Дело всей жизни

«Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным;
и ничего не бывает потаенного,

что не вышло бы наружу».
Мк. 4, 22

  Вот говорят: «Историю делают люди». Я бы сказал иначе: историю пишут люди. Пишут истинно или ложно, пишут для себя, для потомков, для оправдания, для обличения, для почестей и званий. Пишут так, как воспринимают своё время, как видят, как чувствуют, как им велят писать. Одни пишут художественным языком, другие – научным, третьи – канцелярским. Пишут воспоминания, мемуары, диссертации, протоколы, документы, справки. И всё это попадает, в конце концов, к историкам, которые берут все документы, тасуют, как карты, и раскладывают каждый по-своему, как ему видится, кажется, хочется, как велят. Часть карт почему-то остаётся – они не вписываются в общий ряд и их убирают в сторону, чтобы не мешали создавать стройную систему научного пасьянса.
  Нам с вами кто более ценен? Вот если бы нужно было установить какой-либо факт истории, что больше подойдет: поэтическое описание события или сухой протокол? С точки зрения простого читателя: поэтическое описание сухого протокола. Бывает ли так? Я много читал старых книг по медицине конца позапрошлого века, начала века прошлого и всегда поражался: как можно красивым и ясным русским языком так точно описать симптомы болезни, ход операции, логику диагноза. Что это, если не интеллигентность в самом высоком смысле слова?
  А если речь идёт о событиях трагических, событиях, потрясших основы человеческой нравственности, государственности, права? Если речь идёт об убийстве Царской Семьи, какие свидетельства мы предпочтем? Кто нам нужнее всего: поэт или канцелярист? Кто окажется ближе к истине?
  Убийство, потрясшее всю Россию, воздвигло мученические венцы на главы Царственных Страстотерпцев. Но память сохранила не только их святой подвиг. Всё ещё мы ходим по улицам, носящим имена убийц, живём в области и идём проспектом, носящими имена заказчиков неслыханного убийства. И есть человек, который первым рассказал правду об этом убийстве – Николай Алексеевич Соколов. Кто он был? Почему через десять, пятьдесят и девяносто лет после убийства Царской Семьи мы доверяем только его выводам, которые не могли опровергнуть ни лживое хвастовство героев-убийц, ни туманные версии о якобы спасшихся детях Императора, ни научные споры о новых находках и экспертизах, ни категорические заявления вездесущих СМИ? Следователь по особо важным делам Омского Окружного суда. Человек, сфотографировавший каждую пулевую отметину в расстрельной комнате дома купца Ипатьева, собравший и описавший каждую пуговку и каждую бусинку из урочища Четырех Братьев. Восемь томов предварительного следствия – итог труда всей его жизни. И что бы впоследствии ни пытались сделать другие «исследователи», они могли только что-то дополнить, но, по сути, ничего не могли противопоставить железной логике следователя Соколова. Именно поэтому на его скромной могиле во французском городе Сальбри начертаны слова из Псалтири «Правда Твоя – правда вовеки!»
  Соколов, конечно, канцелярист и буквоед. Взглянешь на единственную его фотографию, которую перепечатывают все книги, журналы и газеты, и начинаешь этому верить. Послушаем тех, кто, как Семен Резник или Марк Касвинов, не терпят даже упоминания о «белогвардейском» следователе. Вот, что они пишут: «Н.А. Соколов был крайне неприятным субъектом и производил отталкивающее впечатление. Нервный, вспыльчивый, болезненно самолюбивый, он постоянно прикусывал усы и не смотрел в глаза собеседнику. Генерал (Дитерихс) объяснял это тем, что один глаз у Соколова был искусственный, а другой косил. Но Соколов был «национальным патриотом» (то есть черносотенцем), и это искупало всё». «Белогвардейский экзекутор»… «Мрачная безмолвная личность. Не пьет, не курит, усерден, неутомим. Имеет холодное и жестокое обличье». «Он словно бы сошел со страниц Достоевского, олицетворяя галерею премерзостных персонажей, выведенных великим писателем…». «Аккуратный зачес жиденьких волос. Желтовато-землистое лицо, украшенное остреньким, похожим на буравчик, носом. Глаза почти без ресниц; тонкие губы; манера говорить с попавшей в его руки жертвой – тихо, монотонно, не горячась; возраст неопределенный – то ли раньше времени состарился, то ли хорошо сохранился; нелюдимость, полное безразличие к людям, способность хладнокровно мучить их. Возможно, как и Смердяков, Соколов в детстве тоже любил вешать кошек».
