О жизни Александро-Невского прихода села Шурала. 1937 год

Продолжение. Начало в №№ 19 (916) – 20 (917)

Из заключения по архивно-следственному делу №№ 2271/2264 от 18.09.1954 (цит. по: ГААОСО. Ф. Р-1. Оп. 2. № 24181 – 1-й т.; всего в 17-ти тт.; т.8. С.192):

«В 1938 году и позже в органы прокуратуры МВД и Президиум Верх. Совета СССР подало заявление 34 человека, осужденных к 10 г.м лишения свободы, в которых арестованные указывали, что они не являлись участниками контрреволюционной повстанческой организации и осуждены необоснованно.

В числе подавших такие заявления 14 человек арестованных, которые на следствиии признали свою причастность к контреволюционной повстанческой организации церковников. В своих заявлениях они указывают, что признательные показания на следствии в 1937 г. дали под вымогательством следствия.

По жалобам арестованных в 1934–1941 гг. в органах УНКВД проводилась проверка, которой также не установлено существование данной контрреволюционной организации».

Другими словами, уже в 1938 году ситуация стала проясняться, но люди продолжали сидеть в лагерях, а об убитых никто и не вспоминал.

Из показаний – бывшего сотрудника Пермского НКВД Аристова (цит. по: ГААОСО. Ф. Р-1. Оп. 2. № 24181 – 1-й т.; всего в 17-ти тт.; т.8. Л.д. 379 – 381. С.192):

«Я, получив 10 арестованных, возился с ними целые сутки и не мог получить, кроме как нескольких показаний об антисоветской агитации, но, когда я показал эти протоколы Королеву, то он меня выругал, назвал бездельником, не умеющим работать, и прочитал целую лекцию, что кулак, белогвардеец или прочий арестованный, это враг, идеологический враг, а поэтому: что ты с ними разговариваешь! Напиши протокол, что он участник повстанческой организации. Укажи, кем завербован, напиши 2–3 факта диверсионной деятельности и заставь подписать протокол, о встретившихся трудностях можешь получить консультацию у меня или у Овсейчика». (…)

Но существовали и другие «инструменты» для вынуждения дачи ложных показаний.

Из показаний оперуполномоченного УНКВД по Сверд-ловской области Солоновича: «Агентурных или каких-либо других материалов, которые бы подтверждали контрреволюционную деятельность арестованных лиц, в большинстве случаев не было... Основанием для ареста лиц, на которых не имелось компрометирующих материалов, являлось социально чуждое происхождение... Повседневное проведение массовых операций и поступление в тюрьму каждую ночь вновь арестованных не представляло возможности при имеющемся составе следователей развернуть обстоятельное расследование в отношении каждого арестованного... Решающую роль играла камерная обработка...».

Из показаний начальника внутренней тюрьмы УНКВД по Свердловской области Талашманова: «После оформления арестованные разводились по кабинетам следователей, где им предлагалось писать заявления о причастности к контрреволюционной организации. Заявления диктовались самим следователем или руководителем группы... После подписания заявления арестованные направлялись в камеру, а не подписавшие оставались на допросе или же отправлялись в камеру непризнавшихся. Из подписавших заявления, т.е. признавшихся, более активных арестованных создавался «актив», которых сажали в камеру непризнавшихся... После обработки непризнавшиеся снова вызывались на допрос... После подписания их отправляли в камеру. Упорных оставляли в коридоре стоять до утра... С применением этого метода почти все без исключения подписывали протокол» (цит. по: ГААОСО. Ф. Р-1. Оп. 2. № 24181 – 1-й т.; всего в 17-ти тт.; с.190).

Для террора 1937 г. характерны следующие черты:

– все дела оформлялись как политические;
– оправдательных приговоров не было: или расстрел, или 10 лет ИТЛ;
– особо крупные коллективные дела объединялись в тома;
– фотографии не делались;
– допросы (до 60 страниц!) писали сами следователи, а арестованные только подписывали каждую страницу, поэтому подпись под листами была формальностью;
– существовали клише, т.е. одинаковые протоколы;
– повышенный скоростной режим. Часто в течение одной недели, а иногда в течение одного дня.

