Митрополит Амфилохий (Радович): «Литургия и подвижничество»

 В Древнемпатерике, сборнике изречений египетских пустынников, содержится один странныйэпизод – диалог святого Макария Великого с черепом языческого жреца. Вот этотдиалог.

 Авва Макарий рассказывал, как шел он однажды по пустыне и нашел череп.«Я подтолкнул его пальмовой палкой, и череп заговорил. Я спросил его: «Кто ты?».Он ответил: «Я был главным жрецом идолопоклонников, которые когда-то жили здесь.Я знаю, кто ты, ты – духоносный авва Макарий. Когда в тебе разгорается состраданиеи любовь к тем, кто мучается в аду, и ты молишься о них, они получают утешение».Старец спросил: «О каких муках и каком утешении ты говоришь?». Отвечал ему череп:«Как высоко небо над землей, так высоко пламя под нами, и мы с головы до ногпогружены в него. И что страшнее всего, мы не видим лиц друг друга: мы привязаныдруг к другу спинами, и когда ты молишься за нас, тогда мы хотя бы недолго можемвидеть лица тех, кто рядом, – вот в чем наше утешение». Заплакал старец и сказал:«Несчастный день, в который родился человек…». Пустыня даже если бы хотела,ничего не могла бы скрыть, ее обнаженность – свидетель обнаженной реальности.Поэтому мудрость жизни в ней рождается от соприкосновения с самой прасущностьюжизни.
 Нигде границамежду бытием, небытием и лжебытием не пролегает настолько ясно, как в пустыне.Поэтому нет ничего удивительного, что в этом, на первый взгляд, абсурдном разговорепустынника с черепом через трагизм потустороннего мучения раскрывается главныйисточник трагизма человеческой жизни. Что есть ад? Невозможность общения с лицомдругого, с ближним. И действительно, лицо другого – единственное человеческоеутешение в серой пустыне жизни, в реальной земной или потусторонней. Без этогоутешения человек превращается в вопль отчаяния, а день его появления на свет– в проклятый день. Лицо является откровением личности, ее светлым символом,выражением и отражением. Все энергии человеческого существа, добрые и злые,собраны и отражены в человеческих глазах, смехе, слезах. Свидетельство тому– не только лицо живого человека, но и мертвого. Мертвые лица уносят за собойв иную жизнь следы и отражения тех миров, которые человек поселил в себе ещепри жизни. Поэтому мы поем при погребении: «Вижду во гробех лежащую по образуБожию созданную нашу красоту».
 Если лицо– это чудесный отсвет Божия лика, то ясно, что природа лица – это общение, а недостаток общения или его невозможность разрушает его исконную красоту. По признанию черепа жреца, безличное присутствие другого, то есть близость без возможности видеть лицо и общаться, превращает существование в ад, а совместнуюжизнь – в адскую жизнь. «Погашенное» лицо другого несравнимо хуже погашенногосветильника в глухой ночи. Присутствующие, но во тьме недостаточно освещенныепредметы вселяют страх, угрожают, подстерегают; поглощенные мраком, они становятсякак бы присутствующей «пустотой» или чем-то, что ужасом леденит кровь. Это можетбыть и вещь, и зверь, и человек, и мир: мрак поглощает лик и заменяет радостьего созерцания – присутствием безликого чудовища. «Связанность» людей в адуспинами означает именно такое состояние.
 Странно и удивительно, но это свидетельство о потусторонней адской реальности полностьюсовпадает с восприятием Жан-Поля Сартра присутствия другого в исторической реальности:«Другой – это ад», – утверждает предводитель материалистического экзистенциализма.Однако, согласно его теории, утверждение о другом преимущественно относитсяк Богу. Если существует Бог, значит, не существую «я», не существует моей свободы.Поэтому необходимо, чтобы Его не существовало. Но этот «человеколюбивый» богоубийца,«расправившись» с Богом, не знает, как ему приступить к общению с человеком:теперь уже и его присутствие становится мукой, неприступной непробиваемой стеной.А где выход? Его нет. Снова Прометеева безысходность человеческого существования…
 В обоих случаях,– и в свидетельстве мертвого черепа, и в понимании еще живого, Сартра – скрывается,как ни странно, любовь к другому. В первом случае ясно, что речь идет о глубинномзове, вопле о лике брата-человека. У Сартра эта любовь выражается как бессилиеи подсознательная ненависть. Ненависть – это больное патологическое состояниелюбви: любви, которая разрушает и уничтожает. Патологическое бессилие общения,чтобы оправдать себя, находит виновника в другом, будь то человек или Бог. Но там, где исчезает лик другого, неминуема встреча с пустотой: героическое историческоесамоутверждение человека в действительности есть бегство от собственного болезненногобессилия и пустоты, и, как правило, бегство к чему-то другому как к спасению.Самолюбие, алчность, похоть, переполняющие жизнь современного человека, – на самом деле это искаженный отсвет поиска другого, жажды и стремления к нему.
