Священник Константин Корепанов: В нашем сердце не должно быть ничего такого, что заслоняло бы от нас Бога: Он – наша единственная надежда, упование, Он для нас – все

Продолжение. Начало в №№ 31, 34 (2020 г.) – №№ 23, 25–29, 31–36, 38–39, 41–48 (2021 г.), №1–18 (2022 г.)

Продолжаем читать наставления святого преподобного Нила Синайского – его «153 главы о молитве». Удобно читать эти коротенькие фразы, удобно их выписывать, распечатывать и держать под рукой, чтобы такие поучения напоминали нам некоторые правила организации молитвенной жизни.

Это очень важно, даже святые отцы так делали: когда-нибудь, Бог даст, мы дойдем до изучения святого Иоанна Лествичника и увидим, что из таких цитат и родилась в конце концов его «Лествица».

У преподобного Нила Синайского эти книги родились потому, что были ответом на вопрошания других. Люди задавали ему вопросы именно потому, что точно знали – преподобный Нил не просто безмолвник и подвижник, а книжный и умеющий писать человек.

Никто не пойдет к любому старцу и не скажет ему запросто: «Напиши книгу!» Обычно обращаются к тому, кто известен не только своей высокой духовной жизнью и рассудительностью, но и как человек «письменный» – способный читать и писать. А искусство писать о духовных переживаниях, о внутренних событиях и явлениях рождается только когда человек переписывает мысли святых отцов. В этом смысле и наше собственное духовное развитие в немалой степени зависит от того, насколько мы готовы таким деланием заниматься.

Читаем 4-й абзац: «Если Моисею, намеревавшемуся приблизиться к земной купине горящей, возбранено было это, пока не иззует сапоги от ног (Исх. 3, 5), то как же тебе не отрешить от себя всякое страстное помышление, когда желаешь видеть Того, Кто выше всякого чувства и помышления, и быть Ему собеседником?»

Мы помним, что Моисей, когда хотел приблизиться к чудному видению – к Богу в неопалимой купине, явившемуся ему и говорившему с ним, то услышал сначала слова из недр этого куста: сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая. Конечно, это и практически является очень значимым действием, ведь такое место свято просто потому, что там явился Бог: это место, отмеченное Богом и освященное Его присутствием. И, возможно, на этом месте было еще что-то такое, о чем ни нам, ни Моисею неведомо.

Но если ты пришел на святое место или на святую землю, ты пришел к Богу.

По логике вещей, эта замечательная традиция проявляется и внешне, и тем более внутренне: человек должен именно «снять мир с себя» и оставить его за порогом храма, поскольку он входит в святое место, а не в магазин, торгующий ритуальными услугами, где удовлетворяют те или иные его религиозные потребности. А потому надо «снять» с себя всю грязь – надо отвергнуть от себя все нечистое и все скверное, чтобы с чистым сердцем встать перед Богом.

Так мы должны заходить в храм – и с той же мыслью заходят в свои храмы благочестивые правоверные мусульмане, продолжая эту древнюю традицию. Тому же движению души учились древние монахи, которые делали так всегда и везде, а не только в храме (его у них часто и не было, особенно во времена преподобного Нила Синайского): и в келье, где они переживали все свои многочисленные опыты богообщения, для них это было важно, ибо они знали, что везде стоят перед лицом Бога.

Для монахов это было постоянным деланием – совлекать свое греховное тело плоти, снимать с себя ветхость, снимать с себя грязную, пыльную, греховную одежду и постоянно отрекаться от всего страстного. Причем это не какое-то особое делание, выполнять которое могут только лишь монашествующие, и не какие-то их особые качества, «фишки» или «примочки» – нет.

Это необходимо делать всегда и везде каждому христианину, каждому верующему человеку. Об этом немало сказано и в апостольских посланиях, и во Второзаконии говорит Господь израильскому народу: «Господь Бог твой ходит среди стана твоего…».

Самое созвучное святоотеческому восприятию этого действия пророческое слово содержится в 14-й главе Книг пророка Иезекииля: к нему пришли спросить пророка, что будет, что им делать и как узнать о воле Божией, учителя израильского народа – разумеется, те, которые были угнаны в плен и уже не поклонялись идолам, а потому считали себя праведными и правильными. О чем еще спрашивать пророка?

