Рассказ «Тише травы»

Работал он не то, что на окраине, а пожалуй что и вовсе за городом. Ездил двумя трамваями, а потом еще автобусом.

Этот загородный автобус ходил так редко, что, увидев его издалека, приходилось бежать что есть сил. Вот он и добегался — упал на скользкой дороге и расшиб коленку. С трамваями тоже была морока: то где-то авария, то просто отключили ток. В общем, на работу он частенько опаздывал. И это бы ничего, потому что опаздывали все, но на него то и дело сыпались замечания. Алексей не считал себя каким-то неуживчивым, тяжелым человеком, но и начальство, и товарищи за что-то его недолюбливали. Но за что же, за что?! Что-то напоминающее тихую травлю начиналось рано или поздно везде, где он только ни работал. И приходилось увольняться.
Однажды утром трамваи надолго встали. На остановках скопились тысячи людей. Все торопились, нервничали. Наконец транспорт пошел. В один из первых подошедших вагонов он сумел втиснуться. Можно было бы и подождать, но он считал, что имеет больше прав торопиться, чем остальные люди. А ведь мог спокойненько опоздать еще на какие-нибудь десять минут, да еще приехать на работу раньше всех. Но нет, он считал себя тогда выше всех других людей. И еще удивлялся, что не все его любят. В вагон ему, однако, пройти не удалось, и он повис на подножке.
На остановке в самом центре люди из вагона выскакивали пулей, а навстречу напирала новая толпа. Ему удалось благополучно провисеть на поручне почти до конца, но какой-то громила с необычайно широкими плечами задел его, да так, что крутанул и оторвал от поручня. Алексей пролетел по заледенелому асфальту несколько метров, перепачкал и ободрал лицо, ладони, локти, поднялся сгоряча весь в крови и грязи, и бросился искать обидчика. Того, разумеется, и след простыл. Алексей бросился тогда к дверям вагона, но они были уже забиты людскими телами. И тут черная волна животной ярости заставила его бить, пинать, колотить железные бока вагона, выкрикивая страшные проклятия и площадные ругательства. Кому? Гораздо позднее он со стыдом понял, что проклинал эту самую консервную банку с мотором.
Трамвай тронулся, за окнами поплыли ухмыляющиеся физиономии видевших все пассажиров. Он успокоился. Нет. В эту минуту он еще не осуждал себя и вообще еще ни о чем не думал. Он очень устал. Кейс валялся где-то далеко у поребрика. Алексей подхватил его и поковылял назад, домой. Ноги подкашивались, приходилось часто останавливаться, искать скамеечку, чтоб отдохнуть и соскоблить хоть часть грязи с одежды. Теперь-то он уж точно опоздал, да не на пол- часа, а на полдня. Уволят. Ну и пусть: семь бед — один ответ. Так даже лучше. Вообще, чем хуже, тем лучше. Вот и нога нестерпимо разболелась, это тоже хорошо. И Маргарита, давняя его врагиня, теперь уж окончательно возьмет над ним верх. Впрочем, пусть берет, это ведь ей нужнее, чем ему. Его дело теперь — идти по обочине и никому не мешать, всем улыбаться, всем помогать. Как это чудно — ничего не хотеть особенного ни для себя, ни даже для семьи, все отдавать другим. У него уже обильно текли слезы по щекам, и он то и дело размазывал грязь и запекшуюся кровь. Упросить начальство, чтобы Маргариту поставили руководительницей их группы. Впрочем, для этого ей следовало бы вначале умишка прикопить, дурехе такой. Почему-то все они, честолюбцы, глуповаты. Но он-то, он-то каков: идет сейчас грязный и жалкий, хуже пса избитого, а сам еще других судит, да о себе выше всех мнит. Нет, всех прощать, всех пропускать вперед…Стать ниже всех: ниже воды и тише травы… Но только не перед такими, как Лобанов, Трюков и пресловутая Маргарита. Ничтожества! Да они любое дело запорют. Да будь они…
В это время он невольно поднял глаза туда, к небу, где что-то мешало и раздражало. И увидел золотой крест над городским Собором. Здесь ему приходилось проходить каждый день – никогда никаких особых чувств. А тут: какая ярость! Так и тянет проклинать всех своих недругов и мучителей.
Ограда Собора осталась позади, и он внезапно успокоился. Мысли снова потекли по прежнему руслу. Нет, всякое честолюбие, а тем более, в такой грязной форме, надо навсегда отбросить. И жить станет так же легко и беззаботно, как воробьям или ласточкам.
Дома он умылся, переоделся. И насладился той тишиной, какая бывает только глубокой ночью, когда дети спят. Вот так же тихо и незаметно надо теперь прожить и всю жизнь. Пусть люди куда-то все время спешат, толкаются, портят себе нервы, ненавидят друг друга, а ему вместе с семьей следует идти себе тихонько по обочине. Ведь есть же где-то в жизни жалость, ласка, нежность, любовь. Любовь, вот самое нужное слово. Как просто все, если не поддаваться мраку. Никогда, никогда ему не поддаваться!