Кроме групповых дел следователи фабриковали и одиночные. Так, священник из Кушвы Петр Торопов приговорен к расстрелу за то, что на 2 часа задержал богослужение, и это повлияло на явку граждан на праздничную первомайскую демонстрацию.

Священник села Салка Нижнетагильского района Аким Рысев приговорен к расстрелу за то, что крестил четырех пионеров, которые после этого вышли из пионерского отряда.

Священник села Нижнее Шалинского района Лука Агафонов приговорен к расстрелу за то, что ходатайствовал во ВЦИК, чтобы не закрывали церковь.

Согласно определению 663 от 19 июня 1956 г. военного трибунала Уральского военного округа (с. 276–277 того же дела):

«Ничем не доказано существование самой повстанческой организации церковников на Урале. По делу установлены факты фальсификации материалов дела и нарушения социалистической законности» (цит. по: ГААОСО. Ф. Р-1. Оп. 2. № 24181 – 1-й т.; всего в 17-ти тт.; с. 195):

Отец Михаил Хлопотов и его приход

Следственные дела членов приходского совета Александро-Невской церкви села Шурала и ряда невьянских священнослужителей объединены в «дело Лобанова» (ГААОСО. Ф. Р-1. Оп. 2. №. 23356).

Следственное дело архиепископа Макария (Звездова) находится в коллективном деле Смирнова Л.П. на 30 человек (ГААОСО. Ф. Р-1. Оп. 2. № 14923). Протокол допроса архиепископа Петра (Савельева) тоже имеется в деле Смирнова Л.П. (ГААОСО. Ф. Р-1. Оп. 2. № 14923).

Следственное дело архиепископа Петра (Савельева) находится в коллективном деле Петра Холмогорцева (ГААОСО. Ф. Р-1. Оп. 2. № 24181 в 17-ти тт.; ).

«Дело Лобанова» было доставлено из Кировграда в Сверд-ловск с вещественными доказательствами в особом пакете.

Особый пакет содержал: выписку из воззваний митрополита Сергия (Страгородского) контрреволюционного характера, изъятые у арестованного диакона Иванова Николая Ивановича на 9 л. Выписка принадлежала арестованному Владыке Макарию (Звездову); дневниковые записи прот. Леонида Коровина, которые в настоящем деле отсутствуют, и книгу «Церковный совет и государственный разум» – церковно-политическая хрестоматия, сост. В.М. Скворцов, выпуск 1912 г.

В деле Лобанова содержались и допросы арестованных, их анкеты и справки обысков, компромат в виде пары-тройки фактов, хотя бы и вымышленных, но свидетельствующих об антисоветском духе «церковников».

Другими словами, Кировский райотдел УНКВД предоставил весь набор документов, чтобы в свердловской тюрьме №2 следователи особенно не морочили себе голову.

Специалистам райотдела ведь тоже надо было «дать хорошие показатели».

К сожалению, фактов о взаимоотношениях настоятеля шуралинской церкви и священства г. Невьянска не сохранилось в деле. А очные ставки в то время не проводились.

Несомненно, они все были знакомы лично – все-таки одно благочиние, а приходская жизнь небольшого города – почти сельская. Будни сменяют праздники, церковное хозяйство требует попечения, прихожане со своими бедами и бедностью. Почему бедностью?

Да потому что в анкетах всех арестованных шуралинцев в графе «имущественное пололожение» написано «бедняк», «беднячка», «из бедняков». Что с них взять? Зато потом в «расстрельных справках» написано: «Расстрелять с конфискацией имущества».

Ко времени ареста настоятель Александро-Невского храма Шуралы о. Михаил Хлопотов уже не имел дома, а жил в трапезной при церкви. И все равно «расстрелять, и с конфискацией имущества».

Некоторая информация о священнослужителях Невьянского благочиния, проходивших по этому делу свидетельствует, что все они были хорошо образованы, а в глубинке в те времена это еще было редкостью.

