивидуальных особенностей данного организма. Кто-то чихнет, с ним ничего не произойдет, а кто-то отправится в больницу, а кто-то, может, и на кладбище. Зависит от личных особенностей данного человека». Как и в деле отравы окружающей среды, страдают слабые. Вот вы сильный парень, вам ничего не будет, а для ребенка, или старушки, или человека, который оправляется от тяжелых болезней, это действие будет гораздо хуже. Так же и здесь, на информационном фронте.

Безусловно, люди уравновешенные просто смотреть это не будут, извините меня – мало ли фильмов показывают. У нас, как в старом анекдоте: на заборе знаете что нарисовано… Никого особо не волнует. А кто-то пойдет. И любой священник подтвердит вам, как много мы получаем кто писем, кто личных обращений, какую печальную роль (если можно такое слово применить) играет порнография сегодня в интернете! Сколько нормальных мужчин (может быть, женщин тоже) теряют свою нормальность, губят себя, свою душу, свою семью, детей за счет употребления порнографии через интернет. Обычно мы говорим слово «злоупотребление», но применительно к порнографии любое употребление будет злоупотреблением: порнография – это зло. На сегодня в Российской Федерации это допустимо. Это очень плохо, это не должно быть допустимо.

Любой мне сейчас возразит: фильм «Матильда» – это не порнография. Верно. Но мы говорим о воздействии тех или иных образов, материалов, художественных средств на душу человека. В отличие от порнографии, это более сложный процесс, но принцип тот же самый – воздействие зла на душу человека. Да, оно существует, да, 9 человек не обратят на это внимания и смотреть на это не будут, скорее всего (может быть, и посмотрят: свободная страна, хочешь – смотри, хочешь – не смотри), но как с окружающей средой: все то же самое, полнейшая аналогия.

Прозвучало слово «образ». Почему так важно, каким будет образ Царя Николая Александровича, транслируемый с экранов?

– Здесь мы уже переходим к природе творчества как такового. Это опять-таки такая ширь, которая плохо укладывается в рамки короткой телевизионной передачи. Творчество, творческая сила искусства, как правило, нами воспринимается однобоко.

Поясню свою мысль. Вот есть художник, он написал картину. Или кинематографист снял фильм. Вот его результат – картина висит на стене, фильм существует в интернете или на пленке в кинотеатре, изданная книга лежит на полке магазина. Нам кажется, что процесс творчества таким образом начат и завершен. Неправда. Это заблуждение. Искусство, творчество завершается не своим носителем (изготовленной картиной или написанной музыкой, книгой), а тогда, когда этот предмет, результат творчества, воспринят аудиторией. Вы написали картину – я пришел в музей или повесил у себя на стене, на нее смотрю, воспринимаю: вот в этот момент ваше творчество достигло цели. Но не ранее того. Если вы написали роман и положили его в стол, как это было во времена советской власти, значит, это только первая часть творчества.

Если кинофильм снят, как мы сейчас видим, и о нем идет только базар – базарят, но он еще не дошел до глаз или сердца того или иного зрителя, ничего еще пока не происходит. Мы видим, что это плохо, что это потенциальная опасность, есть потенциальный вред, но пока только потенциальный. А актуальным, реальным он становится тогда, когда кто-то (понятно, что не один человек, а некоторый срез общества) воспримет в себя этот образный ряд, кинематографический продукт. Что произойдет с этими людьми, с их душою, когда они его воспримут?

Больше того, могу сказать и немножко по-другому. Вот один художник от слова «худо» (насколько я понимаю, он уже давно смотался из нашей страны за рубеж) свои интимные части пришпандорил шлямбурным крюком к асфальту (или брусчатке) на Красной площади. Это звучит как дурной анекдот, и никто из нормально мыслящих людей не скажет, что этот хулиганский акт вообще оказал какое-то воздействие на национальное сознание, на нравственную атмосферу нашего народа. А между тем, сам факт, что он это сделал и не получил по шапке как следует за свое хулиганство, уже воздействует на наше сознание. Это и есть хулиганство, по существу, если вы посмотрите определение хулиганства в нашем Уголовном кодексе – нарушение общественного порядка, сопровождающееся особым пренебрежением, вызовом к общественному порядку.

Вот это как раз и происходит. От того, что кто-то хулиганит, страдает общество в целом. Не потому, что кто-то споткнулся об его интимную часть, которая была привернута к земле, а потому что это наша общая среда обитания, мы смотрим на нее, воспринимаем и видим, что она ухудшается. Вот где собака-то зарыта. Поэтому, когда говорится про фильм: «А вот вы смотрели?» – «Не смотрел». – «А что же вы выступаете?»… Друзья мои, совсем не обязательно нырять в выгребную яму для того, чтобы судить о ее содержимом: если эта яма воняет, если ее выкопали в ненадлежащем месте, она наполнена тем, чем наполнена, – от этого страдают все соседи.