И пророк Иезекииль отвечает им: «Нет, не скажу, ибо Бог говорит так: “… обратитесь и отвратитесь от идолов ваших, и от всех мерзостей ваших отвратите лице ваше. Ибо если кто из дома Израилева и из пришельцев, которые живут у Израиля, отложится от Меня и допустит идолов своих в сердце свое, и поставит соблазн нечестия своего перед лицем своим, и придет к пророку вопросить Меня через него,– то Я, Господь, дам ли ему ответ от Себя? Я обращу лице Мое против того человека и сокрушу его в знамение и притчу, и истреблю его из народа Моего, и узнаете, что Я Господь”».

Даже в Ветхом Завете было это безусловное, принципиальное правило: хочешь приблизиться к Богу и познать Его волю или Его Самого? Ты должен изгнать из своего сердца всех идолов – должен вытащить из сердца все страсти, которые там скопились: избавиться от тех, кому служишь, и от всего, чему служишь, что для тебя дороже Бога, на что ты надеешься и чем хвалишься – чтобы в сердце твоем во главе всего был только Бог и ты служил только Ему, надеялся только на Него, утешение черпал только в Нем. И когда ты это сделаешь со своим сердцем – отринешь соблазн нечестия и даже мыслями не будешь уклоняться в сторону страсти, – тогда Бог ответит на твои вопрошания.

Это и есть условие молитвы. Причем прописано оно не в творениях святых отцов и даже не в Новом Завете – это условие прописано еще в Ветхом Завете, и на этих словах пророка Иезекииля (хотя есть подобные слова и у пророка Иеремии) подвижники выстраивали свою внутреннюю жизнь; в этом смысле одно из условий молитвы как раз и состоит в том, чтобы человек очистил свое сердце от страстей.

Еще раз повторю: избавление от страстей здесь не означает, что мы должны стать совсем безгрешными или совсем бесстрастными. Какие-то волнения страстей, чувств, эмоций, какие-то всплески и даже грехи у нас, несомненно, будут, но в нашем сердце не должно быть ничего такого, что заслоняло бы от нас Бога: Он – наша единственная надежда, упование, Он для нас – все! И об этом мы говорим в молитвах вечерних и утренних, в молитвах ко Святому Причащению и молитвах по Святом Причащении и, разумеется, во всех молитвах Божественной литургии. Надо просто исполнять то, о чем сами мы молитвенно просим.

Дальше для нас интересны несколько абзацев, которые я прочитаю все подряд. Они коротенькие и будут читаться как одно размышление, и размышление это – о слезах:

«5. Прежде всего молись о получении слез, чтобы плачем умягчить сущую в душе жестокость (греч. – „дикость“) и исповедав на себя „беззаконие Господеви“ (Пс. 31, 5), получить от Него оставление грехов.

6. Употребляй слезы, как орудие к получению всякого прошения; ибо очень радуется о тебе Владыка, когда ты молишься со слезами.

7. Когда во время молитвы своей изливаешь потоки слез, отнюдь не возносись тем сам в себе, как будто ты выше многих. Это помощь свыше прияла молитва твоя, чтобы ты, усердно исповедав грехи свои, слезами умилостивил Владыку».

Этот отрывок о слезах начинается несколько странно и для нашего сознания, и для нашего опыта: «Прежде всего молись о получении слез».

Кто из нас будет молиться о том, чтобы плакать? У многих из нас есть просто жуткое, потрясающее и возмущающее меня до глубины души суеверие, что плакать вообще не надо (особенно об усопших): слезы – это вредно, это плохо.

То, что в христианскую практику проникло такое представление, – это что-то невообразимое… С нами произошло что-то неправильное, неверное, нехорошее. Но и это еще полдела.

