Печальник по земле русской

Аляска, маленький островок Еловый, отделенный нешироким Узким проливом от другого, большого острова Кодьяк. На Кодьяке целый город со всеми его соблазнами, а здесь, за проливом — одно лишь рыбачье село с лавкой и почтой. А в дальнем восточном конце острова, на бepeгy Монастырского залива, в густом лесу — могила преп. Германа Аляскинского, церковка да деревянный обелиск на месте его келии. Полторы сотни лет назад преподобный сам предсказал, что на Еловом будет подвизаться еще один такой же монах, любитель безмолвия и пустынножительства.

И вот, просматривая возобновленный Валаамским обществом Америки журнал «Русский паломник» № 5 за 1992 г., натыкаюсь на биографию архимандрита Герасима, того самого инока, предсказанного преподобным. Биография составлена из отрывков его писем за тридцать пять лет жизни на острове. И сразу меня охватывает сложное чувство умиротворения и скорби, отрады и печали по земле русской. И хочется плакать вслед за ним, о. Герасимом, печальником и молитвенником за несчастный русский народ.

Уже в предисловии составитель подборки отмечает, что «о. Герасим в своем уединении много проплакал за Русь, плененную безбожной, жестокой властью».

Родился о. Герасим, а в миру Михаил Александрович Шмальц, в 1888 г. в г. Алексине близ Москвы. Как и большинство людей, чье призвание — иночество, грезил о монастыре с детства, с восьми лет:

«Тогда я, отрок Миша, только и мечтал о монастыре, об избушке, построенной в лесу на полянке, окруженной березами, а невдалеке — ключ холодной воды… Я планировал, где построить храм и келии. Милые, чистые детские мечты».

А в 1906 г. 17 июля н. ст. в возрасте 18 лет поступает он послушником в Тихоно- Калужскую пустынь, ближайшую соседку и по расстоянию, и по духу знаменитой Оптиной. Этот свой родной монастырь вспоминает oн потом всю жизнь:

«В Успенский пост вспоминается мне моя Тихонова Пустынь… Дивное богослужение, тысячи богомольцев. А какой звон-то был… Ну вот, я и расстроился, хочется плакать».

И здесь его обуревают все те же мечты:

«Зайдешь, бывало, в лес, увидишь красивую полянку, окруженную соснами, и подумаешь: Вот где построил бы себе домик- келью».

В 1911 г. иеромонаха Герасима отзывают из монастыря на время для совершения богослужений в Туле, Москве, Санкт-Петербурге. Близятся страшные потрясения, но в России никто о них не подозревает. Начиная с 1914 г., несмотря на войну, его обещают послать в паломничество на Афон. Поездка началась в 1915 г. Из тихой, спокойной, хотя и сражающейся России, инок Герасим попадает в Грецию, Болгарию, Румынию, Сербию. Отсюда его вместе с архиепископом Евдокимом опять-таки временно направляют на Аляску. Но уже начались крестьянские муки России, и Америка становится для него местом изгнания до самой кончины. Долго еще, очень долго скитался о. Герасим по Америке в качестве священника разных приходов, грустил, видя церковный раскол и распри, не мог перед судом своей совести примкнуть ни к одной из враждующих сторон, а значит, не мог и опубликовать ничего им написанного.

В 1926 г. в Пасху посетил он впервые о. Еловый и могилу преп. Германа. Утром 27 мая вместе с о. прот. Николаем Кашеваровым и двумя женщинами-паломницами переплыли они на лодке бурный Узкий пролив и вступили на берег Монастырского залива.

«Тихая солнечная погода, — вспоминает о. Герасим. — Высокие ели — единственные свидетели великих уединенных подвигов старца, пение пернатых жителей пустыни… Так и казалось, что вот-вот из чащи покажется фигура старца, его кроткое лицо, и он скажет нам слово утешения.»

Тропинка привела нас в чащу леса к деревянному обелиску на месте келии, где жил и скончался преподобный. Тут сохранились еще грядки его огорода, для удобрения которого носил он когда-то с берега морскую капусту. Полянку плотно окружали столетние ели, но в это время солнце пробилось сквозь их лапы и ярко осветило памятник, как бы призывая к молитве.

Помолившись, прошли они дальше к роднику, из которого старец поил некогда больных и вылечивал этой водой, и далее к деревянной церковке во имя прп. Сергия и Германа Валаамских, построенной в начале нашего века на месте могилы преподобного патриархом Тихоном в бытность его аляскинским преосвященным. Здесь, возле надгробия, иеромонах Герасим отслужил молебен и панихиду. «Как хорошо было молиться перед могилою старца!» Здесь он, подняв доски пола, спустился к самому могильному холмику. На нем лежал крест, поставленный на могиле сразу после погребения. Удивительно, в сырой атмосфере острова да еще лежащий много лет прямо на влажной земле этот еловый крест совсем не погнил.