 И действительно,из вопля о лице другого рождена и соткана вся современная цивилизация. Можетбыть, ни в одной другой эпохе так ярко не проявился этот голод общения, как в нашей. Его проявления разнообразны – колонии хиппи, советские колхозы, израильскиекибуцы, вспышки религиозных сект по всему миру, так называемое обобществлениеорудий производства, революционное уничтожение личности ради общественного блага,поиск хлеба для всех, похоти как хлеба, жажда полноты и насыщения, – все этолицо и изнанка трагического беспокойства, волнения, вихрь которого захватилоторванное от своего корня человечество нашего времени.
 Свидетельствотому – и освоение все новых просторов космоса и многие другие научные исследования,в которых опять же просматривается поиск встречи с тайной природы, с тем, что не есть «я», но другое, без которого я немыслим. Таково устроение жизни: никтоне попадает в такое безнадежное рабство к кому-то или к чему-то другому, как тот, кто ошибочно верит, что может быть свободен от него. Воистину, и другое,и другой – наша радость и наше проклятие… Наш выбор состоит в том, чем мыих сделаем для себя – адом или раем.
 Каким образомможет быть связана православная Литургия с этими беспокойными поисками современности,в которых раскрываются основные законы бытия, его земной и потусторонний трагизм?Сразу нужно признать, что Литургия кажется современному человеку каким-то ископаемымосколком прошлого, экзотичным своей архаикой, но чуждым ритму его жизни.
 Действительно,если Литургия существует только как религиозный ритуал и культ, то в контекстеважнейших вопросов человеческой жизни совершение ее совершенно бессмысленно.Между тем она есть нечто совершенно другое, нежели может показаться кому-то на первый взгляд. Она много глубже – в ней сокрыты и вся тайна Церкви, и полнотахристианского понимания жизни.
 Христианствоимело и имеет только один ответ на всякий экзистенциальный человеческий вопль,в особенности когда речь идет о поиске лица другого и общения с ним, этот ответ– Литургия и Евхаристия как ее сердце и сущность. Литургия – это историческоеоткрытие тайны жизни как тайны общения и радостной встречи лицом к лицу, в которойистоки гармонии бытия и его всеединства. Подвижничество – это путь к цельностисобственного сознания и постижения этой гармонии и единства.
 Какова перваяреальность, с которой соприкасается человек с момента своего рождения? Это лицоматери и природа, то есть лицо другого человека. Совершенно естественно поэтому,что он ищет своей полноты, истины о себе, самоутверждения в том, с чем он сталкивается,от чего рождается и с чем общается. Но рано или поздно наступает момент осознаниянепостоянства природы, ее несовершенства, с одной стороны, и исчезновения, потериматери, брата, любимого человеческого лица (если его присутствие не превратилосьв ад еще при жизни) – с другой, после чего остается лишь счастливое или мучительноевоспоминание об ушедшем, память о нем, которая рано или поздно сойдет в могилу.
 Что это значит?Это значит, что поиск полноты бытия и вечности общения только в смертной тварии в человеческой плоти – дело безумцев и чудовищный бесовский соблазн. Потомучто голод вечного созерцания лица другого – это голод вечной жизни, бесконечностии хлеба жизни. Следовательно, все, что несет в себе зародыш смерти, не можетутолить его.
 Поэтому Христосотвергает первое предложение сатаны в пустыне – превратить камни в хлебы радинасыщения и собирания человеческого рода вокруг себя при помощи тварного, а значит, смертного, хлеба. Это искушение не было только искушением Христа. Онов виде похоти плоти, похоти очей и гордости житейской с той же силой возникаети встает перед каждым человеком без исключения, во все времена.