Даже следователи Свердловской тюрьмы, допрашивающие их потом, имели «низшее образование», как написано в их анкетах.

Благочинный Невьянского округа о. протоиерей Григорий Иванович Лобанов родился в 1881 году. Окончил учительскую семинарию. Место рождения: Свердловская губ., Кушвинский уезд, п. Серебрянского завода.

В 1909 году руколожен в сан священника и назначен к церкви села Новоалексеевского Екатеринбургского уезда. В 1913 году – священник Вознесенской церкви Полевского завода.

В 1918 году – настоятель православного Николаевского храма в Верх-Нейвинске. С 1922 по 1929 год – настоятель Симеоновской церкви города Екатеринбурга. С 1929 г. – священник Успенского собора Верх-Исетского завода. С 1930 г. – настоятель Вознесенской церкви города Невьянска и благочинный Невьянского округа.

Известно, что отец протоиерея Григория Лобанова имел корову, лошадь и земельный надел, а также красильную мастерскую.

Жена о. Григория была учительницей. У них было три дочери и сын, которые жили в Свердловске. Одна из дочерей тоже учительствовала.

Невьянский приход был достаточно крепким благодаря не только церковным активистам, но и священству. Под руководством о. Григория Лобанова служили о. Леонид Коровин, о. Григорий Пономарев, диакон Николай Иванов.

Невьянские священнослужители сообща заботились о находящемся в ссылке болящем Владыке Макарии (Звездове), собирали ему посылки, деньги и лекарства, о чем доносили в райотдел НКВД неутомимые информаторы, судя по всему, добровольно.

Они все были арестованы 6 августа 1937 г.

Первоначальные допросы снимали сотрудник Кировградского райотдела Сапожников В.М., который отдавал протоколы начальнику Кировградского райотдела УНКВД по Свердловской области Бахареву И.М.

В 1939 году они будут привлечены за фальсификацию дел (в том числе и этого) и дадут показания о деле Лобанова. Бахарев умрет в 1939 году под следствием.

Сапожникова привлекут для дачи показаний снова в 1954 году, и он расскажет, хоть и немного, о начале сфальсифицированного дела. (цит. по: ГААОСО. Ф. Р-1. Оп. 2. Д. №20939. С. 215–216): «… название организации как фашистской повстанческой является вымыслом, подсказанным мне по указанию начальника РО НКВД Бахарева (Ивана Митрофановича). Фактически же никакими материалами о практической повстанческой деятельности я не располагал».

«За давностью времени личность Кичигина К.П. (прихожанина шуралинской церкви; был расстрелян с остальными) (…) обстоятельства его допроса я не помню, а поэтому не могу сказать, соответствуют ли его показания действительности.

Из перечисленных по показаниям Кичигина лиц я помню Хлопотова, Просвирякова, Кириллова, которые являлись участниками антисоветской группы в селе Шурала Свердл. обл., возглавляемой Хлопотовым. К Хлопотову неоднократно съезжались служители церквей окружающих сел на нелегальные совещания.

Других фактов его антисоветской деятельности не помню».

То есть факта встречи священника с другими священниками было достаточно, чтобы судить об антисоветской деятельности. И не только судить, но и «сшить дело».

Из допроса Сапожникова (цит. по: ГААОСО. Ф.Р-1. Оп. 2. Д. № 20939, с. 215–216):

«Вопрос: Кем был допрошен Хлопотов?

Ответ: На копии выписки действительно стоит моя подпись, но я лично его не допрашивал и не помню, кем он допрашивался.

Вопрос: На основании, каких материалов допрашивался Тамакулов и Мохов (другие арестованные по данному делу)? Вы ставили им вопросы о том, что они являются участниками контреволюционной фашистской повстанческой организации?

Ответ: Как я уже показал, что название этой организации как фашистской повстанческой было вымыслом и подсказывалось мне, а также другим работникам Кировградского РО НКВД по приказанию Бахарева.