  А теперь взглянем на редкую фотографию следователя из книги того же М.К. Дитерихса. Здесь Николай Алексеевич в той одежде, в которой он ушел от красного террора в далекую Сибирь, туда, где, как ему казалось, возрождается Россия. Где тот страшный монстр, которого описывают его ненавистники?
  Да и был ли в природе тот самый «забрызганный глиной и болотным илом колчаковский нетопырь, который уходил из урочища Четырех Братьев в последние минуты, когда на коптяковской опушке уже замаячили красные»?
  Какую ненависть к истине, какой животный страх перед разоблачением собственной лжи надо иметь, чтобы даже не потрудиться отыскать пусть и скупые, но всё-таки достоверные сведения о личности Николая Соколова!
  Коля Соколов родился в семье купца третьей гильдии Алексея Соколова 21 мая 1882 года в небольшом городке Мокшане Пензенской губернии. Уездный город Мокшан славился богатыми ярмарками, зажиточным купечеством, благочестием прихожан многочисленных храмов, блестящими офицерами и дружными семьями. Центром уездной жизни была Богоявленская церковь, построенная на рубеже ХIХ – ХХ вв. на средства торговых людей на месте старого деревянного храма Святого Николая Угодника. А кругом городка – привольные луга и перелески, высокие насыпные валы бывшей крепости, чудные берега судоходной в те времена Мокши. Раздолье для ребятишек! Гимназию Коле пришлось заканчивать в Пензе, в Мокшане было только начальное училище, а вот получать высшее образование отец послал Николая в Харьков. Именно здесь он окончил юридический факультет университета и вернулся домой с твердым намерением стать следователем. Три года кандидатского стажа в Пензенском окружном суде, ухаживание и женитьба на дочери купца Степана Никулина Марии. В 1907 году Николай Алексеевич назначен судебным следователем Краснослободского участка родного Мокшанского уезда. Богатый купеческий город Краснослободск вполне мог соперничать с Мокшаном. Вдоль высокого берега Мокши как будто специально выстроились четыре каменные церкви одна красивее другой, центр города венчала колокольня Соборно-Троицкого храма, с трех сторон центральную площадь окружали красивые купеческие дома, четвертая сторона переходила в зеленый городской парк, из которого на много километров видна была пойма реки, перелески, поля и разбегавшиеся от города дороги. Но судебному следователю было не до красот природы. Время брожения в умах, время падения нравов, приближение событий великих и страшных чувствовали многие. Преступность росла, и одно поручение сменяло другое. Николай Соколов сразу проявил свои незаурядные способности к сыску, блестяще расследовал несколько больших и множество мелких дел, и уже в 1911 году получил назначение следователем по важнейшим делам Пензенского окружного суда. Он показал себя не просто талантливым розыскником – своей работой Соколов создал себе славу выдающегося следователя не только среди служебных кругов, но и среди простого народа. Простые люди уважали его за честность, доброе отношение даже к преступникам, искреннее стремление каждый раз войти в их положение и понять мотивы поступков. Нередко его можно было встретить в окрестных лесах, и не только едущим по судебным делам. Он был заядлым охотником, как и многие его молодые товарищи, что ещё более способствовало развитию наблюдательности, угадыванию примет, бесконечному терпению в достижении цели и выдержке. Постоянное общение на охоте с деревней, с крестьянами усилило в нём понимание и любовь ко всему народному, русскому, патриархальному; достоинства и недостатки своего народа он знал и чувствовал очень глубоко. Он прекрасно понимал и не раз говорил, что «без Бога на небе и без Царя на земле России и русскому народу не жить». Университетское образование не только не поколебало в нем этой веры, но укрепило еще больше, а страстность натуры и любовь к законности делали его исключительно преданным монархистом по убеждению.
