Диакон Андрей Кураев: «Для того, чтобы накормить ваши души, к вам приходит Церковь»

Если мы хотим, чтобы больше молодых людей было в наших храмах, мы должны думать над тем, как им выделить их зону ответственности. Потому что для молодого человека естественно что-то делать, а не просто быть потребителем. Посмотрите, как действуют сектанты.

Когда они завербовывают какого-то нового адепта своего, они сразу посылают его на какую-то работу, на проповеди, например. Зачем? Пусть этот неопытный, естественно, проповедник ошибается, пусть набивает шишки. Но зато каждая новая неудача будет заставлять его глубже и глубже изучать какой-то библейский или иной материал, а главное — он будет ощущать эти свои тезисы, взгляды как свои взгляды, не как то, что было ему навязано каким-то чужим дядей, а как то, что он сам должен защищать перед лицом других своих сверстников и других людей. В результате у него происходит такая внутренняя стабилизация с той идеологией, которую он теперь проповедует. Далеко не все, естественно, методы сектантской пропаганды нам следует заимствовать, но тем не менее, сама по себе идея о том, что молодым людям нужно дать возможности для работы в Церкви, — это действительно необходимо.

Я могу сегодня предложить такую форму. Мне кажется, было бы здорово, если бы в наших храмах были введены послушания людей, таких акалуфов, стоящих у дверей. Эти молодые люди попарно, скажем, дежурили бы у входа в храм, особенно в такие дни, когда могут зайти захожане. Не прихожане, а захожане — люди, которые еще прокладывают свою тропиночку к храму. И вот задача этих дежурных молодых людей или девушек была бы двоякой. Первая — это обращать внимание на этих зашедших и, не подходя к ним, издалека, на расстоянии, коситься в их сторону для того, чтобы защитить их при случае от наших приходских «ведьм». Тут надо корректно подойти и ту самую костлявую руку, о которой сказал владыка Кирилл, остановить и сказать: «Простите, матушка, благословение отца настоятеля: с вновь зашедшими в храм общаемся мы».

Это первая задача. А вторая задача, задача максимум, при случае подойти самим и спросить: может, чем-то нужно помочь, что-то рассказать. Я по себе помню, в свои первые месяцы в Церкви, как я хотел, мечтал, чтобы кто-то ко мне подошел, обратился, что-то рассказал. Сам я не решался так людям себя навязывать, тем более советские времена были тотального страха друг перед другом. И очень хотелось хоть с кем-то поговорить.

Мне кажется, что было бы здорово, если бы и сегодня такие дежурные обращались бы, может быть, рассказали что-нибудь. Дело в том, что это было бы полезно не только для тех, кто зашел в храм, это было бы очень важно для тех, кто уже находится в храме. Потому что эти молодые дежурные должны были бы в таком случае для ответов на те вопросы, что есть у людей, знать историю своего храма, историю, сюжет и символику каждой иконки, которая есть в храме. Должны были бы знать хорошо богослужение, его историю и символику каждого песнопения. Они должны были бы уметь отвечать на какие-то основные недоумения, которые у людей по нашему поводу есть. И, соответственно, это понуждало бы самих этих молодых дежурных лучше изучать Православие, и это давало бы им возможность чем-то еще прикипеть к церковной жизни.

Естественно, что такой человек, который дежурит у ворот, все-таки будет отвлекаться от молитвы, и поэтому с точки зрения чисто духовного роста это, наверное, не очень полезно. И вот поэтому мне кажется, что такие дежурные группы должны существовать в достаточно большом количестве, то есть не один человек должен постоянно стоять у дверей, а, может быть, пять-шесть сменных пар, и чтобы раз в месяц человек такое дежурство нес, а остальные дни праздничные мог бы спокойно молиться.

Обратите внимание, мы говорим: «тоталитарные секты», но ведь у этого словосочетания есть еще и синонимы — югентрелигион, молодежная религия. Понимаете, бабушка-кришнаитка — это довольно редкое зрелище. И вот это надо осознать, почему самые тоталитарные секты, те, которые вроде бы отнимают у человека свободу, — именно они симпатичны для молодежи. А оказывается дело в том, что они могут спекулировать на юношеском стремлении к служению. Человек ищет, кому поклониться, по слову Достоевского, это действительно правильно. И соответственно, если мы хотим, чтобы эти юные сердца шли к нам, мы должны предложить им именно служение. И это тоже очень важно осознать. Те, кто в сектах, это, наверное, лучшие люди, которые в России есть. Потому что, понимаете, это значит, что это не ходячие куски телятины, им что-то в этой жизни надо, у них неспокойный ум, неспокойное сердце. Поэтому просто открещиваться от них, говорить: «Ой, ладно, там все сумасшедшие» — неумно. Это наши с вами дети, и не самые худшие, отнюдь. И если они там, то значит, мы им что-то дать не смогли, они от нас отошли.

