Диакон Андрей Кураев: «Фундаментализм – значит основательность…»

Беседы в студии телекомпании Екатеринбургской епархии «Союз»18, 19, 20 апреля

(Окончание.

Начало в № 16)

 - Отец Андрей,Вы окончили философский факультет МГУ по специальности «История и теория научногоатеизма». Как научный атеист стал диаконом?
 - Было ощущениенечистоплотности в том, чем я занимался.
 Первая нечистоплотность– нельзя отнимать у людей веру, если взамен ты ничего предложить не можешь.Можно разрушать храм, если ты на его месте собираешься построить более высокий.И я просто понимал, что мне некуда вести верующего.
 По мере знакомствас литературой я понял, почему все религиозные писатели говорят о каком-то опыте.Слова Сергия Булгакова: «неверующий человек, который пробует изучать или занимаетсякритикой религии, подобен евнуху, который сторожит чужой гарем». Я понял, что это правда. И тогда решил, что надо поставить эксперимент на себе и сделатьволевое усилие, чтобы войти в мир Церкви.
 Выбор религии…У меня такого выбора не было. Наверное, потому, что к этому времени у меня былипредставления о самых разных религиях и я понимал, что христианство – уникально.Нигде больше человек не находится в центре Божиих глаз. Кроме того, меня уже«достали» посиделки в общежитии с дискуссиями на философские темы. И я для себярешил еще будучи атеистом: история началась не с тебя. И если ты поймешь, что Бог есть, – ради Бога, ничего не придумывай. Не надо создавать религию своегоимени, какую-то новую концепцию. Потому что, если Бог есть, то Он уже давнообращается к людям. И до тебя были люди, у которых был успешный опыт встречи.Поэтому я для себя решил: если я скажу, что Бог есть, тогда я войду в самуютрадиционную Церковь. Для того, чтобы учиться, а не для того, чтобы учить.
 - То есть, Выначали с себя. Что Вас привлекло или оттолкнуло первоначально? Или такого не было?
 - Я помню,что меня оттолкнуло, когда меня крестили, а затем был чин воцерковления. Заводитменя крещающий батюшка в алтарь, и первое, что я там увидел, – чайник. Перваямысль у меня была: теперь я знаю, зачем попы ставят иконостасы. За иконостасыони прячутся и во время службы в тайне от прихожан чай пьют. Но потом-то я понял,что чайник нужен для того, чтобы теплоту к Причастию готовить. И сполоснутьчашу потом, после Литургии. Но тогда настрой был именно таков. В этом же алтарея получил первое благословение, напутствие церковное, которое все-таки честноисполнил, хотя оказалось это не просто. Батюшка, вводивший меня в алтарь, узнал,что я учусь на кафедре атеизма, и сказал: «Ты должен ее закончить. Не смей бросатьуниверситет».
Это было первое мое послушание, которое я в своей церковной жизни получил.
 - Молодежьвидит в Церкви некий фундаментализм, постоянное одергивание бабушек. Наверное,это их и отталкивает?
— Одергивание бабушек – это хулиганский комсомольский модернизм. Надо помнить,что наши бабушки – это комсомолки 60-х годов. Бабушки бывают разные. «Бабушка»– это теплое слово. А есть – плохие бабки. И они напрасно считают себя хранительницамицерковной традиции. Несмотря на то, что я моложе их, у меня больше основанийсчитать себя хранителем традиции, чем у них, – хотя бы потому, что я в Церквиуже больше 20-ти лет, и еще неизвестно, где они были четверть века тому назад.Я сильно сомневаюсь, что те, кто сегодня считает себя вправе одергивать и выгонятьиз храма девчонок, 25 лет назад были в православном храме.
То, что эти бабки кричат, ругаются, – это не фундаментализм. Фундаментализмозначает основательность. Как строить дом без фундамента?
 - А Вы не считаете,что Церкви необходимо слияние с наукой, изучение других каких-то теорий, философийи, возможно, признания их?
 - Никакихслияний! Я сторонник антимонопольной политики. Мне нравится немецкая поговорка:«Чем выше забор, тем крепче дружба». Поскольку 20 лет моей жизни прошли в коммунальнойквартире, я понимаю, о чем идет речь. Не надо слияния с наукой. Диалог – да,пожалуйста, некоторая взаимная помощь – безусловно. Например, богословие, в котором работаю я, это вполне научная деятельность. В религии есть то, что вненаучно– это движение сердца, воли, любви. А есть то, что в жизни Церкви вполне сознательнои научно. Это, например, мир церковного богословия. Методы работы богословия– они вполне научны, и мы не изолированы от мира науки. Все методы, которымипользуются гуманитарные науки, работающие с историей, культурой, текстами, –они есть в богословии. Есть и обратное влияние Церкви на науку. Достаточно вспомнить,что самый странный догмат современной науки – перенос в физическую сферу техлогических моделей, которые были наработаны в христианстве. То есть, Христос– и Бог, и человек. И Он не на 80% Бог, а на 20% человек. Нет, Он на 100% Боги на 100% человек. И есть много таких вещей, которыми наука обязана христианству.И то, что наука родилась в Европе, в этом тоже сказалось влияние христианства.