  Карьера Николая Алексеевича складывалась успешно. В 1914 году он уже получил звание надворного советника (подполковника по военной табели). Пользовался Соколов неизменным уважением и среди коллег. Экспансивный, страстный, он отдавался всякому делу всей душой, всем существом. Несмотря на молодость, он был избран председателем союза судебных следователей Пензенского окружного суда, что само по себе свидетельствует о многом.
  Начавшаяся мировая война всколыхнула всю Россию; как всегда в минуты потрясений, поднялась на поверхность преступная муть. Работы следователям прибавилось. А ситуация в России всё больше и больше осложнялась. Ни февральскую, ни октябрьскую революции Николай Алексеевич не принял и принять не мог. До конца своих дней он оставался верен духу и букве православной монархии, с глубокой сердечной болью принял известие об отречении Царя, наотрез отказался сотрудничать с советами. Сославшись на давнюю болезнь сердца, просил уволить его со службы. Убийство Государя раскрыло с особой силой беззаконие, царящее в стране; Николай Соколов понял, что ему нужно уходить из своего родного, но ставшего враждебным края. Имея на руках превосходные рекомендации, он, переодевшись в крестьянское платье, отправляется через всю Россию, но не на юг, откуда можно уехать за границу, а на восток, в Сибирь. Он не хочет покидать Родину, он хочет ей служить.
  Это сейчас можно за несколько часов пересечь Россию из конца в конец. Николай Соколов пробирался сначала в Иркутск, а затем в Омск, в ставку Верховного правителя России несколько недель. Долг призывал его туда, где поднималось знамя национальной борьбы с захватчиками власти. Скрываясь от большевиков во время своего ухода из Пензы через Сызрань и Уфу, Николай Алексеевич нередко встречал тех, кого он изобличил в преступлении и подвел под суд. В книге М.К. Дитерихса есть рассказ о том, как в одной деревне Соколов наткнулся на мужика, который года за три до этого был изобличен им в убийстве и ограблении своей жертвы. Мужик судился и был присужден к большому наказанию. Революция дала ему возможность вернуться к себе в деревню. Он узнал Соколова, и Соколов узнал его. Кругом были красноармейцы. Мужик мог легко отомстить. Но он не сделал этого, взял к себе в избу, накормил и дал переночевать. А наутро, отправляя Николая Алексеевича, принес ему старую, продранную шапку и подал со словами: «Одень эту, а то твоя не хороша, догадаются».
  Из Иркутска он перебирается в Омск, где, предъявив рекомендательные письма, немедленно получил назначение в Омский Окружной суд судебным следователем по особо важным делам. Первая встреча с адмиралом А.В. Колчаком состоялась 5 февраля 1919 года, а уже 7 февраля Николай Алексеевич начал свой тяжелейший труд по раскрытию убийства Царской Семьи. Имея широчайшие полномочия, он не знал ни сна, ни отдыха. 3 марта ему вручается охранная грамота.
  «Верховный правитель России. 3 марта 1919 г. № 588/Б-32, гор. Омск.
  ВСЕМ
  Настоящим повелеваю всем местам и лицам исполнять беспрекословно и точно все законные требования Судебного Следователя по особо важным делам Н.А. Соколова и оказывать ему содействие при выполнении возложенных на него по моей воле обязанностей по производству предварительных следствий об убийстве бывшего Императора, его семьи и Великих князей.
  Адмирал А. Колчак. Исполняющий обязанности директора канцелярии Верховного правителя генерал-майор В. Мартьянов».
  4 марта следователь Соколов выезжает в Екатеринбург и в Алапаевск… С 8 марта по 11 июня 1919 г. Соколов проводил следственные действия в Екатеринбурге.   Изучив все материалы, которые были собраны до него, Соколов вновь и вновь лично осматривал дом Ипатьева в Екатеринбурге, расспрашивал очевидцев и допрашивал свидетелей. Как только сошёл снег, он организовал небывалые по масштабам поисковые работы в урочище Четырех Братьев и на много километров вокруг. Обследованы 29 шахт, но всё сходилось здесь, в Ганиной яме.