На работе Алексей появился уже во второй половине дня. Коллеги неловко прятали ехидные улыбки, врагиня Маргарита победно ухмылялась. Он сразу прошел в кабинет начальника и с ходу заявил, что виноват, сознает свою вину, требует лишить его премии и вообще уволить. Совсем не того ждал начальник, и потому начал успокоительно мямлить, что такое с каждым может случиться, и происхождению его синяков он верит. Словом: «Идите и работайте».
На три тридцать в этот день было назначено обсуждение узла машины, разработанного врагиней Маргаритой. Она развешивала свои чертежи, и Алексей еще раз поразился ее всегдашним угловатым и резким движениям, делающим ее похожей на ефрейтора-сверхсрочника. И голос у нее какой-то скрипучий, противный. Впрочем, на этот раз она очень постаралась в своей работе, даже превзошла саму себя. Ее конструкция выглядела почти безупречной. Но только почти. Были многие недостатки. Вот если бы ей, глупышке, кое-что подсказать… Да уж куда там: ничего не получится, кроме скандала и криков.
Началось обсуждение. Алексей со своими ссадинами и синяками сел тихонечко в уголок и помалкивал. Но его все-таки вынудили выступить.
Он начал с разбора талантливых решений и затем, под занавес, развел руки, заявляя, что сам бы так блестяще сработать не смог. И это было бы полным триумфом, открывающим дорогу к повышению ее в должности, но тут Алексей совершенно неожиданно для себя вдруг сорвался и начал критиковать. Что за бес, что за злобное существо его к этому толкнуло? Лицо Маргариты пошло пятнами, коллеги завздыхали, еще раз убедившись, что этот человек неисправим.
Пришибленным вернулся он домой. Ведь знает же он, знает, как тяжело жить этой одинокой женщине, как тяжко растить сына, когда от бывшего супруга — алкоголика нет никакой помощи. Как тоскливы бесконечные вечера вдвоем с малышом в четырех стенах. Да у нее и стен-то своих нет – снимает частную комнатку за половину своей зарплаты. А квартиру ждет уже пять лет, и столько же еще прождет. Да никакая она не угловатая солдатка, просто загнанная лошадь. Хоть бы простила, хоть бы позволила ей же помочь. Ей просто нельзя упустить свободную должность руководителя группы.
И вдруг снова приступ злобы: да ведь эта дамочка по чужим плечам хочет влезть. По его плечам! Мало его травили, кусали, прогоняли отовсюду, так еще и здесь… Да будьте вы все… Он задохнулся, не в силах даже закончить своих проклятий. И опять уставился на кресты Собора. Ярость боролась с всеобъемлющим чувством всепрощения. Да что же это за наваждение!?
Как человек решительный, он захотел все выяснить. Тем более, что в детстве его окрестили, а значит, он имеет полное право подойти к священнику. А те, слышал он, весьма опытны в психологии, поскольку каждый день исповедуют многих людей. С кем-то что-то подобное уже бывало, значит. Можно разобраться и с его случаем.
Он попал на исповедь. Перед ним было трое. Но зато сзади выстроилась вскоре целая очередь. Поэтому он подготовил так свою речь, чтобы она заняла минимум времени. Здесь, в храме, ему было хорошо, лучше, чем дома. Но почему-то его всего трясло, может быть, от волнения? А под конец ожидания он вдруг начал выкрикивать какие-то злые, бранные слова.
Священник подозвал его, наконец, к себе.
- Вы крещеный?
- Да, в детстве.
- А у Исповеди впервые?
- Разумеется. Да я и не для исповеди пришел. И Алексей изложил суть дела.
- Вы одержимы, — просто и буднично резюмировал священник. — Не пугайтесь, в этом нет ничего особенного: сейчас одержимостью страдает едва ли не половина населения. И большинство этого просто не замечает. А вас Бог не бросил на произвол судьбы, видно, много в вас еще доброго, вот почему вы здесь. Ваше положение очень опасно — потревоженный демон жестоко мстит. Пойдемте. И считайте, что вы попали в службу скорой помощи.
Они ушли в служебное помещение, батюшка позвонил куда-то по телефону.
- Ну, слава Богу, он на месте, — произнес он с явным облегчением. — У нас в епархии, как, впрочем, и почти везде, нет ни одного бесогона. Слава богу, в Ильинском храме еще служит старенький отец Иоанн. Раньше он отчитывал, да за возрастом ему более не благословляют. Однако в крайних случаях он все же берется. Дорогу к Ильинской церкви знаете?
Алексей отрицательно помотал головой. Тогда его послали в машине с шофером, наказав тому сдать больного из рук в руки.
