«Надо молиться, надо искать своих близких…»

С Ольгой Валентиновной Баталовой, сотрудником Отдела культуры Екатеринбургской епархии, мы встречались неоднократно. Чаще всего, по работе. Но на этот раз она пришла в редакцию взволнованная. В руках – пожелтевшая, с неровными краями фотография прошлых лет. Ольга Валентиновна рассказала о том, что нашла сведения о своем деде, репрессированном в 1937 году священнике Андрее Белове, и поведала нам эту историю с подробностями.

- Все началось в 2001 году, в Троицкую родительскую субботу. Тогда, во время службы в храме целителя Пантелеимона, мне пришла в голову мысль: “Я не знаю, как молиться за своего отца. Как за живого или как за усопшего?” Мы не виделись уже много лет и ничего друг о друге не знали. Я была подростком, когда он покинул семью и уехал из Белоруссии, где мы тогда жили, в город Горький. Меня позднее судьба привела на Урал. Вопрос не давал мне покоя, и я обратилась к одной прихожанке храма, которая работала в паспортном столе. На мой вопрос, возможно ли поискать отца по тем данным, которые у меня имелись, она охотно откликнулась: можно. Прошло месяца три. Мы встретились снова. «Ответа нет, — сказала она. – Повторим?» И вот однажды я услышала долгожданное: «Ваш папа жив». Чувства были смятенные. Я забыла слово «папа». Я слишком давно не пользовалась им. Для меня это слово связывалось только с отцом моего сына. Собравшись с духом, села за письмо. Написала немного о себе, о том, что работаю в Епархии. Задала общие вопросы, какие можно задать через столько лет. Как живешь-можешь, папа?… Вскоре уехала в командировку в Петербург, а когда вернулась, меня ждал ответ. Больше всего отца потрясло, что мое письмо нашло его, спустя 26 лет, в тот самый день, когда он покинул семью. От него я впервые узнала, что в роду у нас были церковные люди. Двоюродная сестра деда была монахиней и умерла в монастыре, а родной брат деда Андрей Белов был священником. Его забрали в 1937 году и, по словам отца, “с тех пор он пропал”. Для меня это стало открытием. Я отправилась в свой храм, чтобы заказать панихиду. В живых дед числиться уже не мог: прошло слишком много времени. Матушка Нина, что работала на требах, женщина чуткая, внимательная, задумалась. “Оля, ведь 37-ой год… Кто же их тогда отпевал?”

Глубоко-глубоко запали ее слова… Батюшка, к которому я обратилась по ее совету, сказал: “Надо отпеть. Завтра”. На другой день, вечером, в храме целителя Пантелеимона заочно отпевали моего деда. На вопрос о том, кого отпеваем, я ответила: “Иерея Андрея”. Как-то само собой проговорилось. Уже позже начались сомнения: не надерзила ли я? не погорячилась? с чего взяла, что он иерей? И стала молиться просто за Андрея.

…В этом году я решила поехать в Дивеево не так, как в прежние годы. Поскольку переписка с отцом была восстановлена, решила заехать прежде к нему, в Нижний Новгород, пообщаться (отец тоже хотел встречи), а затем — к батюшке Серафиму. Встреча с отцом словно специально была подготовлена. Его жена попала в больницу и выписалась, уже когда я вернулась в Екатеринбург. Мы были одни. Мы не могли наговориться. Оказывается, пользоваться словом “папа” – очень здорово. Мы обсуждали вопросы веры, которых у отца накопилось немало. “Я встретился не просто с дочерью, а с интересным человеком”, — признался он. По совету отца я посетила новгородский Благовещенский монастырь, что расположен на берегу Оки. Запомнилось, что ехала по длинному мосту, и там на всех рекламных щитах встречал образ батюшки Серафима. “Преподобный отче Серафиме, моли Бога о нас!” В монастыре, в паломническом отделе, я записалась на поездку в Дивеево, но за путевкой решила поехать попозже. Вдруг кто-то еще поедет со мной? – была мысль. В самом деле, отец посоветовал мне поехать вместе с тетей, которую я тоже до этого не знала. Ей 74 года, очень бодра, очень набожна. И мы поехали в Дивеево. Знакомство происходило по дороге. Это еще одна удивительная жизнь. До 42-х лет тетя очень болела, диагноз был страшный: рак. Когда похоронила мужа, пришла в церковь. Теперь все болезни забыты. Вместе с тетей мы приложились к мощам батюшки Серафима, походили вдоль канавки, окунулись в источнике. После возвращения я осталась у нее на ночлег, и вечером мы рассматривали семейный альбом. Разбирали старые фотографии наших общих родственников. “А вот это дядя Андрей”, — сказала она просто. Для нее он такой же дядя, как и для отца. Тетя подтвердила, что дед действительно был иереем и отпевали его правильно. Я уточнила: не отпевали ли его прежде? “Нет, — был ответ. – А кому?” Вернувшись к отцу, я стала допытываться, что знает он о моем деде? Отец рассказал, что помнит, как его отец, брат Андрея, всю жизнь боялся, что за ним тоже придут из-за брата – священника и никогда ничего не рассказывал. Семья моего отца жила в Пензе, и Андрей Белов приезжал к ним в гости, так как жил где-то неподалеку. Возможно, что это Ульяновская, Симбирская, Тамбовская, Саратовская, Мордовская епархии. В памяти отца осталось, что Андрей был не дальний гость. Больше отец ничего не сказал.

Тетя передала мне фотографию деда, и я начала искать сведения о нем. Руководитель отдела, тоже иерей Андрей (дивны дела Твои, Господи!) благословил меня на продолжение поисков. Я отправила письмо на специальный сайт, в фонд “репрессированные священники”. Пока поиск идет внутри Церкви. Что-то подсказывает мне, что идти нужно этим путем. В госархив еще не обращалась.

Итак, частная история поиска моего отца закончилась отпеванием пострадавшего от безбожной власти иерея Андрея Белова.

Репрессированное священство… Сейчас эта тема звучит всюду. Нельзя успокаиваться, надо молиться, надо искать своих близких. Это очень важно и для невоцерковленных родственников. Все, что угодно Богу, сохраняется. Их образы являются нам в снах. Их отпевают через десятки лет. Потому что Церковь несокрушима.

Рассказ записала
Людмила Косовская

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475