 - За эти годыВы ни разу не усомнились в своем выборе религии?
 - Сомненияесть всегда, просто меняется предмет сомнений. 25 лет назад я сомневался, естьБог или нет. Сейчас у меня могут быть сомнения в подлинности книги того или иного святого отца; насколько точно Мотовилов передал слова Серафима Саровского…Сменился предмет сомнений. А сомнения всегда есть, нельзя жить без сомнений.Что касается понятности… Меня с советских времен всегда пугала чрезмерная понятность.Если бы настал тот день, когда бы мне в Православии стало все понятно, в этотдень я бы из Православия ушел. Я сказал бы себе так: здесь все понятно, а значит,умные мужики в древности собрались и все это придумали, и на всем Православиистоит такой жирный штамп «сделано человечеством». Это не материк, который вторгсяк нам из других миров, а это мы сами изготовили. Потому что по-настоящему понятьчеловек может только то, что сделал сам. Понять – значит признать его артефактом.Это вопрос и вкуса, и воспитанности, и ума, и сердца. Не все в Боге познаваемо,но не все непознаваемо. Не все познаваемое выразимо, но не все познаваемое не выразимо. И это дело воспитанности церковной: провести границу – что о Богеможно сказать, а где познать, но сердцем. А что вообще окажется за гранью познания.
 - Вы сейчас занимаетесьпедагогической деятельностью. А почему не продвигаетесь по иерархической лестнице?
 - Если монахприходит в монастырь из желания стать епископом, то это плохой диагноз. Что касается моего нежелания становиться священником, оставаться диаконом… Людейжалко. Если я сейчас решусь стать священником – это верный шаг к тому, чтобывозникла Кураевская секта. Я теоретик, я что-то написал, сказал, а как к своейжизни это прилагать, – извините, это не в моей духовной компетентности. Еслия стану священником, у меня не будет права защищать себя от людей и людей от себя. Я очень не доверяю себе и своим чувствам и поэтому стараюсь рациональновсе делать.Это все из-за чувства недоверия к себе рождается, а не из чувствасамоуверенности.
 Для того,чтобы себя защищать от людей, чтоб делать то, что я могу делать, надо знатьсамое главное в нашем деле –куда послать человека. …Вот профессор закончиллекцию в университете, и к нему подходит девочка, вся трепещет и говорит: «Профессор,что вы думаете на эту тему?» Смотришь на нее и ласково-ласково посылаешь: «А шли бы вы, милочка, в библиотеку»…
 - Зачем защищатьсяот людей?
 - Чтобы сохранитьсвободное время для основной работы. А если я буду отзываться на каждую просьбуо разговоре и т.д. (У священника права на отказ нет, а у диакона есть)?… И поэтому я могу сказать: «Извините, я не батюшка, с этими вопросами туда-то».
 - Но почитателиКураева все равно есть. Как Вы им объясняете, что «не создай кумира ни на земле,ни на небе»?
 - Достаточнорассказать анекдот на лекции – и все, никакого кумира не осталось.
 - В советскиегоды Вы были спорщиком, хотя это было опасно. И в Коломенском пединституте Вамудалось всех убедить. Тогда Вас выслали в Румынию, да?
 - Это удивительнаячерта в жизни священника, когда люди поворачиваются к тебе самым главным, что у них есть. Разговор идет о главном – о душе. И это имеет много последствий.Одно из них то, что батюшки такие толстые… Да, это одно с другим связано, потомучто обычно человек начинает толстеть, когда у него мир в душе. Напротив, худющие,язвенники – это вообще люди не самые приятные. Представляете, что такое обычнаяжизнь священника? Каждый день свой совершаешь, во-первых, любимое дело и, во-вторых,самое главное. И ты видишь, как люди меняются, их души, судьбы меняются под влиянием твоих слов. И это дает удивительную радость священнику в его служении.А когда есть такое чувство внутреннего мира, успокоения, то я думаю, что этои на фигуре со временем тоже сказывается.
 - Скажите, а румынское Православие как Вам вспоминается? Очень много схожестей с нашей Церковью?