Взяв землицы и опустив на место доски пола, четверо паломников стали спускаться к морю, к своей лодке. О. Герасим, полный чудного умиротворения, вспоминая всегдашние свои мечты об избушке-келии, подошел опять к обелиску на месте кончины и почувствовал благоухание. Сначала он подумал, что оно исходит от одежды его спутника, пропахшей ладаном, но аромат был «тонкий, приятный», неземной. Он встал на колени, и сами собой родились в нем слова: «Благодарю тебя, добрый старец, что ты сподобил меня посетить тобою возлюбленное место. Отец Герман, если я приду в твою пустыньку, то прими меня, я полюбил сие место». Все говорило о том, что великий старец ждет и готов принять поселенца, но прошло еще девять лет, прежде чем о. Герасим, кое-как отбившись от всех этих враждующих юрисдикций и поняв, что должен быть верен одной-единственной, «Христовой», поселился на «Новом Валааме».

Нашлась для него здесь старенькая келейка, видимо, оставшаяся от жившего в 1880-х годах валаамца иеродиакона о. Никиты, позднее погибшего при пожаре.

«В моей келии, — вспоминает о. Герасим, — между бревнами солнце проникало, в полу такие щели, что видно, как собака Брауни бегает на дворе. Нужно было все затыкать, заклеивать». Ремонтировать было не на что — денег у него было всего пятьдесят долларов, подаренных друзьями на обзаведение. А зима выдалась суровая. Вот и пришлось о. Герасиму переехать в с. Узское, где он служил всю зиму в церкви и работал в лавке мистера Грима, чтобы оплатить сделанные поневоле долги. Потом подвернулась работа более выгодная, и на полученную плату ему удалось построить маленькую часовенку в честь Калужской иконы Богоматери на месте келии преподобного Германа.

Вот и осуществилась, хотя и на чужбине, его давняя детская мечта. «На Еловом у меня своя келия, своя часовня. Я люблю свою тихую пустыньку, оставляю ее со слезами горечи, а когда возвращаюсь, радуюсь… Я там не скучаю, хотя не вижу людей неделями, месяцами».

В разные годы возле него пытались поселиться иноки: Макарий, Сергий, Никон, Александр, Илия и др., да все не выдерживали, уезжали. А так хотелось, чтобы был, хоть маленький, а настоящий скит. При его деятельном участии в Калифорнии, в Платине, в 1963 г. образовалось иноческое миссионерское братство имени преп. Германа, а в 1983 г., уже после кончины о. Герасима, часть иноков переселилась на остров и основала новый Михайловский скит.

Его заботами, а больше того его молитвами сохранились мощи св. Германа и некоторые его вещи: камилавка, вериги, выносной крест.

Но главное из всего, что удалось совершить в жизни о. Герасиму, — это его сорокалетний молитвенный плач.

«О, где ты, моя милая Родина, где твои домики из сосновых бревен? Ведь у нас и у бедного человека было уютно, тепло даже при тридцатиградусном морозе… В России, дома, мы часто хвалим заграницу. Но нет, не понравилось мне там… Родина — самая милая страна».

«Здесь, где близко море, острова — нет той красоты, что на Руси Святой». «А теперь антихрист ходит по России со своими слугами и разрушает Божии храмы…, у которых сами древние стены благоухали фимиамом».

«Иногда вижу во сне, — признается он, — что я в России, что моя келия стоит на полянке и яркое солнышко светит с неба. Господи, думаю, я теперь дома. А проснусь, и сердце больно заноет».

Еще в двадцатые годы игумен уже разгромленной большевиками Тихоновой пустыни, будущий мученик о. Иона писал о. Герасиму на Аляску: «Тебе, живушему вдали, жаль нашей святой обители, ты плачешь о ней. А я-то живу возле нее, вижу ее церкви… и порою сижу и пою: «Седе Адам прямо Рая» и проливаю слезы». Не об одних монастырях, о всем народе русском проливали они слезы.

Грустно ему было на чужбине, очень грустно.

«Сегодня служил литургию. Люблю, когда солнечные лучи проникают в церковь. После служил молебен. День ангела моей мамы».

Письма его переполнены воспоминаниями, и все о России: о родной Тихоновой пустыни, о брате Александре, о блаженной Ефросинии (в миру княжне Евдокии Вяземской), о древнем Иоанно-Предтеченском храме в г. Алексин, на месте которого теперь нелепо машет рукой бронзовый вождь мирового пролетариата, об Афоне и снова о родном монастыре…

«Скоро, скоро перестанет биться мое сердце, страдать за свою Родину, за все мое родное…» — эти строки написаны в 1961 г., а в 1969 г. о. Герасим скончался. Вот только теперь, узнав кое-что, немногое, о внутренней духовной жизни одного из пустынников, начинаешь понимать, что не об одном лишь собственном спасении пеклись истинные подвижники прошлого и наших дней, что, может быть, молитвами да слезами таких, как о. Герасим, и устояла Русь во всех невзгодах двадцатого века, а народ наш, хотя и лежит поверженный на дне глубокого рва грехов своих, но есть еще с ним Милость Божия, может он еще встать и возродить Святую Русь.

В. ПРИХОЖАНИН
Екатеринбург

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475