Наталия Мильченко: «Православный театр – это большая ответственность»

Ушел из жизни светлый, талантливый человек – Наталия Витальевна Мильченко, художественный руководитель и основатель православного театра имени Михаила Чехова, редактор литературно-драматической редакции православного радиоканала «Воскресение». Память об этой удивительной женщине, высоком профессионале, отдавшей театру всю свою жизнь, навсегда сохранится в сердцах ее друзей, коллег-актеров, многочисленных зрителей, поклонников ее таланта и ее детища – православного театра-лаборатории.

Сегодня мы предлагаем интервью с Наталией Витальевной, которое она дала нашему корреспонденту накануне открытия 17-го сезона театра, 14 октября 2010 года. Позади семнадцать лет работы, немало интересных постановок, преданных зрителей, которые стараются не пропускать ни одной новой работы творческого коллектива...

О том, что вместили в себя прошедшие годы, и состоялся наш разговор с художественным руководителем театра, заслуженным работником культуры России Наталией Витальевной Мильченко.

– Семнадцать лет работы… Если считать, что в среднем в год мы ставили по 5-6 спектаклей, за это время было подготовлено более 60 спектаклей. Недавно я подсчитала, что за всю свою режиссерскую деятельность поставила свыше 220 спектаклей. Откровенно говоря, я не думала, что наш театр доживет даже до десятилетия, потому что он был создан в страшно тяжелое для страны время начала экономических преобразований. Идешь по улице и видишь: там был государственный магазин – сейчас он уже частный, там было кафе – сейчас игровой клуб…

История помещения нашего театра (на проспекте Ленина, дом № 69/8), в котором мы сейчас работаем, и грустная и счастливая одновременно. Так получилось, что Бог отнял у меня одно, но дал другое, нечто большее.

– Что Вы имеете в виду?

– Я 16 лет преподавала в театральном институте, и после каждого курса всегда открывала новых интересных актеров. Необходимость открытия своего театра у меня зрела давно, так как, работая в светском и советском театре, я чаще всего выполняла заказы городских, партийных и других властей и очень редко ставила что-то для души. Часто те пьесы, которые я хотела бы поставить, просто не разрешали выносить на сцену.

– Я знаю, что Вы работали во многих городах и регионах России; расскажите об уральском периоде Вашей жизни.

– Когда по семейным причинам я приехала тогда еще в Свердловск, получилось так, что во всех городских театрах были свои режиссеры, и министерство культуры предложило мне пойти работать во вновь открывающийся театральный институт. В свою педагогическую деятельность я ввела методики обучения Михаила Чехова, Константина Станиславского и Анатолия Васильева. 16 лет я была руководителем художественной студии, выпустила до десятка актеров, которые сейчас работают в театрах Москвы и Санкт-Петербурга. У меня было учебное помещение в учебном театре, где и занимался курс, из которого впоследствии сложилась первая театральная труппа. Ребята собственными руками обустроили помещение для занятий по актерскому мастерству, но впоследствии случилось так, что ректору нужно стало забрать это помещение для других целей.

Тогда правительство дало нам новое, тоже полуразрушенное помещение, и все пришлось начинать с нуля. Я считаю, что у театра должно быть свое, хотя бы очень маленькое помещение. И, конечно, когда ты в нем все сделаешь своими руками – это еще втрое дороже для тебя.

Так вот, мы переехали в новое помещение в 1998 году, где все сделали своими руками с ребятами последнего курса, которых я выпустила.

Конечно, состав труппы менялся, уходили одни актеры, приходили другие. Но есть и такие, которые отдали театру много времени и сил. Сразу же после окончания института начал работать Дмитрий Бабушкин, который трудится у нас и по сей день. Мы с ним практически вдвоем «тащим» весь театр, потому что у нас настолько велико общее желание иметь свой собственный театр. Почему? Конечно, актер зависит от режиссера, и это огромное счастье, когда актер находит своего режиссера, а режиссер – своего актера. Я думаю, что такой альянс, не только творческий, но и деловой (в смысле куда-то сходить, за театр похлопотать) у нас с Дмитрием сложился.