  Послушаем самого следователя: «Между переездом № 184 и описанным рудником вдоль коптяковской дороги имеются и другие рудники. Они ближе к Екатеринбургу. К ним гораздо легче подъехать, так как коптяковская дорога местами плоха для езды. Но ни один из них не имеет других удобств, какими отличается рудник в урочище Четырех Братьев: он совершенно закрыт для постороннего взора густой чащей молодого леса; нигде нет такой удобной глиняной площадки, лишенной всякой растительности, и рядом с ней глубокой шахты».
  Пройдя пешком 20 верст от Екатеринбурга до урочища Четырех Братьев по старой Коптяковский дороге, осмотрев местность вокруг этого урочища, допросив жителей деревни Коптяки и смотрителей железной дороги, проведя доступные в то время криминалистические экспертизы, Соколов пришел к однозначному выводу: Царская Семья была убита, трупы расчленены и сожжены при помощи керосина, а обугленные останки уничтожены серной кислотой «до пепла». Было установлено, что в то время как пылал костер в урочище Четырех Братьев, наступила развязка и для обитателей Напольной школы в Алапаевске. Ровно через сутки после зверства в Екатеринбурге разыгралась трагедия алапаевской Голгофы, жертвами которой стали члены Царской фамилии Великие князья Сергей Михайлович, Игорь Константинович, Иоанн Константинович, Константин Константинович, князь Владимир Палей, Елисавета Феодоровна – Великая княгиня, сестра Царицы, инокиня Варвара.
  Расследование по убийству в Алапаевске открыл 11 октября 1918 г. член Екатеринбургского окружного суда И.А. Сергеев. 7 февраля 1919 г. его возглавил Н.А. Соколов. Непосредственный начальник Николая Алексеевича генерал М.К. Дитерихс, характеризуя тройное убийство летом 1918 г. в пределах бывшей тогда Пермской губернии (Царской Семьи, брата Государя Великого князя Михаила Александровича и алапаевских узников), называл их «особо исключительными по зверству и изуверству, полными великого значения, характера и смысла для будущей истории русского народа». Следствию активно помогали военные и гражданские власти: Министерство иностранных дел и Министерство юстиции правительства Колчака, прокурор Казанской судебной палаты Н.И. Миролюбов, уголовный розыск, милиция, военная контрразведка. Агенты екатеринбургского уголовного розыска С.И. Алексеев (в феврале и марте 1919 г. задержал в Перми и допросил основных свидетелей П.Медведева и Ф.Проскурякова), И.В. Дузь, А.Ф. Кирста, И.М. Сретенский. Карты местности и свидетельские показания, ещё свежие следы жуткого преступления, безмолвные свидетели – вещественные доказательства… всё было собрано и описано. Полторы сотни фотографий, лабораторные исследования бурых пятен крови на досках пола расстрельной комнаты, пробы грунта, пропитанного человеческим салом, из костров на Ганиной яме, обожженные лоскуты одежды и кожи. Сложная и трудная сама по себе, задача следствия еще осложнялась обстановкой гражданской войны. Неутомимый работник, Николай Алексеевич Соколов продолжал вырывать у рудника в урочище Четырех Братьев его ужасную тайну до самой последней возможности своего пребывания в Екатеринбурге. А затем – длинный и опасный путь через Омск и Читу на Харбин для спасения следственного материала. Но и здесь он продолжает работать, анализировать и систематизировать находки, допрашивать всех, кто имел к этому делу хотя бы малое отношение. Не только само убийство, но и всё, что предшествовало ему, начиная с последних месяцев правления Императора – всё интересовало следователя. После гибели адмирала Колчака Соколов перебрался в Европу. 16 июня 1920 года Николай Алексеевич прибыл в Париж, в предместье которого поселился. Здесь его труд продолжается: он продолжает следствие и пишет самый, пожалуй, важный для нас документ – отчет о расследовании убийства Царской Семьи для вдовствующей Императрицы Марии Федоровны. Этот отчёт написан тем языком, о котором я говорил вначале, языком, который сохраняет для нас всё: и точность факта, и глубину переживания, сочувствие горю человека, потерявшего своих близких, и личное отношение к трагедии целой страны, миллионов людей. Можно представить, как это было.
