Военным необходима духовность

— Отец Серафим, считаете ли вы эту войну праведной?

— Любая война сама по себе является грехом. Любое насилие против человека не угодно воле Божией. И поэтому сказать, правильная это война или нет, я не берусь, но с другой стороны, когда существует насилие по отношению к мирному населению, то кто-то должен это прекратить. И данная контртеррористичесакая операция, как её называет федеральное командование, была необходимым ответом на действия чеченских боевиков.

— Возможна ли ситуация, когда Православная Церковь не будет одобрять войны, ведущиеся правительством? Потому что в данной ситуации Православная Церковь всё-таки одобряет эту войну. Священники благословляют солдат, уезжающих на войну, вы благословляете оружие этих солдат, из которого они стреляют.

— Уезжая на войну, эти бойцы являются не просто бойцами, они являются в первую очередь людьми, они являются православными христианами. И за любого православного христианина, за любого человека, который может там положить душу свою за свой народ, мы переживаем как за своего родного человека, и поэтому мы их благословляем не то что на войну, а мы молимся о их благополучном возвращении, молимся, чтобы с этим человеком ничего там не случилось. За время своей командировки я повстречал одного священнослужителя, который прилетал из Краснодара, чтобы посетить внутренние войска из своего округа.

— Почему священники не присутствуют в войсках постоянно? Это общемировая практика и в дореволюционной России всегда были полковые священники, которые всегда на войне были рядом с войсками и выполняли необходимые обряды?

— На сегодняшний день Церковь отделена от государства, и взаимодействие с вооруженными силами и МВД у нас происходит только лишь на базе соглашения, нет правовой базы. Даже, например, во время пребывания в войсках любой из командиров в первую очередь у меня спрашивал основание моего прибытия, какой есть приказ, какое распоряжение. В данной ситуации я ссылался на соглашение и на просьбу командования Уральского военного округа и командования округа Внутренних войск.

— Как относились к вам военные?

— Было благожелательное отношение. Были, конечно, такие люди, которые смотрели на это с усмешкой. Приехал священник… зачем приехал? Что тут ему необходимо? Вроде, идет война, занимался бы своим делом там. А так ребята были очень рады. 9 мая, когда мы прибыли в Ханкалу, один из офицеров, с которым нам довелось крестить с о. Флавианом солдат в нашу первую поездку, даже бросился к нам на шею от радости. Ему действительно было приятно встретиться с нами. Люди приходили к нам с просьбами, люди были очень рады, что мы там есть.

— Вы устроили целый конвейер по крещению солдат…

— Я бы не назвал это конвейером. Действительно, порой приходились крестить по 50 человек сразу, но эта массовость была вызвана тем, что в одном только полку порядка 1000 человек, а время моей командировки, время моего общения в каждой определенной структуре было не столь велико. Тем более, это не мирный гарнизон, это часть, находящаяся в боевых действиях, в любой момент поступал приказ — и бойцы уходили на позиции. Поэтому порой действительно приходилось крестить сразу по 50 человек.

— А почему бойцы хотели уйти на позиции окрещенными?

— Многие принимали крещение с твердым осознанием основ православной веры. Прежде чем их крестить, мы проводили катехизаторские беседы. Минимум мы просили, не то чтобы выучить наизусть, но хотя бы полностью понимать слова «Символа веры», где изложены основы православной веры. Конечно, были такие ребята, которые подходили и говорили «Я хочу покреститься, чтобы со мной ничего не случилось», но в данном случае мы с ними тоже проводили катехизацию, чтобы человек понял, что крещение является в первую очередь духовным рождением.

— Когда во время Великой Отечественной солдаты уходили в бой и писали «в случае моей смерти прошу считать меня коммунистом», то, когда они возвращались живыми, они автоматически становились коммунистами. Сейчас мы над этим смеемся… То же ли самое сейчас происходит: ухожу в бой, прошу считать меня православным?…

— Нет, нет, сейчас совсем другое. Такого не было. Некоторые ребята просили об их крещении никому не рассказывать. Т. е. он крестился для себя. Был факт, когда один из офицеров, полковник, буквально два дня ходил за нами с отцом Флавианом для того, чтобы мы совершили Таинство Святого Крещения, и когда я вновь приехал в Ханкалу, он не пропустил ни одного богослужения, совершаемого в нашем полковом храме.

— Что за история с тем, что вас чуть не похитили?

— Это могло случиться, но конкретно такой истории не произошло. Дело в том, что существует два селения — Автуры и Шали. Под Шалями находятся бывшие уральские полки. В тот день, когда мы направлялись к этим полкам, вертолета в Шали не было и нам сказали, что мы можем вылететь в Автуры, т. к. это практически одно и то же селение. Не зная, к сожалению, географию Чечни, я принял решение вылететь туда. И только когда мы прибыли в Автуры, я узнал, что оно находится в 17 км от Шалей и что буквально утром из Автуры вывели последние федеральные войска.