– Наталия Витальевна, что же это такое – театр-лаборатория? И почему Вы так длинно, некрасиво и, грубо говоря, непопулярно назвали свое детище?

– Ну, во-первых, я всегда против, когда театры называют собственными именами: Волхонка, театр Фоменко… С огромным глубоким уважением я отношусь к Фоменко, считаю его лучшим театральным режиссером, но тем не менее… Потому что театр не может быть твоим памятником, это не этично по отношению к искусству.

– А почему имени Михаила Чехова?

– Я уже отмечала, что методика Чехова легла в основу моей работы, моих репетиций. Я его выучила, я его прочувствовала, я на нем выросла. Почему лаборатория? Вот здесь, наверное, самое главное начинается. Понимаете, есть теория камерного театра и теория малых сцен, но иногда мы сами не понимаем разницу; настолько режиссеры не углубляются в это, что иногда малую сцену называют камерной, а камерную – малой. Вот это все не верно.

– Поясните Вашу мысль для наших читателей, которые тоже вряд ли знают, чем камерная сцена отличается от малой...

– Почему-то в кино очень четко подразделяются общий план, средний, крупный план, когда самое главное – это лицо актера и все, что происходит в его душе, на этом лице. Или крупно – руки, например. Вот эти конкретные, объемные детали лучше всего говорят зрителям о происходящем.

То, что мы путаем сцену малую и сцену камерную, – мне кажется, эта беда всех маленьких театров. Потому что сцена, где приближенность к зрительному залу менее метра-полутора, – это камерная сцена. Это даже не зависит от вместимости зала, пусть он будет на 80-100 зрителей, но это – камерный театр.

– Чем отличается постановка на малой сцене от сцены камерной?

– Ставить камерный спектакль намного труднее, чем, скажем, спектакль на малой сцене. Потому что здесь все действие происходит в непосредственной близости от зрителя, который видит каждый жест, каждое движение глаз, каждую самую маленькую деталь. Если со стороны актера будет какое-то вранье, какая-то неточность, если не будет совершенства и гармонии – все, нам больше нечего делать.

И потому, когда мне показывают камерный спектакль, сделанный на малой сцене, ничего, кроме раздражения, у меня это не вызывает. Для меня камерная сцена стала единственной возможностью движения вперед, потому что на ней отсутствуют зрелищные эффекты, которые можно предложить на большой сцене, с всевозможными прибамбасами. Здесь, если актер неточно работает, если есть неточные детали – все, зритель отстраняется и просто не верит действию. Обманывать зрителя – это самое страшное. Поэтому методика камерных сцен мне очень близка и понятна.

– Наталия Витальевна, Вы помните Ваш самый первый спектакль на камерной сцене?

– Первый спектакль, который проходил буквально среди зрителей, назывался «Фантазии», в нем рассказывалось о судьбе пяти молодых людей, находящихся в сумасшедшем доме. А первый спектакль, которым мы открыли театр-лабораторию – «Пиаф». Тогда работа народной артистки Галины Петровой, сыгравшей главную роль в спектакле, была признана «Лучшей ролью года».

– Как изменился репертуар театра за прошедшие семнадцать лет?

– Вы знаете, особых изменений нет. В своей работе я сориентирована только на русскую и зарубежную классику. Меня совершенно не привлекает современная драматургия, даже начиная с Розанова. Мне там совершенно нечего искать: все это или конъюнктурно, или очень предметно. А вот зарубежная и русская драматургия заставляет меня внутренне собираться, мобилизовываться. Потому что каждая новая встреча с гением настолько ободряет, настолько мобилизует, что ты чувствуешь, что можешь сделать что-то интересное. Поэтому в театре надо всегда двигаться вперед.

– Чем наступающий сезон будет отличаться от других сезонов?