Кстати сказать, в этих самых Соединенных Штатах, по крайней мере в штате, где я жил, никаких выгребных ям нет. И попробуй построй сортир «дачной системы» – попадешь по первому разряду. Хочешь, чтобы у тебя были отхожие места, – покупай биотуалет. И не только биотуалеты – даже такая элементарнейшая вещь, как бак для мазута: много поколений подряд его закапывали в землю, в яму, в этом баке хранили мазут для отопления. Нет, начиная с какого-то года разрешена только надземная конструкция: подземные баки имеют тенденцию ржаветь, мазут течет и засоряет ту самую среду обитания, подземный резервуар, подземные воды.

Где грань между свободой самовыражения и вседозволенностью?

– Я думаю, надо будет опять вернуться к простому тезису, что общество само, законодательной волей своих граждан устанавливает эту грань. 150 лет назад никому бы не пришло в голову ограничивать право предпринимателей, фабрикантов выпускать дым из трубы. Представьте себе, в каком-то году пишут, что фабриканту Иванову пытаются запретить пускать дым из фабричной трубы, все бы на смех подняли. Сегодня уже наоборот. Подняли бы на смех, если бы кто-то сказал, мол, пускай дымит чем хочет. Так меняются условия жизни, меняются взгляды общества.

Дорогие друзья, я вам сейчас приведу пример, который меня самого немного озадачивает. Вот в России и других странах (какой-нибудь Австрии, Австрийской империи, Австро-Венгрия была римо-католической страной, Россия была православной страной, еще в некоторых лютеранских странах) в XIX веке была легальная проституция. Проституция в этих странах Европы была не просто фактом общественной жизни, как она и сейчас существует наравне с воровством, грабежом, наркоманией, чем угодно, – она была узаконена. Каким образом в православной или в римо-католической стране государственная власть может не просто мириться, а узаконивать такое явление, как проституция? Однако в XIX веке так и было. А в XX веке перестало быть. Не помню точно, когда – это уже вопрос для историков. Почему?

Казалось бы, слава Богу, что проституция перестала быть легальным занятием даже в нашей стране. Мне кто-то говорил, что в странах Евросоюза она потихоньку возвращается, но это неудивительно: для XXI века никакая дрянь уже никого удивить не может. Но разумного человека удивляет, каким образом в те времена, когда страны, народы жили еще по христианским принципам (по крайней мере, внешне), эта дрянь, тем не менее, существовала. Вот интересуйтесь, разбирайтесь. Я могу высказать свою догадку: видимо, примитивный материализм, который по существу равен безбожию, играл такую существенную роль в сознании тогдашних представителей власти, что им казалось, будто дело это материальное, удовлетворение сексуального чувства, надо дать ему выход. Надо интересоваться этим делом. Я призываю наших историков написать об этом серьезное исследование, показать, как менялось отношение к проституции с юридической точки зрения в христианских странах XIX столетия. Может быть, и раньше то же происходило.

Как Вы считаете, нужна ли в вопросах искусства цензура? Если да, какой она должна быть?

– Слово «цензура» стало у нас ругательным, почти что непечатным. В самом примитивном смысле цензура – это перехват, блокирование (даже не ограничение, это слово здесь не очень точно подходит). Мы все ограничены, любая свобода ограничивается какой-то обязанностью, как писал князь Вяземский, а без этого ограничения будет полный произвол, «полная сволочь» – кажется, так он выразился, очень интересная цитата из записной книжки князя Вяземского. Но цензура в самом узком смысле – это не ограничение свободы слова, а ликвидация свободы слова, ее устранение. Как это было при советской власти. Попробуй что-нибудь напечатай без разрешения соответствующих властей – пойдешь валить лес, добывать руду, а, может, и хуже. Вот вам цензура, к которой возврата нет, естественно. Мы живем в свободной стране, эту свободу ценим и определяем, что то, что не запрещено законом, разрешено.

А что же запрещено законом и должно быть запрещено законом? Что должно ограничиваться законом? Здесь как раз и есть оперативный простор для законодательной и административной деятельности нашего государства, местных властей, о чем мы с вами и говорили. Это одна сторона цензуры, правильная, позитивная.

Другая сторона цензуры относится к Церкви (мы – православная телепередача). Всем должно быть известно, что Издательский совет Русской Православной Церкви требует от любых печатных или аудио-материалов, распространяемых через церковную сеть (в церковных ларьках, на свечных ящиках или в церковных магазинах), разрешения, выданного Издательским советом или Синодальным отделом по взаимоотношению Церкви с обществом и СМИ. Если речь идет о журналах, то это Отдел по взаимоотношению с обществом и СМИ, если книга – Издательский отдел. Это церковная цензура. Плоха она или хороша? Она очень хороша. А как же наши соображения о свободе слова? Очень простые соображения: Церковь и церковное распространение литературы и других материалов не идентичны всему обществу.