 Похоть плоти– это поиск хлеба жизни, там где таится смерть, потому что и мир проходит, и похоть его. Похоть очей символизирует угрозу оказаться поглощенным красотойтварного мира, опасность попасться на приманку смерти, отождествив Красоту с обманчивой красотой окружающего мира и человека. Таким образом икона, лик, то есть то, чем является человек, превращается в идола. Человек тонет в обманчивойигре теней, растворяет лицо природы в себе, а свое в ней; и то, что должно былостать путем и выходом и входом, встает стеной и превращается в источник всеобщегообезличивания: все существующее взаимопоглощается, привлеченное красотой другого.Первый человеческий грех, а в нем и грех вообще, являет собой не что иное, как похоть – привязанность и погружение в красоту тварного существа, воспринятуюи усвоенную как самобытную и единственно существующую красоту и реальность.
 Такие замкнутостьна себе и влюбленность в обезличенную красоту твари порождают слепоту, в своюочередь порождающую гордость житейскую: веру в собственные силы и могущество.Порабощенный, поглощенный самим собой и окружающим тварным миром, человек отчуждаетсяот самого себя и теряет способность различения: для него остается закрыто, что красота, которой он питается, – обычная приманка смерти. Но когда он хотя бына мгновение осознает это, сознательное или бессознательное ощущение конечногопревращения мира, себя и своей похоти в небытие рождает или отчаяние, или бессильныйбунт, или безумное «лови день». Другой становится врагом и источником несчастьяили временным собратом на жалком и ужасающем карнавале земного прозябания. Инстинктивныйстрах смерти превращает человеческое братство в эгоистичную вражду, а глубиннуюжажду вечной жизни – в борьбу за власть над вещами и людьми.
 Но и мирслишком мелок, и человеческая похоть сиюминутна, чтобы засорить и заполнитьсобой бездну человеческой жажды вечности. Потому что как возможно делить с другимто, что не может удовлетворить даже собственные потребности?! Так опять же другой,и своим присутствием, и своим отсутствием создает ад. Его присутствие обкрадываетменя и отнимает мой жизненный простор, а отсутствие становится источником метафизическогоодиночества, страдания и исчезновения. Это страшное противоречие и столкновение,и их корень со всей ясностью выражен словами святого апостола Иакова: «Откудау вас вражды и распри? Не отсюда ли, от вожделений ваших, воюющих в членах ваших?Желаете – и не имеете; убиваете и завидуете – и не можете достигнуть; препираетесьи враждуете – и не имеете, потому что не просите. Просите, и не получаете, потомучто просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений».
 Чем побеждаетХристос диавольское искушение и как отражает нападения сатаны? «Написано, –отвечает Он, – не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящимиз уст Божиих. Это слово – оно хлеб, но хлеб Божий есть Тот, Который сходитс небес и дает жизнь миру». И дальше Спаситель открывает суть Своих слов и смыслвсего Евангелия: «Я есмь хлеб жизни. Я – хлеб живый, сшедший с небес; ядущийхлеб сей будет жить вовек». Отождествляя это слово с хлебом жизни и хлеб жизнис Собой, Господь говорит далее, что хлеб этот – плоть Его, которую Он отдастза жизнь мира. – И добавляет: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребываетво Мне, и Я в нем».
 Следовательно,тайна хлеба жизни – это тайна Христа и Его вечного присутствия, и нашего кровногообщения с Ним. Общение же это совершается именно на литургии. Литургия – этоизображение всего спасительного домостроительства Христова и, в то же время,знак вечного присутствия Его Самого в нас и среди нас. В Литургии нам открываетсяБог – Слово как вечно присутствующий Другой, и все происходящее на ней свидетельствуетоб этом.
 Чем и как свидетельствует? В первую очередь тем, что она совершается в воспоминание Господаи Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Каждое слово, каждая молитва, каждое движениеи действие священника и молящихся и дар, который приносится – все это напоминаето Христе и Его присутствии. Это «воспоминание» – не просто память о прошломи не символическое театрализованное представление о чем-то, что произошло когда-то в прошлом. Речь идет о реальной встрече и реальном общении с вечно Присутствующим,о встрече и соединении в Нем с Богом, с братом, с природой. На Литургии Боготкрывается и предается человеку, и человек предается Богу; принесенные Дары– выражение и отражение этого взаимного дара, свидетельство их любви.