Никакими фактическими материалами о повстанческой деятельности мы не располагали».

То есть фактов преступления против советской власти не было. Но уже на с. 217 допроса в декабре 1954 г. Сапожников выдает свою версию «недораскрытия» дела (цит. по: ГААОСО. Ф.Р-1. Оп. 2. Д. №20939. С. 215–216): «Желаю довести до сведения, что в тот период, когда велось следствие по указанной группе лиц, имелась возможность подробно задокументировать имевшие место многочисленные факты антисоветской деятельности Хлопотова и др. лиц из церковного актива, но это не было сделано по вине руководства отдела и УНКВД».

Другими словами, руководство «недоглядело», хотя что-то и было антисоветское, правда, без фактов и документов, а наказать стоило. Сапожников верен своей «вере». Такая упертость в своей непогрешимости характерна для многих сотрудников НКВД, даже тех, которые были уличены в фабрикации и подлоге.

О. Григорий Лобанов отрицал свое участие в контрреволюционной повстанческой деятельности, и только на третий день подписал, по свидетельству следователя. Скорее всего, это был уже готовый протокол, согласно которому он и являлся руководителем организации. Т.е. взял вину на себя. Это все, что он мог сделать в той ситуации.

Чтобы не возникло непонимания о якобы имевшем место самооговоре со стороны священнослужителей и прихожан, будут приведены документы следственного дела, как сочинялись подобные протоколы, а также какими способами выбивались подписи под этими протоколами.

Протокол допроса о. Григория Лобанова – это провокационный и ложный документ.

Тем не менее, мы приводим его часть.

Из допроса Лобанова Григория Ивановича (цит. по: ГААОСО. Ф.Р-1. Оп. 2. Д. № 20939. С.220):

«Вопрос: Какая цель преследовалась Вами при подаче сведений – списка епископу Савельеву Петру на весь духовенствующий и монашествующий состав, как штатный, так и внештатный?

Ответ: Да, такие сведения – списки на духовенство и монашествующий состав, находящийся в районе независимо от их работы и церковной ориентации, я по заданию епископа Савельева Петра действительно предоставлял. Я знал отлично, понимаю и осознаю, что это Савельеву требовалось для изучения им кадров на периферии, на котором бы он и в целом наша контрреволюционная повстанческая церковная организация, я лично ее руководитель, в районе могли опереться в своей деятельности и черпать, пополнять свои контрреволюционные силы для борьбы с Советской властью».

О. Григорий, как человек с учительским образованием и опытный священнослужитель, и в страшном сне бы не выговорил: «…черпать, пополнять свои контрреволюционные силы для борьбы с Советской властью», «изучение кадров на периферии» и пр.

Этим нечеловеческим языком чекистской канцелярии могли изъясняться только ее работники, чтобы сначала изобличить, а потом уничтожить.

О. Григорий был арестован 6 августа 1937 г., осужден 25 сентября 1937 г. и расстрелян 29 сентября 1937 г. в 24 часа.

Одновременно с настоятелем Невьянской церкви был арестован прот. Леонид Коровин.

Здесь нужно отметить, что при обыске у о. Леонида было изъято много книг церковного содержания.

Протоиерей Коровин Леонид Михайлович родился 2 апреля 1889 г. в г. Верхотурье Пермской губернии в семье священника.

После окончания в 1910 г. Пермской духовной семинарии он был направлен в село Балакино Верхотурского уезда, где стал заведующим земским училищем и преподавателем Закона Божия.

В 1911 г. был рукоположен во священника и направлен служить в Верхнюю Туру. Одновременно занял должность законоучителя двухклассного Верхнетуринского училища. С 1912 г. служил в Надеждинском заводе (г. Серов). Последним местом его служения был г. Невьянск, где протоиерей Леонид Коровин поселился после тюменской ссылки. Он жил в своем доме. Женат. Двое детей.

В 1928 году о. Леонид привлекался органами НКВД по ложным доносам, называемым «информсводками». (Продолжение следует)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475