Если человек все-таки находится в русле Священного Писания или в традиции Священного Писания, то он, конечно, понимает, что плакать нужно, поскольку читал об этом у святых отцов или в Новом Завете – в конце концов, блаженны плачущие, ибо они утешатся. Но кому-то кажется, что просить слезы – это представление прелестное: «Плачут только великие подвижники. Кто же я такой, чтобы просить себе слезы?»

Конечно, если люди когда-нибудь всплакнут, то они умиляются этому и совершенно правильно об этом радуются. Но в целом никто не просит о даровании слез, о котором здесь пишет преподобный Нил Синайский.

А между тем, в этом нет ничего плохого и постыдного. Как мы просим воды у хозяина, чтобы омыть наши ноги, которые грязны, или наши руки, которые грязны, так мы просим у Господа воды, чтобы омыть наше сердце.

Другое дело, что у нас о слезах неправильное представление: читая о святых отцах, которые непрестанно плакали, мы внушили себе мысль, что слезы есть особый дар великих святых. Но если отринуть от себя это заблуждение и просто увидеть в слезах, как и в воде, обычный инструмент, очищающий сердце и ум, то ничего постыдного, ничего прелестного не будет в том, чтобы просить у Бога дарования этих слез.

В нашем сознании есть мысль, что слезы – это нечто необыкновенное, как дальше и пишет в 7-м и 8-м абзацах преподобный Нил Синайский. И в его время встречались такие люди, которые думали, что слезы – это нечто необычное, и они гордились и восхищались этим.

Но если считать слезы просто инструментом, причем единственным, посредством которого мы можем очистить свое сердце, то почему бы их не просить? Мы же просим еще смирения, хотя смирение – тоже признак совершенства. Мы просим любви, но и она – признак совершенства. Мы просим молитву, но и молитва – удел людей совершенных.

Иначе получается, что нам вообще ничего не надо просить у Бога? Или просить только каких-то мирских вещей, которые явно приземляют нас и делают совсем земными людьми?

«Надо просить», – говорит Нил Синайский.

Причем иногда, и очень неожиданно, это приводит к замечательным результатам.

Был у меня такой опыт: женщина, регулярно присутствующая на моих лекциях и беседах, подошла ко мне после того, как мы читали «Лествицу», и сказала, что слез у нее нет и плакать – это невозможно. Оказалось, что очень-очень давно у нее случилось горе: лет 30 назад обе ее дочери попали в автокатастрофу – их сбила машина. Они остались живы, но одна из них просто очень испугалась, а другая стала инвалидом. И после этой катастрофы мать вынуждена была в одиночку поднимать своих дочерей.

И 30 лет, прошедших после трагедии, женщина никогда не плакала – ни разу. Она говорила: «Что бы ни происходило в моей жизни, я никогда не плакала, поэтому я вообще не верю, что могу заплакать. А вы говорите (а точнее, святой Иоанн Лествичник), что слезы – это очень важно». И тогда я, ничтоже сумняшеся, предложил ей помолиться Богу: «Господи, дай мне слезы!»

Буквально через две недели эта женщина пришла и сказала: «Я не могу остановиться – плачу». Человек стал совершенно другим...

Собственно говоря, об этом здесь и пишет преподобный Нил Синайский: сердце затопили слезы и, затопив его, растопили это сердце – человек просто растаял от слез, превратившись из скалы в человека, причем в человека верующего и трепетно любящего Бога. Вернемся к преподобному Нилу Синайскому...

От него мы узнаем, что слезы умягчают сердце. Причем любые слезы и любое сердце у любого человека, даже если это совершенно неверующий и вообще не знающий никакой религии человек, вполне обыкновенный, вполне себе уверенный человек XXI века – молодой или старый, живущий где-нибудь в Калифорнии или в Шанхае: стоит ему поплакать – и сердце его размягчится.

Плач его может быть даже и не о грехах, и не перед лицом Бога: человек может плакать просто потому, что его обидели, или умерла мама, или предал друг, или ему просто жалко срубленное дерево, которое он когда-то посадил. Не так важно, о чем он заплачет, – слезы способны превратить любого самого самоуверенного и самовлюбленного человека в... Человека.

И, наоборот, человек, потерявший навык к плачу, все более и более черствеет, все более и более превращается в бесчувственный, застывший персонаж из известной сказки «Холодное сердце»: он может преуспевать, но не способен чувствовать.