 Так Литургияоткрывает нам триединую тайну жизни: тайну Бога, тайну человека и тайну природы,их истинные, здоровые отношения. Впрочем, в этом заключены смысл и сила не толькоЛитургии, но и всего православного богослужения. Богослужение – это отклик человекана Божий призыв. Его сущность, которая открывается в этом призыве и отклике– именно в этом глубоком ощущении реального присутствия Бога в человеке и человекав Боге. Это ощущение – сама живая память Церкви, память, в которой Божественноедомостроительство силой Духа Святого – вечно присутствующая реальность, вопло-щеннаяи явленная во святом Причастии.
 Этот богочеловеческийреализм открывает и истинный смысл Священного Писания: оно – слово жизни, котороеоткрывает вечно присутствующее в Церкви Слово Божие, оно – Его сила и Его знак.Поэтому и церковные песнопения, и чтение Священного Писания, слова Божия, во время богослужения, в особенности на Литургии уже есть некий образ сладостногообщения с нетварными энергиями вечно присутствующего Слова Божия, которое достигаетсвоей вершины в Причастии Тела и Крови Его. Все созданное пронизано Его логоснымиэнергиями, и весь мир – икона Его таинственного присутствия, возводящая к Первообразу.Слово Его Святое, воплощенное Духом Святым, открывает Его чудесный Лик в нас.Действительно, вся природа, все творения в ней – начертанное Слово Божие, и каждый человеческий лик – тварная икона нетварного Первообраза, знак и свидетельЕго присутствия.
 Всякий раз,когда тварное существо осознает и ощущает себя иконой Кого-то и притчей о Ком-то,оно благодаря этому сознанию открывает свою самую сокровенную тайну, свой лик,свой смысл, перестает быть закрытым, замкнутым на себе и порабощенным самимсобой, обретая, таким образом, свободу. Первообраз, образом Которого осознаетсебя тварное существо, не порабощает и не уничтожает эту свободу: Он, по своейприроде, призывает из неизреченных глубин Своего совершенства к максимальнойполноте свободы. В тот же момент, когда тварное существо замыкается на себе,оно становится рабом самого себя, утрачивая свою тайну и забывая свое призвание,теряя из вида свой первоначальный смысл. Демоническое действие страсти (а страсть– это неправильное, греховное отношение к себе и твари) приводит к отчуждениюот Первообраза и за этим к помрачению образа. Тогда мир и человек перестаютбыть иконой, а становятся идолом, глухой китайской стеной между Богом и человеком,между людьми. В идоле, как и в иконе, присутствует вся существующая реальность,но уже безликая и мучительная, потому что после отчуждения и забвения разрушеныпервозданные личные отношения, потеряно живое созерцание лика Божия, человеческоголица и лица природы. Все тонет в мрачной пучине забвения, все враждует, чтобыв конце концов исчезнуть в безликом и безличном единстве. Вот о какой адскойневозможности общения с другим философствуют два черепа: живого Сартра и мертвогожреца.
 На утренемы поем: «Во свете Твоем узрим свет». Это значит: в Духе Твоем Святом и силойЕго узрим свой Первообраз, Слово Твое, и возрадуемся в Нем вечной радостью –Тебе, и себе, и всему миру. В этом смысл Хлеба жизни – Господа Иисуса Христа,Который Своим воплощением вселяется в самую сердцевину человеческого существаи существа мира и все освящает силой Своего Воскресения и все соединяет в единуюПлоть, Причастием Своим Святым Дарам и Своим вечным присутствием во всем, что существует и принимает Его.
 Хлеб – этоисточник жизни, а жизнь – залог вечного радования лику другого и свет, освещающийи открывающий всякое лицо. Поэтому и говорит любимый ученик Христа: «В Нем былажизнь, и жизнь была свет человеков». Те, кто принимает этот истинный Свет, становятсяЦерковью, то есть собираются и призываются в радостный и вечный собор созерцаниялицом к лицу. Этот Свет все собирает в неразлучном единстве и хранит от забвения.Поэтому память Церкви – живая, и ее Предание – передавание жизни, Литургия –это залог и земное начало как бы сквозь тусклое стекло, гадательно – вечноговзаимного созерцания и в созерцании радования.