 - Во-первых,это все-таки Православие, а во-вторых – румынское. Румынская Церковь очень живая.Я через пару недель туда поеду. (Сейчас в Румынии две моих книжки по религиииздали; недавно один румынский епископ звонил, приглашал приехать на конференциюв пасхальные дни). Будет интересно снова посмотреть, спустя многие годы.
 Дело в том,что в румынском Православии есть свои плюсы и минусы. Безусловно, это самаяживая и динамичная Церковь мира. Гораздо более живая, чем русская. Скажем так:то, что мы видим в Екатеринбургской епархии, в Румынии это на уровне всей церковнойжизни. А екатеринбургская епархиальная жизнь – это уж, поверьте мне, такая «белаяворона» на фоне остальных епархий! И ваш телеканал, в частности, – это уникальныйпроект.
 А в Румынии,я помню, еще лет 10 назад беседовал с одним митрополитом румынским, и он мнеговорит: «Для нас главная проблема, что не хватает священников для того, чтобыокормлять каждую тюрьму…». Я про себя подумал: «Да, Владыка, нам бы ваши проблемы!У нас священников просто для приходов не хватает». Там очень живое монашество.У нас монашество, по сути, было уничтожено, монастыри были закрыты практическивсе. И был период, когда вообще монастырей не было в предвоенные годы. А в Румыниине так. Дело в том, что все-таки монашество такая штука, которой нельзя по книжкамнаучиться, здесь нужно видеть лицо учителя, его глаза и перенимать от него.И в Румынии это устное предание, такое живое, человеческое, оно не прерывалось.Монастыри там потрясающие, мужские и женские. Богословские школы чудовищные.Потому что там все преподаватели (по крайней мере, в те годы, когда я учился)учились на Западе. Поэтому там есть огромный разрыв между атмосферой семинарии,тем более богословских факультетов, и атмосферой монастырской. Этот зазор былеще с начала XX века. Но это была особая программа – действие Антанты по европеизации.
 - Звонок в студию:«Почему Храм-на-Крови, который построен на месте дома Ипатьева, так назван,если там семья Романовых не была расстреляна? По некоторым данным, 6-го августа1917 г. был произведен обмен на К. Либкнехта и его сподвижников, и семья Романовыхбыла отправлена за границу».
 - Я такогобреда никогда еще в жизни не слышал. «Не читайте советских газет за завтраком»…Зачем врать-то: «по всем данным», там и т.д… Огромное количество данных естьо том, что дело происходило именно здесь, именно так.
 Поясню, что такое культура научной мысли. Когда человек говорит: «Да все так считают, да все говорят…», – это признак глубоко ненаучного мышления. И если бы у этогочеловека были бы какие-то азы научной и церковной воспитанности, то он бы для начала хотя бы назвал источник: «Я вот там-то и там-то прочитал у такого-то автора, и были такие аргументы приведены…».
 - Скажите, а правда, что Вы – друг Юрия Шевчука и Константина Кинчева?
 - Правдато, что они готовы такое слово ко мне приложить. У нас действительно добрыеи хорошие отношения. Иногда я, конечно, ужасно злюсь на Шевчука, когда он в 2 часа ночи звонит и зачитывает свое новое стихотворение. Но здесь расхождениямежду потребностями душевными и плотскими. Плоть хочет спать, а душа, конечно,радуется, что у Юры есть такой импульс творчества и желание именно со мной этимподелиться…
 - Вы написалиочень много книг на самые разные темы. Сколько вышло работ, и за сколько летВам удалось совершить такой глобальный скачок?
 - За 10 лет35 книг.
 - О чем книга«Все ли равно, как верить?»?
 - Это былапервая книжка 1994 года. Книжка скучная, неинтересная. Не надо ее читать. Этакнижка была очень значима, тем не менее. Здесь был феномен книги именно потому,что в нее вошли мои статьи из газет («Московские новости», «Российская газета»,статьи, опубликованные в 1992–1994 годах). И это, пожалуй, впервые в историинашей церковной публицистики, когда статьи церковного автора, священнослужителя,из светских газет были собраны вместе… Причем, статьи на такую околобогословскуюи богословскую тематику. И то, что Церковь заговорила не на высоком языке, не на богословском, а на языке журналистском, – это было важным. Сейчас уже такихпрецедентов немало, но тогда это был первый такой прорыв: вдруг вышла книжкасовременного автора (никому не известного, конечно) на современном языке. В итоге более 50 тысяч экземпляров разошлись в 1994 году.
 - У Вас естьработа «Мастер и Маргарита». За Христа или против?». Интересно, как Вы ответилина этот вопрос в своей книге?