– Перед каждым новым сезоном я ставлю перед актерами новые задачи. За прошедшие годы у нас было много интересных спектаклей, которые запомнились зрителям. Это и «Смерть Тарелкина», и «Муму», даже в двух редакциях – о русском мужике, и «Медея». Но с самого первого дня существования театра я поставила спектакль «Маленький принц» – все это время он не сходит со сцены. Нынче мы будем играть его семнадцатый год год: я считаю, что это – программный спектакль, и пока я живу, будет так.

И все-таки каждый новый сезон театр должен ставить для себя какие-то новые задачи, определять новые принципы, только тогда будет наблюдаться какой-то рост.

Есть такой закон театра: переломные моменты в его работе наступают в 7, 10 и 15 лет его деятельности. Если театр перескочил эти рубежи, если он развивается, если там идет жизнь (не только ставятся спектакли, но и ведется работа другими формами, которыми может обладать театр), значит, он будет жить и дальше. В нашем театре – это и детские студии, и работа в культурных программах, и выездные спектакли по городам области. Это и работа со школами, участие в различных фестивалях и концертных программах.

– Вы перешагнули сейчас все критические рубежи. А какой «кровью» Вам дался первый, семилетний рубеж?

– Когда нам было семь лет, нужно было поставить себе какие-то новые требования. Поэтому у меня возникла идея попросить благословение у Владыки Викентия сделать театр православным. Это, конечно, такая большая ответственность, неимоверная. И не только в плане подбора репертуара, потому что весь классический репертуар – это разговор о добре и зле. Здесь идет разговор, во-первых, о внутренней подтянутости, о самой собственной жизни актера и всех других людей, которые существуют в театре. Это, конечно, накладывает особую ответственность на манеру общения друг с другом, на особую атмосферу деятельности.

– Что изменилось в коллективе с тех пор, когда вы стали называться православным театром?

– Сейчас мы уже совсем по-другому существуем. Если раньше мы в определенной форме праздники свои справляли, то сейчас все по-другому. Потому что я понимаю, что с одной стороны – это большая ответственность, а с другой стороны, если ты хочешь, чтобы Господь помог тебе – нужно молиться. Я считаю: если не помолишься – значит, день у тебя пусто прошел. Конечно, никто никого не заставляет это делать. Это как-то само собой происходит у меня, у Димы, у тех православных актеров, которые приходят в труппу. Но у меня есть много и пока невоцерковленных актеров.

– А как изменился репертуар театра?

– Я стала включать в него просветительские спектакли, связанные с историей нашего края, с житиями местночтимых святых, и вроде бы неплохо получается. Это «Чаша скорби, чаша милости», «Дорога длиною в 300 лет», это «Святая Екатерина», «Вера, Надежда, Любовь и матерь их София». Мы показывали их по заявкам зрителей, прихожан и настоятелей православных приходов во многих городах нашей области.

Несколько сезонов на нашей сцене успешно идет спектакль «Уж сколько раз твердили миру» – джазовый фарс, пародия на басни Ивана Крылова и Сергея Михалкова. По форме это пластический музыкальный спектакль, но мы пытаемся поговорить о таких простых, казалось бы, вещах и в то же время очень сложных: о некоторых моральных и нравственных принципах, которые у нас из века в век переходят и от которых мы никак не можем освободиться. Потому что мы, видимо, мало об этом говорим и со стороны себя очень мало видим. А нужно уметь видеть себя со стороны.

Я за все благодарна только Богу, это нам помогает Господь – я совершенно искренне это говорю. Все равно, мы – актеры и режиссеры – только проводники того, что нам дает Господь.

Последние несколько лет нам было работать настолько тяжело, что я не могу это выразить словами. С того момента, как мы стали православным театром, мы оказались в полной информационной блокаде, от нас отвернулись все средства массовой информации. Если раньше каждая наша постановка широко освещалась в прессе, то после присвоения нам статуса православного театра нас просто перестали замечать. Сейчас, слава Богу, ситуация меняется в лучшую сторону.

Поэтому, если мы не загордимся, то с Божией помощью надо с нынешнего сезона начинать как-то по-новому жить: еще сложнее, еще интереснее, ее насыщеннее духовно.

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475