Протоиерей Вячеслав Харинов: Те, кто стал гордостью Церкви

Окончание. Начало в №8 (857) – 10 (859)

Мы снова обращаемся к личности этого удивительного человека – выходца из глухой рязанской деревни, блестяще окончившего академии, прекрасно знавшего после окончания учебы не только древние языки – латынь, древнегреческий, древнееврейский, церковно-славянский, но и свободно владевшего современными ему европейскими языками.

– Он знал, видимо, немецкий, французский и, возможно польский и испанский – было сказано о четырех языках. У него было послушание быть секретарем комиссии по воссоединению Англиканской и Русско-Православной Церквей, и он был ответственным секретарем комиссии. Он свободно владел английским, дневниковые записи он вел на английском языке – он очень емкий, короткий, удобный для записи. Впоследствии это сослужило ему очень плохую службу, ему инкриминировали работу на английскую разведку – это полный абсурд, но, тем не менее, в обвинительных заключениях мы видим, что вопросы следователя касались свободного владения английским и ведения на нем записей.

Однажды одна «захожанка» (не прихожанка) в моем присутствии рассказывала историю своей матери. Она рассказывала, что мама закончила женскую гимназию Зайцева. Гимназия была здесь, на нынешней улице Чайковского (тогда Сергиевской), – сейчас там помещается экономический факультет нашего университета. Я спрашиваю: «Когда мама закончила гимназию?» Женщина ответила, что в 1918 году. Понимая, что это время служения здесь отца Григория Сербаринова и зная его неуемный пыл в отношении образования, подвижничества в преподавании школ, его миссионерский пыл, проповеднический опыт, я, почти уверенный, что он должен был оставить там свои следы, спрашиваю, не осталось ли случайно аттестата об образовании мамы? Женщина ответила: «Да, остался, я принесу в следующий раз». Она приходит, я тут же пробегаю по предметам и напротив предмета «Закон Божий» вижу подпись: священник Сербаринов.

Я, уже обрадованный, что есть еще одно свидетельство, что служивший здесь священник не прошел мимо гимназии, расположенной рядом, спрашиваю (почти безнадежно), не сохранилось ли случайно фотографии маминого выпускного класса? Женщина сказала: «Да, конечно, есть, могу принести».

Я с нетерпением жду этой фотографии, тем более, что к тому времени я уже знаю, что в 1918-ом году о. Григорий начал свой путь, свое восхождение на голгофу. Именно тогда, на рубеже 1917–1918 годов эсеры совершают террористические акты в отношении большевиков. Не поделившие власть, недовольные тем, что большевики узурпируют власть, за которую вроде бы боролись вместе, они начинают отстреливать видных большевиков. Большевики используют совершенно фантастическую тактику – берут заложников из числа наиболее видных и уважаемых горожан и бесстрастно объявляют: за каждого убитого большевика будет расстреляно 50 ни в чем неповинных горожан санкт-петербуржцев. Среди тех, кто был уважаем и любим народом были и священнослужители, в т.ч. и отец Григорий Сербаринов. Его арестовывают в 1917 году и всю зиму держат на хлебе и воде в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Выпускают его весной 1918 года. Слава Богу, он избежал расстрела.

Когда прихожанка приносит выпускные фотографии мамы, то у нас появляется еще одно свидетельство: я вижу отца Григория среди выпускниц класса, – но таким худым и изможденным я никогда его не видел, ни на одной фотографии.

Почти все остальные фотографии отца Григория Сербаринова, представленные в музее, были переданы его внучатой племянницей Людмилой Викторовной Фединой, внучкой двоюродного брата отца Григория: она с рождения жила со своими родителями в доме, примыкающим к Скорбященскому храму. Здесь останавливались по возвращению из ссылки и дети священномученика. Людмила Викторовна подчеркивает, что в ее семье всегда хранили память об отце Григории, не смущаясь тем, что он был репрессирован.

Нас это не смущало. Если семья была порядочная, то почему это должно смущать? Мы никогда не отказывались от своих родственников и никогда не сделаем этого. Это такое воспитание. И это нормально. В нашей семье всегда говорили и о нем открыто и никогда не скрывалось, и все фотографии и альбомы находились в нашем доме, потом они перешли к Наталье Григорьевне. Это был честный и порядочный человек, который всю свою жизнь прожил достойно.

На некоторые поздние фотографии священномученика Григория Сербаринова отец Вячеслав обращает особое внимание: поражают безмятежность взгляда отца Григория, его внутренняя бесстрастность и удивительное благодушие. Взирая на него, не скажешь, что это человек, прошедший конц-лагеря, видевший уголовщину, голод, мучения, беспардонность и хамство следователей, всю подлость лагерной жизни, жестокость вертухаев. На нас смотрит человек, живущий в другой реальности, в другом измерении.

Для меня свидетельство силы этого человека – священнический крест, знак выпускника духовной академии, кандидата богословия… Скажу почему. ГПУ, НКВД изымали священнические кресты. Здесь, в музее, вы видите керосиновую лампу– это не случайно – это одно из мест, где прятали священнические кресты. Наличие такого креста у человека было для ГПУшников свидетельством, что человек служит, что он является священником. У меня есть фотографии 1930-х годов, когда священники собираются вместе и отпевают кого-то, служат и очень часто я вижу сборные облачения: епитрахиль – из одного облачения одного цвета, филонь – другого облачения. И, самое главное, на фотографиях часто священники без крестов. Кресты изымают. И в керосиновых лампах очень часто хранили свои кресты: воронки приезжали ночью, тогда везде зажигается свет; и в резервуаре с керосином часто хранились священнические кресты. То, что в середине 30-х о. Григорий сфотографирован со священническим крестом и знаком кандидата богословия – это настоящее чудо. Он сохранил как святыню, как знак своего служения этот крест – это очень яркая деталь, говорящая об устройстве этого человека.

Основное обвинение, которое было предъявлено о. Григорию, – то, что, возвращаясь из концлагерей, он восстановил связь с духовенством, добивался восстановления на пост священника. Т.е. единственная вина этого человека заключалась в том, что он не мыслил себя никем, как только священником. Зная, что подписывает себе смертный приговор, он списывался с архиереями и просил дать ему место священника.

Очень интересна одна из последних имеющихся фотографий – отец Григорий, по воспоминаниям его дочери Наталии, купил себе зимнюю шапку, которую считал очень нелепой и неподходящей для священника, иронизировал над ней. Но, если посмотреть на этот портрет, то психологическая глубина этого человека, внутренний запас энергии, его мудрость и опыт страшных лет, просто потрясают. Я считаю эту фотографию шедевром образа – это мог быть портрет кисти Рембрандта «Портрет священника в зимней шапке». Одна из последних фотографий, один из последних взглядов на нас отца Григория в земной жизни...

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475