И мы остались одни с псаломщиком посреди колхозного поля, а в 10 часов вечера нас там забрали военные и сказали: «Отцы, это было очень опасно, потому что здесь на любого гражданина смотрят как на жирную индейку, а тем более вы остались среди мусульман и могла случиться любая непредсказуемая ситуация».

— Простите, вы остались среди боевиков или просто среди мусульман?

— Мы остались среди мусульман.

— И, значит, любой мусульманин это потенциальный похититель людей…

— Не обязательно, но дело в том, что днем в этом селении было совершенно спокойно, а ночью то здание, в котором нам довелось ночевать, обстреливали неоднократно.

— Это после этого случая вам дали гранаты?

— Не то чтобы нам конкретно выдали. Просто подошел один из офицеров и сказал: «Батюшка, ситуации бывают разные. Вы сам должны решить, можно ли вам брать оружие в руки или нет. Но мне было бы спокойнее, если бы эта граната была при вас». Я ее положил в ящик, и она там пролежала в течение всей поездки.

— Граната, чтобы подорваться?

— Не то, чтобы подорваться, использовать её можно было по-разному.

— Ну как её можно использовать? Или кинуть в чеченцев, или подорваться самому, чтобы не попасть в плен.

— Себя я подрывать не собирался. Это самоубийство.

— Естественно, вам это не положено.

— Да. Да и Господь не стал бы послать на меня больше испытаний, которые я бы смог претерпеть.

— Автомат не предлагали?

— Нет. Оружие стоит на учёте, оно под номером и выдавать его так просто никто не будет.

— А предложили бы, вы бы взяли?

— По ситуации.

— Каску носили?

— Каску надевать мне не приходилось, но её действительно подарили мне офицеры. «Нам, батюшка, она не пригодиться, а вам пусть будет памятью о вашей поездке и о том, что мы были вместе с вами все эти дни».

— Что сейчас творится в Чечне? Нам сказали, что мы победили, что война окончена, но даже сейчас по той фильтрованной информации, которая доходит до нас, очевидно, что война продолжается полным ходом. Что там на самом деле?

— Война действительно продолжается, окончания войны как такового нет. Единственное, сейчас не ведётся активных действий федеральными войсками. Но нападения происходят систематически. Так, например, в ночь с 9 на 10 мая в одном из военных полков, находящихся на территории Чеченской Республики, снайпер убил одного из военнослужащих-срочников. Были нападения на эти полки, которые ребята отражали. Разведка док ладывала, что либо под Грозным, либо под Шалями обнаружена какая-то группа боевиков. Ночью мы сами были свидетелями, как наша артиллерия открывала огонь по горным районам.

— Как солдаты относятся к Чечне, они же наверняка с вами беседовали?

— По отношению к войне у ребят возникает ожесточенность, озлобленность. Потому что срочники, даже те, которые ехали по собственной воле, ехали туда по какой-то причине. Кто-то, чтобы скоротать срок своей военной службы, кто-то, чтобы заработать деньги, и там они сталкивались с какими-то трудностями, всё-таки в войсках сейчас ситуация, я считаю, не очень благополучная, конкретного финансирования там не происходит. И дело в том, что ребята действительно гибнут, порой гибнут глупо. И у них возникает озлобленность по отношению к войне, по отношению к чеченцам, к любому гражданину кавказской национальности, как, впрочем, и у любого чеченца в отношении к Российской армии. Ведь мирное население очень озлоблено по отношению к русским.

— То есть наши-то воюют не с боевиками, а с чеченцами?

— Нет, по отношению к мирному населению наши поступают вполне гуманно, они относятся к ним, как к обыкновеннным людям. Например, МЧС регулярно выдает провизию, питание, то есть людям помогают везде и во всем. Я даже приведу больший факт: один из лётчиков боевого вертолета МИ-24 рассказал нам случай, когда был радиоперехват из машины Хаттаба, и был отдан приказ нанести ракетно-бомбовый удар. Его машина как раз заходила в селение, приказ всё равно был. Лётчик не открыл огонь только по одной причине — мирное население с детьми окружило машину. Он сказал, что у него никогда не поднимется рука стрелять в мирное население, а особенно в детей.

— И что с этим лётчиком сделали?

— Ничего не сделали. Он спокойно проходит службу. Потому что, мне кажется, он не нарушал приказ, а сделал так, как подсказывает ему собственная совесть.

— Говорят, что солдаты голодают, что в расположение наших частей заходят чеченцы, солдаты продают им оружие.