А человек – существо чувствующее, и об этом всегда надо помнить. Тем, кто сомневается в этом, нелишне напомнить, что даже Христос плакал. В единственном случае, когда нам говорится, что Христос плакал, Его плач – это совершенное проявление человечности. И в этом смысле он совершенно бессмыслен, ибо Он плачет над Лазарем и над горем людей, зная, что через несколько минут Сам его воскресит. Но апостол Иоанн Богослов говорит об этом именно чтобы показать нам, что Христос – человек! А раз Он человек, то Он плачет. Он плачет, и потому Он – человек. Быть человеком – это замечательно, и у Николая Зиновьева есть очень глубокие, проникновенные стихи про русского человека, вместе с которым плачет Бог.

Первое действие, которое производят слезы в духовном состоянии, – это смягчение человека таким образом, что он становится способен исполнять заповеди Божии, быть таким же милосердным и сострадательным, как Христос. Слезы выжигают в человеческом сердце страсть к осуждению, умягчают сердце человека так, что ему становится жаль грешника.

Обратимся к Древнему патерику (постоянно говорю, что это очень важная, очень интересная, очень полезная и глубокая книга для всякого размышляющего о духовной жизни): там мы найдем рассказ о святом Пимене Великом и о том, что на очередном собрании старцев все сетовали, что монахи спят прямо на службе (как правило, на всенощной) – служба идет всю ночь, и, естественно, монахи на ней засыпают. Это позже придумают стасидии (а где-то, очевидно, и лавки поставят) – в стасидиях можно полустоя-полусидя дремать и не падать. А прежде некоторые монахи умудрялись спать и вовсе стоя. Так вот, Пимен Великий слушал-слушал отцов, говоривших, что надо подходить к спящим монахам, будить их, назначать им епитимью, да и сказал: «А я, когда вижу, что брат спит, то сяду, положу его голову себе на колени и говорю: „Спи, брат”». И эти слова не есть действие особой святости преподобного Пимена – это просто действие слез. Из этого мы делаем вывод, что Пимен Великий очень много плакал.

Так и любой другой, кто демонстрирует к немощи человеческой трогательное сострадание и снисхождение, – это человек, который плачет. Вы можете не видеть его слез, вы можете ничего об этом не знать, но если человек в Церкви (простой ли человек, или батюшка, или епископ) снисходителен к немощам других, то будьте уверены – этот человек плачет.

Что еще важного делают слезы? Они очищают человеческие грехи. Не сами, конечно, – как бы хорошо было, если бы слезы могли очистить грехи: тогда, наверное, не надо было бы приходить Христу – люди бы просто плакали и очищали свои грехи. Но слезы – это свидетельство, что человек обретает особое состояние сердца, при котором он обвиняет себя во всех грехах, и именно себя, а не других и, тем более, не Бога.

Человек обвиняет себя в грехах, а Бог его утешает Своею благодатью. И когда Бог утешает сокрушающегося о своих грехах благодатью, человеческое сердце и плачет. Если человек просто сокрушается о своих грехах, то он не плачет – он страдает, ему больно, он ноет, воет, бьет себя в грудь (и много чего еще делает), потому он жаждет этих слез – жаждет, чтобы они пролились и оросили его сердце. Но ему это не дается, и он вопит, кричит, стонет от того, что он грешник.

Но как только Бог коснется сердца человека, как только благодать канет в его сердце, так сразу прольются слезы – это значит, что благодать Божия начинает врачевать сердце. В свете этой благодати человек еще с большей отчетливостью видит ужас своих грехов, но он уже не просто ноет и рыдает – он буквально плачет. И этот плач все усиливается, и все больше благодати накапливается в его сердце, пока оно совершенно не очистится от греха. Поначалу больно и слезы жгут, но потом, по мере исцеления, они приносят все больше мира, облегчения, тишины, и в конце концов становятся слезами умиления.

Записала:
Инна Корепанова

Полную версию программы вы можете просмотреть или прослушать на сайте телеканала «Союз».

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475