Пример. Если вы хотите издать какую-нибудь гадость… А, может, и не гадость, может, вы решили написать пятое евангелие. Четыре Евангелия в Церкви, а вы решили, как Лев Николаевич Толстой, написать пятое. Имеете право, никакой закон не запрещает нам придумывать пятое евангелие. Вы решились на пятое евангелие, потому что вы лучше знаете, как Лев Николаевич лучше знал, как оно было на самом деле, и написал свое евангелие от Толстого. Вам в Издательском отделе скажут: нет, друзья, Евангелий четыре с самых первых времен, и пятое в церковной сети распространяться не будет. А в общечеловеческой – пожалуйста. Вместе с журналами «клубничка для взрослых» вы можете распространять свое пятое евангелие, в ларьке оно будет лежать, может быть, кто-то и купит. Церковная цензура не устраняет свободу слова, она наводит порядок в Церкви: здесь свои правила, свои законы, обычаи, которые мы должны поддерживать.

Что делает искусство христианским?

– Это очень сложный вопрос, – тем более за 5 минут до конца передачи… Вы меня поймали. Я вспоминаю, казалось бы, не относящуюся к делу реплику знаменитого детского писателя Самуила Яковлевича Маршака. Его спросили, как надо писать для детей. Маршак дал очень простой ответ: в точности так же, как для взрослых, только лучше. Я бы эту реплику попытался спроецировать на ваш вопрос.

Дело в том, что любое доброе начало, любой элемент добра, который существует в этой вселенной, принадлежит Христу. Это богословский факт. Мы не можем от него отворачиваться. Отсюда следует, что любое доброе сочинение (искусство, литература, музыка и так далее) в ту меру будет христианским, в какой оно доброе. И в ту меру будет нехристианским, в которой оно не доброе. Вот, думается мне, если должным образом развить этот тезис, то получу какой-то правильный ответ. Помнишь, что я сказал о восприятии произведения искусства читателем, зрителем и слушателем? Поскольку Христос всегда днесь и вовеки Тот же, это мы знаем, но люди разные, и они по-разному воспринимают музыку, изобразительное искусство, литературу.

Чтобы немного вас отрезвить, дорогие зрители, я вспоминаю замечательную историю. В какой-то момент в XVIII веке, когда между Австрийской империей и Турцией был мир, турецкого официального посла в Вене пригласили в оперу или на концерт классической музыки; он сидел в ложе и слушал классическую музыку (Вена, сами понимаете, – центр музыкальной культуры всех времен и народов; сейчас это уже давно забыто, сейчас музыкальная культура такая, что барабанные перепонки лопаются, а тогда – была музыка). И вот этот посол, соответствующий мусульманский авторитет, человек образованный, высоко почитаемый, сидит и слушает – вокруг него люди, и он дает реплику: «Да, европейская музыка весьма своеобразна…» – такой комплимент сказал. А ему в этот момент говорят: «Ваше превосходительство, это пока оркестр только инструменты настраивает». Так что способность воспринимать искусство меняется. В одном народе, в одной культуре в одно время искусство будет воспринято позитивно, в другом будет воспринято нейтрально, в третьем негативно, в четвертом вообще никак. Так что это широкий вопрос.

Интересно, что каждое произведение искусства, как Вы сказали, воспринимается в контексте времени. Обращаясь к фильму «Матильда»: создан ли он в контексте времени с учетом событий столетней давности, к которым мы невольно возвращаемся, потому что...

– За счет того, что наша страна свободная и режиссер человек свободный, ничем не связанный, – думаю, в контексте извлечения дохода из проката. Так я это воспринимаю. Может, я не прав, конечно, но судя по тому, что я наблюдаю вообще в среде кинематографа и по некоторым профессиональным откликам (не применительно к этому фильму, а вообще к кинематографу в целом, которые я получал от специалистов в этом деле, – я бывал на одном кинофестивале, говорил с членами жюри), это печальная судьба современного кинематографа – что он строится на бухгалтерских основаниях. А дальше что? Кому-то нужно что-то сбыть. Если вы печете хлеб – это одно дело, а если гоните самогон – у вас будет другая покупательская среда и другая нравственная основа вашего дохода. Лучше бы печь хлеб, чем гнать самогон.

Какие можно сделать выводы из событий столетней давности, что могут общество и Церковь учесть, чтобы не повторять ошибок, допущенных сто лет назад?

– Держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего, говорит Иоанн Богослов в Откровении. А это не так просто. Льва Толстого мы вспоминали сегодня в отрицательном смысле, с плохой стороны, теперь можем вспомнить с хорошей. Одна из замечательных басен Льва Толстого про обезьяну, которая несла орехи, – почитайте как-нибудь. Обезьяна несла орехи, уронила один. Стала искать его, пока искала, потеряла три. Стала искать три – потеряла шесть. Потом бросила все – и убежала. К сожалению, эта микроскопическая притча во многом характеризует разные общественные процессы. Потерял орех – посмотри, можно ли его найти, где его искать, может, надо смириться с тем, что он потерян, но удержать остальные.

Записала:
Маргарита Попова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475