Я знаю по своему опыту: каждый раз, когда ведешь беседу с сектантом, если эта беседа идет нормально, действительно есть несколько часов для общения, то, в конце концов, я все равно узнаю, чем все кончится. Этот мой собеседник скажет, в конце концов: «Да, все это здорово, хорошо, что вы мне это пояснили, жаль, что я этого не знал, но ведь, если честно, я ведь пробовал быть православным. Я пробовал войти в храм». И дальше идет рассказ, как встретили и куда послали.

Следующее, что я хотел бы сказать, — давайте не будем воспроизводить штампы церковной публицистики столетней давности. Один из этих штампов полагает, что слова «положу вражду между семенем твоим и семенем жены» относятся к взаимоотношениям Церкви и интеллигенции. Вы знаете, сто лет назад оно, может быть, было и так, когда действительно писалось через запятую в некоторых изданиях: «жиды, студенты и интеллигенты». Но, понимаете, если мы будем все это воспроизводить сегодня, то, мне кажется, мы окажемся одинокими. Вот почему. А кто нас сегодня в состоянии услышать?

Вот здесь присутствует замечательный педагог, психолог протоиерей Борис Ничипоров. В прошлом году на Сретенье в Московской Духовной академии была конференция на тему «Церковь и молодежь». И отец Борис из своего опыта — он работает в небольшом городке в Тверской области, — сказал: «Вы знаете, среди молодежи нашего города есть только одна группа, с которой есть шанс построить общение, найти общий язык. Это боевики». То есть это те ребята, которые серьезно занимаются боевыми искусствами, потому что ради своего спорта они держат себя в физической форме. Все остальные уже или на игле, или в бутылке. И это ведь серьезно.

Хорошо, я от себя могу добавить, имея опыт работы с москвичами, что есть еще другая группа, с которой можно работать. Это карьеристы. Это те ребята, которые хотят чего-то в жизни добиться, сделать самих себя, создать семью, дом построить, карьеру сделать. И поэтому они стараются хорошо учиться, поступать в нормальные университеты, поэтому у них есть какие-то иные интересы, кроме того, как наиболее кайфово провести наступающий вечер. И вот опять же, именно потому, что у них хоть относительная трезвость в головах есть, поэтому с ними еще можно работать, с ними можно спорить.

Смотрите, что происходит. В России сегодня Православие превращается в секту интеллигентов. В наших храмах почти нет рабочих.

У нас, если вычесть, скажем, старшее поколение, бабушек наших пенсионерочек, то, смотрите, молодое поколение и среднее поколение -это в основном интеллигенция. В крупных городах это так. Что сказать, вот в конце марта один батюшка из Западной Белоруссии потряс меня своим сообщением. Как-то после тяжелого дня беседуем, он говорит: «Хорошо бы скорее Троица». Я удивляюсь: «Батюшка, а почему вы Троицу ждете?». «Ну как, Троица — начнутся работы полевые, люди в поля пойдут (он в сельском храме служит), и, соответственно, в храме народу уже не будет, можно будет тогда, с одной стороны, ремонтом храма заняться, а с другой стороны, поехать отдохнуть». Я его слушаю и поражаюсь. Почему? Потому что вокруг Москвы, в Центральной России, ситуация ровно обратная — сельские приходы оживают только после Троицы. Дачники приехали.

В Тверской опять же епархии есть поселочек, храм там стоит, не разрушенный храм, дом культуры в этом храме. Вот, наконец, два года назад удалось собрать людей, решить вопрос, что будет в этом храме — дом культуры, дискотека или все-таки храм. Голоса разделились пополам. Половина за храм, половина за дискотеку. Но за храм были дачники-москвичи, а за дискотеку — аборигены. А где мы танцевать будем? Где мы кино будем смотреть, вы что? Если надо повенчаться или похорониться — в соседнее село свозят, ладно, а в повседневной жизни нам киношка нужна. Так вот в этих условиях, когда Православие сто лет назад было крестьянской религией, города жили Вольтером, Марксом, Дарвином и так далее, а сегодня ситуация несколько иная.