 Этот святотаинственный(евхаристический) реализм и живая память Церкви, которые понимают Хлеб Жизникак тайну Церкви, Святые Таинства Церкви как сердце и корень ее членов, а Церковькак Христа, Христа – как вечно подаваемые пищу и питие принимающим Его, мудрыйНиколай Кавасила выражает следующим образом: «Церковь открывается в Таинствахне символически, но как члены из сердца, как ветви от корня и, по слову Господа,как лозы от винограда. Ибо между ними существует не просто единство имен или аналогия по сходству, речь идет об идентичности самого предмета. Таинство естьКровь и Тело Христовы, для Церкви Христовой – они истинные пища и питие. Причащаясьим, Церковь не претворяет их в человеческое тело, но сама в них превращается,ибо побеждает лучшее… Так, если кто-нибудь мог бы видеть Церковь Христовув той мере, в какой она соединена с Ним и в какой она причащается Его Тела –не видел бы ничего другого, кроме Тела Господня». Живая евхаристическая памятьЦеркви означает соединение и единение Божественного Лика с человеческим и преображениевсего человеческого – через созерцание и общение с Божественным Первообразом.Во Христе раскрывается не только Бог, но и образ истинного человека. Каков он?Это человек, который принимает Бога и открывается Богу всем своим существоми лицо которого сияет бескрайним боголюбием. Это человек, который литургически-евхаристическиприносит в жертву Богу всего себя и все, что имеет. Поэтому и слышен непрестанныйпризыв: «Сами себе… и весь живот наш Христу Богу предадим». Именно в этомнепрестанном взаимном предавании и отдавании и состоит тайна христианского подвига.Так же, как и наше существо, наш образ есть икона Первообраза, так же и нашподвиг, образ нашей жизни должен быть иконой богочеловеческого подвига Христа.
 Литургическаямистагогия, святотаинственное врастание в истинную жизнь – не просто свидетельствоприсутствия Христа, силой Духа Святого, но она – раскрытие Его образа жизни.В ней, следовательно, даруется жизнь и способ обретения этой жизни. Чтобы обрестиее, наш нрав, наш образ жизни должны быть действительно христоподобны. Бог отдаетСебя и весь мир в дар человеку. Человек приносит себя и полученные дары как молитву и благодарность Богу; Бог не просто принимает человека и его дары, но и освящает их, обогащает Духом Своим Святым, претворяя дары в Тело Свое и собираявсе в единство жизни, святости, любви, вечной радости и мира.
 В таком «стяжаниинрава Христова» (священномученик Игнатий Богоносец), заключен смысл всего человеческоготруда и подвига, то есть смысл этики и нравственности. Подвижничество, христианскаяэтика и нравственность заключаются во Христе, в том образе жизни, который Онявил нам, живя среди нас. Литургия – живое свидетельство тому. «Подражайте Богу,– подтвержает сказанное святой апостол, – как чада возлюбленные; и живите в любви, как и Христос возлюбил нас, и предал Себя за нас в приношение и жертвуБогу, в благоухание приятное».
 Если тайнаБожественного движения к человеку – тайна раскрытия и дара Бога людям, то и духовное движение и подвиг человека, то есть его аскеза и нравственность, егоприношение себя Богу – ради приобретения этого Божественного человеколюбия.Сущность Божественного человеколюбия – Крест и смерть, нас ради и нашего радиспасения; следовательно, и сердце истинного богоподобного боголюбия также Крест,сораспятие со Христом, подвижническое совлечение с себя ветхого человека, чтобыупразднено было тело греховное.
 Для тех,кто не «посвящен» в самого себя, отчужден от себя, все сказанное может показатьсяабстрактным и далеким от повседневной действительности богословствованием. Кому же ведома борьба с собой, кто на опыте познал все грани своего существа, разрывающегосямежду злом и Божественным добром, знают, что борьба тела греховного и здоровойчеловеческой природы – неизбежный спутник всего, что происходит с ним, в неми вокруг него. Действительно, в человеке присутствует какая-то раздвоенность,какой-то странный дуализм. Но, согласно православному пониманию, речь не идето дуализме в неверном истолковании некоторыми философскими и религиозными системамикак дуализма духа и материи, души и тела, духовного и материального; многовековойсвятоотеческий опыт свидетельствует о том, что этот дуализм состоит именно в борьбе тела греховного и здоровой, Богом дарованной человеческой психофизическойприроды. Тело греховное – это последствие болезни и помраченности здоровоготела тварного существа. Как в здоровом организме при заболевании возникают патологическиеразрушительные процессы, то же происходит и на духовном уровне, в сердце, пораженномгрехом, растет раковая язва, раковая ткань, уничтожающая здоровье души, вытесняющаяиз нее благодатный свет, в котором виден вечно присутствующий Лик Божий. Без этого света сердце и душа каменеют и грубеют, все в них погружается во мрак,приобретает противоестественный вид.