 - Я книгуэту с собой привез, она будет на наших встречах. Эту книгу, может быть, не всемстоит читать, но всем надо иметь дома. А именно – если вам уже лет сорок, выне учитесь явно в школе и как-то особо никогда не влюблялись в книгу Булгакова,– тогда понятно, зачем вам эта книжка нужна самому. Тем не менее, эту книжкуимеет смысл держать дома. Зачем? Потому что у вас наверняка есть дети, внуки,а дети в 11-м классе обязательно в школе с этой книжкой встретятся. Она сейчасвходит в обязательную школьную программу. И я посмотрел школьные учебники на эту тему – просто волосы дыбом встают! Там утверждения типа того, что «Воланд– это воплощение абсолютной истины». Или, скажем, минувшим летом в Свято-ТихоновскомБогословском институте в Москве девочка на вступительном экзамене такое началанести про Христа… А когда экзаменатор спросил: «Откуда вы это взяли?», девочкаответила: «Ну как, это все знают, это же в «Мастере и Маргарите» описано…».В этих условиях очень важно внимательное отношение к этой книжке. И я в своейкниге просто провожу урок чтения, медленного чтения. Давайте медленно читатьи пробовать понять авторские нюансы. Главный вывод моей книги: я считаю, что Булгаков писал антиатеистический памфлет. Он показывал, каким он выглядел в атеистических брошюрах. Но – внимание! На самом деле – это не Воланд, это евангелиеот Воланда. Кстати, в одном из ранних вариантов у Булгакова такое было названиев записных книжках – «Евангелие от сатаны», «Черный богослов». Это вариантыназвания его книги. Автор пробует показать, что этот советский атеизм 30-х годов– только форма сатанизма. Воланд написан настолько конкретно, бытово, реалистически,убедительно, что возникает вопрос: если есть тьма, должен быть Свет.
 - А образПилата как освещается в Вашей работе?
 - Нет у меняк образу Пилата никаких претензий, как раз он очень живой. И этот образ вполневписывается в традицию церковного канона, касающегося Понтия Пилата.
 - Почему на Вашихлекциях так много студентов, почему все приходят, интересуются именно Вашимкурсом и лекциями? Какие вопросы задают современные студенты, о чем они хотятс Вами поговорить? Что волнует их сегодня?
 Возможно, это современнаякнига, которая, на мой взгляд, оторвала детей от компьютера и заставила хотя бы почитать – «Гарри Поттер в Церкви. Между анафемой и улыбкой»?
 - Детей от компьютера оторвала не моя книжка, сама сказка про Гарри Поттера. А у меня действительнотакая книга есть, уже дважды выходила. Смысл очень простой: если ваш ребенокживет мимо Гарри Поттера, – ну и ладно. Это не повод, чтобы заставить его читать.А если ваше дитё влюбилось в эту книжку, – не надо дома начинать «гражданскуювойну». Логика моя такова: опасна не сказка, сказка обычная. Если знать нормальныймир традиционных сказок, даже XIX века, даже русских народных сказок, то будетпонятно, что книжка про Гарри Поттера не является чем-то таким уж уникальным.Там есть интересные, необычные черты авторской сказки. То, что персонаж растет,то, что меняется язык писателя, – это очень необычно. Между первым и пятым томамиочень большая разница. Этика абсолютно христианская, жертвенная этика: любовьматери защищает лучше любой магии и револьвера. И надо собой жертвовать во имядрузей. И нельзя идти на компромиссы с совестью. И если из двух путей – легкогоили правильного – предстоит выбрать, надо выбрать правильный путь.
 А есть другое– есть спекуляция вокруг этой книжки. Когда дети полюбили эту сказку, а потомк ним приходят дяди и тети: «Теперь, дети, давайте по-настоящему». Бывают этитрюки безобидные, а иногда приходят и говорят: «Давайте именно колдовать». И это плохо. И что получается: сатанисты всего мира вопиют, что «это наша книжка».Врут. Автор этой книги прямо отрицал: «Я к вам не имею никакого отношения».Если еще и православные люди скажут, что это книжка сатанинская… Понимаете,ребенок вцепился в книжку, она ему понравилась, сатанисты эту книжку себе тянут,а православный батюшка в ту же сторону подталкивает: «Если ты влюбился в этукнижку, значит ты сатанист, ты не наш». Ребенок скажет: «Ну ладно, раз уж я должен стать сатанистом, придется мне туда идти». Чтобы этого не было, я написалкнижку, где пробовал пояснить, что сама сказка про Гарри Поттера не содержитв себе семян зла.

Беседовала Юлия БАШКИРЦЕВА
Расшифровка аудиозаписи — Илья ОСТАНИН

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475