Я вот пробую себя представить на месте юного батюшки, который окончил семинарию, его отправили на село служить, строить или восстанавливать храм. А с чего начать отношения? С кем? И вот, по моему ощущению, единственная группа сельских, например, жителей или в городах небольших, с которой у священника может наладиться контакт, это местная интеллигенция — учителя и врачи, а что это означает? Это означает, что, во-первых, и в семинариях надо преодолеть этот дурацкий совершенно стереотип, что, дескать, у нас бабушки на приходе и поэтому для бабушек этого знать не надо — философии, еще чего-нибудь, истории, бабушкам не надо. Так вот надо учиться готовиться и работать с этой интеллигенцией. И, соответственно, надо этот стереотип из сознания убрать, что раз интеллигент, значит, еретик, раз образованный человек, значит, что-то опасное, а все остальное еще опаснее. Да, сто лет назад можно было сказать словами преподобного Амвросия Оптинского: где просто, там ангелов со сто. Сегодня ситуация другая, сегодня, где просто, там ересей со сто будет, и в самой церковной среде, а уже тем более в светской. Уж что может быть проще так называемого научного атеизма. Бога нет, царя не надо, мы на кочке проживем. Вот предельная простота. Так вот в этих условиях Православие становится интересно и привлекательно для тех людей, у которых есть вкус к сложности, вкус к мысли, вкус к самостоятельности, умение плыть против течения. Поэтому все-таки давайте перестанем воспроизводить на уровне приходских пересудов и в церковных изданиях вот все эти хулы привычные из позапрошлого века по поводу интеллигенции, которая Россию продала.

И, наконец, последнее, что я хотел бы сегодня сказать. Представьте себе, что меня командировали вести уроки, например, музыки в школу. Я прихожу в школу и говорю детишкам: «Дети, вы знаете, мы с вами изучим историю музыки сначала. А вы знаете, история музыки она очень трагична была. Потому что в музыке бывали удивительные достижения, и тогда строились симфонии. Благие созвучия. А бывали неудачи, и рождались какофонии. Так вот, вы знаете, дети, когда-то давно, в глубокой древности возникла страшная какофония — какофония «дзим, блям, бум». Вот, дети, запомните эти звуки и никогда не издавайте. А на следующем уроке, мы с вами через неделю встретимся и изучим историю появления такой страшной ереси, тоже была в древности, — какофонии «дзим, блям, блям». И вот так потихонечку мы истории всех ересей с вами изучим. Мы с вами коснемся недавно возникшей, самой страшной ереси в истории человечества «дзим, блям, барам». Но после каникул, так и быть, я дам вам Моцарта послушать.

Что вы тогда скажете о моем педагогическом таланте? Ниже пояса, что называется. К сожалению, именно по этому принципу сейчас и строится наше общение с молодежными аудиториями. Мы часто приходим к этим людям для того, чтобы сказать, чего им нельзя. Мы что-то у людей отбираем, не успев им ничего дать. В итоге, как одна актриса недавно заявила в интервью: вы знаете, мне так тяжело жить, в этой жизни все, что приятно, — или греховно, или портит фигуру.

Если наши проповеди не будут менять стереотипы, что Православие — одно огромное НИЗЯ, тогда, конечно, мы будем бесконечно далеки от молодежи, а она будет в сектах. Была такая замечательная притча буддийская в индийской традиции: некий царь подходит к человеку и говорит: «Ты знаешь, я готов подарить тебе все, о чем ты можешь мечтать, — дать молодость, вечную жизнь, царство, любовь к женщине, богатство — все тебе отдам. Для того, чтобы получить эти бесценные дары, тебе нужно сделать небольшое усилие. Я тебе дам вот эту чашу с водой, но только чашу с водой тебе надо будет пронести из одного села в другое, вот по этой дороге. Только есть несколько дополнительных условий. Первое, за твоей спиной будет идти воин с обнаженным мечом. Второе, если хоть капля воды упадет на землю — воин сразу тебе сносит голову с плеч. Третье, чаша будет полна до краев. И последнее, твой путь будет проходить через деревню, которая в это время будет играть свадьбу. Через эту пьяную, танцующую деревню надо суметь пронести, пробалансировать эту чашу, не расплескав ее».

Что здесь буддийского — понятно, то есть палач, который готов свести с тобой счет, карма, не знающая снисхождения и милосердия. А что есть близкого с христианством, это только идея того, что сначала тебе нечем заняться, чаша только сначала наполняется, а потом попробуй ее не расплескать. Если обычно в языческой религии говорят — ты делай то-то и то-то, а потом в награду получишь вот это. В Евангелии это переворачивается, сначала до вас достигло Царствие Божие, а затем не потеряйте его. Святые Отцы называли это обручением будущего, задатком будущего, залогом будущего. В этом есть некая фундаментальная проблема религиозной проповеди в отличие от обычного обучения. Богословие — наука опытная, и религиозная жизнь, и богословие — неразрывны.

И вот здесь есть принципиальная нетехнологичность. Я могу что-то говорить, доказывать, аргументировать, но опыт от себя в другого человека я переложить не могу. Здесь есть некая непредсказуемость чуда, совершится оно или нет. И в этом следующий парадокс Православия. То, что все наши формы религиозной жизни, начиная с богослужебных, создавались людьми, у которых этот опыт был. А мы пробуем эти формы и эти одежды перенести на людей, у которых этого опыта нет. В этом парадокс миссионера. Как ему стать понятным? И мы даем одежду на вырост, истину на вырост предлагаем людям.