  Вот он ещё раз перечитывает доклад Императрице и ставит свою подпись: «Николай Соколов, следователь по особо важным делам Омского Окружного суда». Сколько раз он подписывал заключения и материалы следствия! Сколько раз он готовился представлять дело в суде, снова и снова переживая весь путь от первого установленного факта до истины, до того момента, когда справедливость восторжествует и закон скажет своё слово! Но в этом деле не было закона – закон был безжалостно попран. Для него это было совершенно другое, чем обычно, дело о беззаконии не единоличном или групповом. Это было дело о государственном беззаконии.
Всякая революция начинается беззаконием, ведь она уничтожает тот строй, который был до неё; она уничтожает порядок и закон, который соответствовал этому строю. На то она и революция. И в этом якобы её оправдание. Только вопрос – оправдание перед кем? Перед собой, перед историей, перед будущими поколениями? «Правда о смерти Царя – правда о страданиях России», – не раз говорил следователь Соколов, и его обвинительное заключение исключило любую попытку оправдания совершенного злодеяния.
  Зверски убита Семья, вместе с ней погибли слуги, семейный врач. Если просто посмотреть на это с точки зрения юриспруденции, то совершено преднамеренное массовое убийство с отягчающими обстоятельствами, с последующим сокрытием следов. Причем преступление было совершено по сговору шайкой убийц, и это ещё больше отягощает их вину. По тем временам, да и до недавнего времени суд мог вынести только одно постановление – смерть убийцам. Факт убийства установлен, убийцы известны, попытка сокрытия следов преступления налицо. Десятки свидетелей опрошены, улики собраны, восемь томов дела подготовлено для передачи в суд. Только суда нет человеческого, потому что нет законного государства, законной власти, царят беззаконие и беспредел… Время подлых убийц, время революции.
  Понимал ли он это? Безусловно, понимал. Так для чего всю свою недолгую жизнь он посвятил этому делу? Снова и снова анализируя свидетельские показания и факты, вызывая на допросы людей и уточняя все мельчайшие подробности преступления. К какому суду он готовился? К суду истории? Полно. История переписывается каждый раз, как приходит другая власть. Те же факты выглядят совсем по-другому для следующего поколения, а уж тем более – для другой власти. Он готовил эти материалы для суда Божьего. Он посвятил этому свою жизнь и никогда не жалел об этом. Он не успел закончить своё расследование – смерть от разрыва сердца или от рук убийц оборвала его труд. Сейчас мы знаем: не в человеческих силах было поставить точку в этом расследовании, самой длинной жизни не хватило бы на это. Потому что это дело – дело об убийстве Царственных Страстотерпцев, а оно решается на Небесах.
  Кто бы ни пытался решить его с точки зрения человеческого закона, он будет посрамлен. А суд Божий уже свершился над нашей страной: она потеряла лучших своих сынов и дочерей, она потеряла славу и достоинство. Мы, те, кто остался жить по воле Божией, мы – единственные наследники и славы, и позора. И у нас есть выбор: избрать славу нашего Отечества, его неповторимость в веках, веру и верность его идеалам, или избрать путь поражения, путь унижения перед теми, кто откровенно или льстиво и подло убеждает нас в необходимости быть «как весь цивилизованный мир». Ещё и ещё раз прочитаем стихи поэта С. Бехтеева, переписанные собственной рукой святой Великой княжны Ольги Николаевны в предвидении мученической смерти:

  Пошли нам, Господи, терпенье
  В годину бурных, мрачных дней
  Сносить народное гоненье
  И пытки наших палачей.

  Дай силы нам, о, Боже Правый,
  Злодейства ближнего прощать
  И крест тяжёлый и кровавый
  С Твоею кротостью встречать.

  …И у преддверия могилы
  Вдохни в уста Твоих рабов
  Нечеловеческие силы
  Молиться кротко за врагов.

Протоиерей Сергий Вогулкин, профессор, доктор медицинских наук,
проректор по науке и развитию Уральского гуманитарного института
г. Екатеринбург

© При использовании информации ссылка на СМИ
«Информационное агентство Екатеринбургской Епархии»
(свидетельство о регистрации ИА №11–1492 от 29.05.2003) ОБЯЗАТЕЛЬНА.

Читайте «Православную газету»

Сайт газеты
Подписной индекс:32475