— Такого при мне не было, оружия не продавали. Действительно были случаи, когда выпечка хлеба в полках не превышала 1/3 нормы. Насчёт того, что чеченцы заходят в наши полки, я не могу сказать, могу сказать одно: когда мы проезжали мимо населенного пункта Аргун и наша колона остановилась, к нам подошёл один человек и сказал: «Срочно продайте рацию».

Конечно, рацию ему никто не продал. Но меня это заинтересовало, и я задал ему вопрос: «А зачем она тебе?» «Чтобы связываться». «С нашими?» «Нет, со своими».

— Что из себя представляют чеченцы, которых мы освобождаем? Они действительно мечтают о том, когда же федеральные войска разбомбят всех боевиков и они могут спокойно приступить к землепашеству или другим своим занятиям?

— Вы знаете, этот народ испокон веков славился тем, что они жили набегами. Этот народ никогда не считался мирным. В первую свою поездку мне довелось встретиться с главой администрации села Дубаюрт. И я задал ему вопрос: «Какие у вас отношения с российскими военнослужащими?» «Отношения очень плохие». «Почему?» «Хоть я и был против войны. Хоть на меня в своё время Дудаев показывал пальцем, что я против этой войны, но тем не менее я за независимость Чечни. И пока здесь будут военные, мы с ними будем воевать».

Он не скрывал того, что он является ваххабитом. На мой вопрос: «Есть ли здесь русское население?», он с озлобленностью ответил: «Нет. Русских здесь нет. Русских здесь не может быть».

— Что будет в Чечне дальше, по вашему? Как правило, партизанские войны правительственные войска не выигрывают.

— Здесь я не могу конкретно спрогнозировать. Потому что я не являюсь ни политиком, ни военным, ни стратегом. Но, на мой взгляд, эта война может продлиться ещё долгое время.

— Чеченцы всё-таки хотят, чтобы федеральные войска победили и выбили боевиков, или чёткой границы между боевиками и не боевиками не существует и чеченцы хотят только одного — независимости от России?

— Мне на этот вопрос очень трудно ответить. Потому что с мирным населением в Чечне мне приходилось общаться крайне редко. Но они желают, чтобы война закончилась, какой победой -им без разницы. Они хотят только окончания войны и независимости своей республики.

ВОПРОСЫ ТЕЛЕЗРИТЕЛЕЙ:

— Дадут ли вам орден?

— К ордену меня никто не представлял. А вот в Ханкале после второй литургии (21 мая) командование 42-ой дивизии мне вручило благодарность от Президента Российской Федерации и Верховного Главнокомандующего В.В. Путина.

— Для вас как для священника поехать в Чечню и рисковать своей жизнью это внутренний подвиг или это нормальная ваша работа?

— Я считаю, что здесь никакого подвига нет, это нормальная наша работа. «Пастырь добрый душу полагает свою за овцы своя». И любой священнослужитель и нашей Епархии, и в целом Русской Православной Церкви всегда будет находиться вместе со своей паствой.

— Как батюшка думает, стоит ли в войсках иметь священнослужителя по аналогии с зарубежной армией?

— Я считаю, это моё мнение и мнение военнослужащих, которое они высказали в первый наш приезд, не то что бы вместо замполита, но по аналогии с западной армией, полковой священник необходим. Были ситуации, когда мне самому приходилось как психологу решать некоторые проблемы военнослужащих.

— Это должен быть православный священник?

— Я считаю, что так как армия наша является многоконфессиональной, то представители традиционной религии могут на равных существовать в полках.

— Помогает ли освящение оружия в точности стрельбы?

— Мы освящаем не для того, чтобы это оружие не заклинило, не для того, чтобы оно точно стреляло и попадало во врага. У воина-христианина должно быть христианское оружие. Чтобы воин с этим оружием защищал достояние, а не для того, чтобы он на кого-то нападал или убивал.

— Солдат, которого вы окрестили, он действительно отличается от других солдат?

— Он отличается по своему внутреннему, духовному содержанию. Потому как тот человек, который принял Таинство Крещения с Верой, всю свою жизнь и службу, несмотря даже на военные действия, будет строить по заповедям Христовым. А мораль, нравственность, основы духовности необходимы любому военнослужащему.

— Есть ли специальные молитвы, которые произносят перед боем?

— Есть молебен о победе российского православного воинства, который мы также совершали на территории Чеченской Республики.

— Где сейчас передвижной храм?

— Полковой храм прибыл вместе со мной. И сейчас находится на территории Крестовоздвиженского монастыря. До следующей командировки этот храм будет выполнять миссионерскую функцию нашей Епархии.

— А если ещё раз будет вам дорога в Чечню, вы поедете?

— Если на то будет воля Божия и благословение церковного начальства.

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475