Представьте себе, вот я вхожу в класс к девочкам. Девочки-подростки, лет по 12–13. Захожу и говорю: «Дети, вы уже большие, давайте говорить. Мальчики, выходите из класса, я только с девочками сегодня беседую». И дальше я начинаю «про это» беседовать с девочками. Моя беседа строится по такому принципу — девочки, знаете, бывает такое общение мужчины и женщины, что в женщине появляется новая жизнь, она становится беременной. После этого я 20 минут рассказываю девочкам о том, что они будут испытывать во время беременности: тошноту, аллергию и тому подобное, затем 20 минут рассказываю, что они будут испытывать во время родов, и последние 5 минут, на закуску, про прелести кормления грудью — маститы, молочницу, и затем — звонок. Мальчики возвращаются в класс. Чего я добьюсь — какими девочки глазами на мальчиков посмотрят. «Ну, мужики, мы не знали, что вы такие сволочи, мы близко к вам не подойдем».

Что произошло? Эти девочки еще не знают, что такое любовь, ни супружеская, ни тем паче материнская. А я им уже рассказал о том, с чем, с какими шипами это может быть связано дальше. Так вот у нас очень часто бывает так, когда мы говорим о христианской жизни, потому что все правила аскетики, все правила нашего устава церковного и богослужебного существуют для того, чтобы выкидыш не произошел. Это правило жизни беременного человека, беременной души. Это, по слову апостола Павла — не я живу, но живет во мне Христос. Если это есть, если есть ощущение того, что действительно сердце, новая искорка появилась, новая жизнь, тогда все понятно.

Почему не надо хохотать? Например, попробуйте объяснить человеку, почему нельзя хохотать, почему Жванецкий — это плохо. Рациональных аргументов не найдется, должно быть какое-то ощущение души. Ты отхохотал, а душа тусклее стала, душа опустошеннее стала. Но ведь для этого надо, чтобы было с чем сравнивать. Какое-то ощущение души у человека должно появиться. А если этого ощущения души у человека нет, тогда Православие совсем непонятно становится. Вот поэтому, мне кажется, надо все время помнить, ради чего мы говорим и о чем. Потому что, если мы предлагаем у людей что-то отнять, не пояснив, чем живет христианство, — мы же не запретами живем, — а у него же тоже есть свое позитивное наполнение.

Я помню, однажды в Италии гостил в одном монастыре, разговаривал с человеком, который был католическим священником, перешел в Православие. Удивительный человек был, он содержал монастырь на зарплату, которую сам получал в качестве преподавателя философии в местной городской школе. Вот на эту зарплату монастырь содержал. Прекрасный человек, очень талантливый. И вот однажды я его спрашиваю: я не понимаю, почему в монастыре молодежи нет, если этот батюшка преподает в школе. Я тоже в этой школе несколько уроков провел, и очень хорошие, говорю, ребята. У меня такое ощущение, что если бы я с этими ребятами хотя бы месяц поговорил, они бы у меня строем в монастырь ходили. А мне вот послушник запрещает. Понимаете, в нем слишком велико католическое воспитание, с некоторыми характерными проблемами. Мы прекрасный урок провели, а под конец он обязательно скажет: «Дети, главное, запомните, чтобы на дискотеку ни шагу». И после этого все дети запомнят последнюю фразу, и у них остается в памяти, что Церковь — это то, что у них что-то вырывает из рук, а не то, что дает.

Давайте помнить, что Православие — это не есть просто набор ряда положенных форм. Это такая картина, которая рассчитана на восприятие движущегося человека. Есть такие рекламные щиты, которые, если стоишь рядом с ними, кажутся совершенно ровными, но если проезжаешь мимо них на машине, как будто эта сигаретная пачка или что-то иное поворачивается следом за тобой, возникает такое глубокое впечатление динамичности какой-то.

То же самое есть Православие. Пока человек стоит на месте, ему непонятно, зачем так, но как только человек начинает двигаться, рождается понимание. Поэтому давайте помнить, что мы с вами беседуем о мире души, а не о чем-то технологичном. Поэтому, прежде чем вторгаться в мир их души, попробуем дать им ощущение для начала хотя бы самих себя. Что они не есть это тело, что в них живет странное существо по имени душа. То, что заявляет о себе, когда она болит, когда все тело здорово. И что у этой души есть свои потребности и есть свои болячки. И для того, чтобы накормить ваши души, для того, чтобы защитить их от их болезни, вот для этого к вам приходит Церковь.

Страна.Ru

(Печатается с сокращениями)

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475