 Очевидно,что христианская аскеза, христианское понимание аскетического подвига не строитсяна отрицании тела и материи или презрении к ним. Метаисторически «эсхатон» –последняя реальность есть не отрицание исторической земной действительности,но ее глубокое утверждение и подтверждение. Последняя реальность, эсхатон, благодаряприсутствию в нем Христа, становится сердцем земной реальности, ее полнотой.Весь смысл Креста и смерти Господа Иисуса Христа и нашего умирания со Христоми сораспятия с Ним заключен именно в радикальном отре-чении от тела греховного.
 Литургическийвозглас «Святая святым!» призывает верных и предполагает именно такое радикальноеотрицание и освобождение трудом, подвигом и очищением от всего, что не святои не чисто. Сам по себе он не принадлежит только Литургии, но через нее становитсянормой всей жизни. Избавление от греха, в котором мир лежит и который, рождаясьот похоти, рождает смерть, требует от человека подвига и борьбы всю жизнь.
То, что святость предполагает подвижническое освящение принимающих ее, подтверждаети глубокая внутренняя взаимность и подобие Божественного и человеческого подвигав Церкви. Потому что, как и литургическое воспоминание, означает совершеннореальное присутствие Христа и Его из любви распятого Тела, реальное присутствиеЕго богочеловеческого подвига, так же и движение человеческой свободы, выраженноев покаянии, – подвиг и сораспятие Христу – должно быть «распятым эросом» (священномученикИгнатий Богоносец), сораспятой любовью. Мудрый апостол говорит об этом так:«Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями», и еще: «А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которымдля меня мир распят, и я для мира». Жертвенная сострадающая любовь через Христастала сердцем мира и человека, именно потому что она – Его сердце. Только в ней происходит единение и объятие Бога и Его твари; только в ней и ею присутствиеБожие приносит человеку не насилие и рабство, но свободу и полноту, присутствие же ближнего становится источником вечной радости. В свете такой жертвенной любвиБожией и самопожертвования человек в состоянии созерцать и питаться сладостьюлица врага своего; понять однажды и навсегда, что в действительности весь мирне стоит столько, сколько одна душа.
 Такой любвимы причащаемся на Божественной литургии и учимся пронизывать ею всю свою жизньтаким же литургическим, то есть христоподобным, образом. Смысл всего богослуженияи всей нашей жизни заключается в этом жертвенном приношении себя и мира Богуради обретения Христа и Его Святого Духа как хлеба жизни. Литургическое богослужениеизгоняет из ума и сердца человека всякое праздное слово сего мира, наполняяих словом Божиим, воплотившимся Словом, в виде Его евангельского слова, Егодобродетелью, Им Самим. На богослужении уже не слышны наши праздные и нечистыеслова – звучит только слово Божие и слово святых Его, от Божия слова рожденное,созерцается только Божия добродетель и добродетель богоподобных друзей Его.
 Наряду с этим значительную роль в православной философии и евангельской антропологиииграет литургический пост; его цель – коснуться смирением, воздержанием и распятиемчеловеческого тела той же жертвенной любовью, которая выразилась в жертвенномзаклании Христовой плоти за жизнь и спасение мира. Если человеческое тело желаетпричаститься и преобразиться нетварными Божественными энергиями, несотвореннойславой и силой Христа воскресшего и узреть Его, оно вместе с душой должно статьобщником Христовых страданий через уподобление Его смирению и распятию. Без такого целостного уподобления наше воспоминание Христа, Его личности и смертина Литургии и в жизни становится для нас безжизненным обрядом, а наше ПричастиеТелу и Крови Его бывает в суд и в осуждение. Потому что кто будет есть хлебсей и пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней.