Алексей ничего не понимал. У него были совсем другие планы: забежать за хлебом и — домой. А с ним обращались как-то странно, как с тяжелобольным.
При входе в Ильинский храм он почему-то брыкался, кричал, что не желает насилия над своей личностью, а внутри храма – куда его шофер затащил силою, – как только увидел добрые, старческие, но теперь грозные глаза отца Иоанна, сразу потерял сознание.
Ему показалось, что он тотчас пришел в себя, но почему-то лежал уже посреди церкви на боку, все тело болело, как от подъема многих тяжестей, голос ослаб почти до шепота. Над ним склонился весь в поту, измученный отец Иоанн. Он предложил Алексею посмотреть на пол, где от самого его лица простиралась широкая дорожка какой-то омерзительной слизи. Ее зловоние наполняло весь храм.
- Я… Это меня вырвало, я уберу, — пролепетал Алексей.
- Нет, чадушко мое родимое, — усмехнулся батюшка, — это бес так вышел из тебя. Как толстый скользкий червяк. И уполз к себе под землю. Хорошо, что ты был без сознания, а то бы такого страху нагляделся.
Подошла свещница с бутылочкой святой воды. Батюшка обрызгал слизь и прочел молитву. Следы исчезли, запах рассеялся гораздо позже.
После подобных происшествий человек почти всегда обращается к Богу. Отец Иоанн взял своего, как он в шутку выразился, «крестника» в духовные сыновья. Но Алексею пришлось еще многое прочитать, многому научиться, прежде чем он почувствовал себя настоящим православным. И все время не оставляла его одна мысль: невозможно побороть все страсти, если прежде не приобрести смирения. Вот почему тогда, после происшествия у трамвая, Бог так настойчиво внушал мысль быть тише травы и ниже воды.
Жить ему с семьей стало тяжелее — появился второй ребенок. А зарплата у обоих даже не стронулась с нижней точки. Но, удивительно, жили они намного веселее. Раньше, когда надо было купить дочке новое пальтишко взамен изношенного, жена плакала и потихоньку проклинала их бедность, теперь она просто садилась перешивать и произносила при этом мудрые слова: «Ничего, пусть лучше походит в стареньком, чем превозноситься обновками перед подружками. Смотришь, добрее вырастет».
Бывшей своей «врагине» он сам выхлопотал квартиру. Оказалось, это намного легче, чем хлопотать о себе. Может, со временем и ему кто-то похлопочет, ведь жить-то – ох, как тесно. Его ходатайством начальство было просто ошарашено, в ошеломлении оно утвердило ее также и руководителем группы. Алексей не подавал вида, но втайне ликовал. Он видел, как женщина распрямилась, перестала быть угловатой, и первым сказал ей, что она похорошела. А она не только похорошела, а года через полтора даже вышла замуж. Никогда еще в жизни Алексей даже не подозревал, какая это величайшая радость — делать добро другому человеку. Вот он и начал теперь хлопотать и о других, таких же несчастных и бедных. Иногда следовал грубый отказ, а иногда удавалось. А начальство обратило на него внимание. Вот только к добру ли? Им почему-то никак не приходило в голову, что он за целых пятнадцать лет трудового стажа ни разу не получил еще прибавки хоть в один рубль жалования. Но это совершенно справедливо, учитывая, каким он был почти все эти годы. Но он умел и любил хорошо работать, и часто натыкался на новые идеи, подавал заявки на изобретения. Конечно, как водится, в компании со всем своим начальством, иначе бы ему и не дали. И вдруг ни с того, ни с сего посыпались по изобретениям положительные решения. Руководство института взбеленилось: да кто он такой, чтобы путаться в их компании? В общем, становилось пора собирать вещи.
За него вступились женщины, из которых главным образом состоял институт. Травля временно затихла.
Откуда-то стало известно, что Алексей верует в Бога, ходит в церковь. За это теперь не сажали — религия вошла в моду. Может ли быть кто-то на свете любопытнее женщин? Все перерывы на проветривание его окружала толпа. Сыпались вопросы о Боге и Православии. Он в ответ говорил и говорил до хрипоты. И, конечно же, знал что все это — пустое любопытство.
В конце концов со своим загородным институтом, с Маргаритой и всеми его женщинами, пришлось расстаться. Видно, крест скитальца Господь пока еще с него не снял. И, вероятно, еще немало предстояло ему скорбей в нашем болезненно перестраивающемся государстве.
А коридорные его слушательницы стали вдруг появляться в храме. Молились, свечки ставили. Когда ему удалось двоих из них привести ко крещению, он понял, что не совсем уж бессмысленно и бесполезно прожил свои тридцать семь лет. Что бы мы ни делали угодного Богу, все приносит свои плоды. А с ними – радость и надежду.

Владимир
прихожанин, председатель
Общества православных литераторов
во имя святителя Иоанна Златоустого

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475