 В заключениеследует подчеркнуть очевидный исторический факт: всякий раз, когда в человекеослабевала вера в присутствие Христа в Евхаристии, слабел и истощался страхБожий, слабела и исчезала ревность о добродетельной жизни, пропадал дух покаянияи жертвенной любви, то есть дух подвижничества и аскезы. Недостаток веры в реальноеприсутствие Христа, в Его богочеловеческий подвиг неминуемо влечет за собойослабление нравственной ответственности людей по причине потери критерия человеческогоповедения. От нравственного примера, его возвышенности или его низости зависитвозвышенность или низость самой жизни; размытость критериев морали, нравственностии подвига размывает и уничтожает саму нравственность. Потеря критерия или егоискажение приводит к потере способности различения нравственности и безнравственности,добра и зла, добродетели и греха.
 Не случайнопоэтому епископ, преподавая ново-рукоположенному священнику Тело Христово как «залог жизни» и через залог всю Церковь, предостерегает его страшными словамио том, что Господь спросит с него этот залог на Страшном Суде. Потому что там,где нет этого залога, Церковь постепенно обмирщается, богочеловеческая полнотажертвенной любви теряет свою глубину и заменяется так называемым «социальным»христианством. Любовь и блага такого христианства практически ничем не отличаютсяот любви внехристианской, и до известной степени она может удовлетворить некоторыечеловеческие потребности, но бессильна осмыслить и исцелить весь трагизм человеческогоземного существования.
Радостная встреча Бога и человека, человека с человеком не может произойти на таком поверхностном уровне, она возможна только в глубине освященного и преображенного,освобожденного от всякого мрака существа. Она неосуществима без евангельски-литургическоголичного Покаяния, преображения и борьбы со страстями.
 Этот духовныйподвиг должен быть и личным, и соборным, он должен охватить все древо бытия– от корней до кроны. Человеческое общество не абстракция: оно единение и соборреальных личностей. Поэтому и ответственность в нем и за него – прежде всеголичная ответственность, ответственность всех за всех. Сколько бы человек ни гуманизировал общественные структуры, они никогда не смогут заменить личногоподвига, ибо молитва человеческого сердца – не молитва о гуманных структурах,которые обеспечивают ему удобство повседневной временной жизни: человек, как мы сказали, во всем и за всем ищет сладость лица другого и вечного утешенияот созерцания и общения с ним. Когда безличная «социальная» ответственностьзаменяет личное Покаяние и непрестанную борьбу против отчуждения от самого себяи других, тогда человеческие потребности очень легко становятся важнее самогочеловека, происходит смещение системы ценностей. Это происходит, когда человектеряет ощущение того, что истинная его полнота – в лице другого, когда теряетощущение его незаменимости. Порабощенный жаждой приобретения вещей, человекзаменяет личную встречу безличным общением вокруг вещей и предметов. Забывая,что человек живет не только ради хлеба, он продает за хлеб личность и душу. От этой заменыдуши человека на его потребности и «хлеб» до революционного уничтожения миллионовлюдей во имя удовлетворения человеческих потребностей остается один шаг. Тонкопочувствовал эту тайну идолослужения поэт Борис Пастернак: идол остается идолом,будь то кровожадный Молох или еще более кровожадная богиня «будущего счастьявсего человечества», в жертву которой приносятся миллионы конкретных личностейво имя абстрактного «счастливого человека».
 Литургия,что значит Церковь, а Церковь – это Бог и человек, Богочеловек, сплетает из жертвенной любви Христовой и христоподобного человека вечный союз радованияи взаимного созерцания лицом к лицу; последняя тайна вечного собора в саду радости– не что другое, как полнота исторического и реального события человеческойповседневности, – полнота, в которой ни одна человеческая слеза не может бытьнапрасной или забытой. Она – не что иное как исполнение всей полноты вечно присутствующегоХриста Господа. Бог и человек, время и вечность, слеза ребенка и все человеческиестрадания, – все это еще здесь, на земле, начинает собираться воедино и спасатьсяот забвения и уничтожения и становиться Христовым благоуханием. И петь во времяЛитургии песнь вечности и утешения: «Видехом свет истинный, прияхом Духа Небеснаго…».
 Другими словами,за человеком остается выбор между жертвенной христоподобной любовью, в которойдаруется и открывается лицо другого как вечная радость и утешение, и жертвоприношениемсебя и другого похоти и вещам, то есть идолам, и тогда другой становится источникоммуки и адского временно-вечного кошмара, что значит: человеку остается или богослужение,или идолослужение.

Из книги «Человек – носитель вечной жизни»

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475